«...И голос мой негромок»

Вообще-то Лаура говорит на пяти языках, включая французский, идиш и испанский.

 

Лаура Эстер Вольфсон не пишет романов-фантазий, столь популярных сегодня, не высвечивается на экранах телевизоров, и не найти ее имени на многокрасочных афишах и рекламных буклетах. И дар, и голос у нее негромкие, как в усеченной известнейшей строке русского классика. Потому как предыдущая строка к Лауре никакого отношения иметь не может!

 

Но тихий не означает незаметный. Нисколько. Лауру невозможно не заметить, не выделить. В любом обществе она притягивает тех, кто ценит такт, ум, женственность. Что до меня, греха в мешке не утаить, типичный экстраверт, тянусь к своей противоположности – интровертам, которые зачастую привлекают не только умением держать паузу, но и глубиной и богатством внутреннего мира. 

 

Лаура не просто душевно богатый человек, но и добрый, и чуткий тоже. Не ангел, впрочем, но человек с невидимыми миру земными страстями. Писательница. Выдает на-гора эссе, большей частью личного характера. Ну что ж! Пруст, один из ее литературных кумиров, тоже писал свой великий  роман на автобиографическом замесе, да и кто, за исключением разве писателей-фантастов да детективщиков, может избежать отталкивания от себя, от своего внутреннего опыта, своего взгляда? И то... Вся литература на этом стоит и стоять будет! 

 

Я знаю Лауру Эстер Вольфсон давно и даже, признаюсь, рискнула посвятить ей пару сонетов. Уж очень она резонирует в моем сознании с петрарковской и пушкинской тезками.

Долгие годы героиня моего рассказа работала синхронным переводчиком с русского, а теперь подвизается на письменной ниве переводчицей с русского, французского и иногда испанского языков в крупной международной организации.

 

Естественно, что специальность подобного рода приводила и приводит Лауру Эстер Вольфсон в соприкосновение с  чужими культурами. К тому же она встречалась с когортой публичных фигур первого ряда, включая Бориса Ельцина и Хиллари Клинтон, Людмилу Улицкую и многих других.

 

Что решительно отсутствует у Лауры – это пошлость. Ни в языке, ни в манере общаться, ни в том, как она преподносит себя, нет ни грана показухи и внешнего блеска. Такое качество тем более драгоценно, что оно является редкостью, особенно в наш век самодельных знаменитостей, безбожно выпячивающих себя благодаря интернету, фейсбуку и иным подручным средствам. Никто или почти никто не следует максиме: «Позорно, ничего не знача, быть притчей на устах у всех». 

 

Но я отвлеклась.

Мне захотелось задать Лауре несколько вопросов. 

 

– Дорогая Лаура,  твои эссе очень личностные, позволяющие читателям невольно прикоснуться к твоим душевным переживаниям. Не страшно ли делиться сокровенным? Где набираешься отваги для этого? Помогает ли описание прошлого залечивать раны?

 

– Поскольку я не романист, то либо описываю свою жизнь, либо не пишу вовсе. Что тут выбирать? 

Моих читателей можно разделить на две группы: первая – те, кто меня знает, а со второй я едва ли когда-либо встречусь. Первые знают меня и то, что происходит в моей жизни, до того, как начинают читать написанное мною. Вторые же для меня - абстракци§с. Меня не слишком заботит то, что они могут узнать обо мне из моих произведений.

 

То, что я пишу, скорее всего, художественное осмысление, а не исповедь. Я использую сырой материал, данный мне, мою жизнь, но смысл не в том, чтобы рассказать что-то о себе. Тот факт, что материал основан на моей жизни, вторичен и служит подспорьем в моих литературных попытках.

 

То, о чем говорится в начале моего очерка «Матерям-одиночкам, работающими проводницами на железной дороге», может показаться очень личным, так как затрагивает тему предотвращения беременности. Но на самом деле здесь затрагивается тема моих интимных отношений с мужем и о том, что я принимала меры к тому, чтобы не забеременеть. Замужняя женщина спит со своим мужем и предохраняется – что здесь такого необычного?

 

Я полагаю, что мои секреты сходны с секретами других людей. Я надеюсь, что читатели скорее смогут увидеть себя во многих описанных ситуациях моей жизни, чем будут осуждать меня и, судя по тому, что они говорят, это ожидание оправдывается вновь и вновь. Мне думается, что знакомясь с другим человеческим существом, читателю станет легче преодолеть чувство одиночества в мире, он будет меньше стыдиться своего несовершенства  и будет более честен с самим собой. 

Главная цель творчества, конечно, не целебная. Но преобразование страдания в искусство придает некий смысл боли... 

 

– Кто из авторов или учителей повлиял больше всего на твой авторский стиль? 

 

– У меня был преподаватель, который говорил, что почти любое литературное произведение можно улучшить, если его сделать короче. Когда я пишу, каждое сохраненное в окончательной редакции слово должно пройти этот тест: насколько  оно необходимо? 

 

Семь лет я изучала латынь. Можно сказать, что я никогда полностью не овладела этим языком. Однако, осваивая с трудом написанное Цицероном, Виргилием, Овидием и остальными писателями, я многое узнала о риторике, литературных приемах, игре слов и звуков: (аллитерация, рифма, ономатопея, или звукоподражание и т.д.). Когда я пишу, я всегда помню это. 

 

Больше всего на меня повлияли авторы детских сказок, которые пишут, скажем, о невинной девочке. Ей или дарят заколдованные летающие туфельки, или она случайно находит потайную дверь и попадает в изумительную и далекую страну. Девочка всегда доверчива и открыта душой до невозможности, но, тем не менее, никто ее не обижает и не пользуется ее наивностью. Она встречает волшебные существа, которые разительно отличаются от нее и любого, с кем ей когда-либо приходилось сталкиваться. И тем не менее она находит с ними общий язык. В конце сказки она становится принцессой  страны, которая ее приняла. 

В этих сказках девочка все время путешествует между двумя мирами, курсируя между экзотическим и знакомым, стараясь сблизить разные культуры.

 

– На сайте Cornell University ты поделилась, что стала изучать русский язык и литературу не корысти ради, а для того, чтобы развиваться и общаться с людьми других культур (to grow and connect). Мне кажется, что тогдашний выбор во многом определил твою судьбу.  Не сожалеешь?

 

– Одна моя коллега недавно дала совет молодому человеку, который интересовался профессией переводчика. Она сказала, что эта работа не для тех, кто хотел бы изменить мир, заставить мир услышать о себе, поскольку цель этой работы – помогать другим людям для того, чтобы их голоса были услышаны. В этом есть правда, и, как и многие профессиональные переводчики, я иногда сожалею, что не выбрала более «содержательное» занятие, где результаты моего труда были бы более ощутимы. Я думаю, каково бы мне было стать учительницей или журналистом.

 

Благодаря чистой случайности, я вышла на русский язык и русскоговорящий мир в критический момент истории, закончив университет в 1987 г. по специальности «Русский язык и литература», в то время как гласность и перестройка набирали силу. Это пересечение обстоятельств моей жизни и событий на международной арене позволили мне стать свидетельницей и в более широком смысле участницей некоторых критически важных событий  конца 20-го века. За это я, безусловно, благодарна судьбе или иной силе, которая устраивает счастливые совпадения подобного рода. 

 

В конце 80-х и начале 90-х гг. многие  думали, что Россия станет демократической страной и партнером для стран Запада. Такое понимание ситуации открыло двери тем из нас,  кто овладел русским языком. С годами эти ожидания поблекли, и возможностей стало гораздо меньше. Иногда я думаю о том, что лучше было бы для меня в молодости изучать испанский (я принялась за изучение испанского, перешагнув сорокалетний рубеж,  и мне предстоит еще много работать над ним).

 

Если бы я научилась говорить по-испански совершенно свободно, а, значит, смогла бы работать устным переводчиком с испанского на английский, у меня был бы широкий выбор морально значимой работы по всей Америке,  я могла бы помогать эмигрантам из Латинской Америки получить доступ к юридическим, социальным и медицинским услугам, на которые каждый человек должен иметь  право. 

 

– Если вспоминать о работе синхронного переводчика, то какие события и люди оставили наибольший след в душе и памяти?

 

– Я часто вспоминаю автора Юрия Рытхэу, известного в советское время своими рассказами о чукчах. Я переводила для него во время литературного фестиваля в Нью-Йорке в начале 2000-х (Фестиваль Пен-центра «Голоса Мира»). Он вырос в родной ему культуре коренного народа, а затем десятилетиями жил современной городской жизнью  в Ленинграде/Санкт-Петербурге. Он довольно осмотрительно кочевал между двумя культурами, создавая и представляя  читателям-горожанам стилизованную версию себя в туземном варианте, который, несомненно, их очарует. Когда он подошел к микрофону, его первые слова были: «Я приехал к вам с Северного полюса». Он никогда не упоминал в своих публичных выступлениях о том,  что фактически проживал в Ленинграде полвека, лишь изредка посещая родные места на Крайнем Севере.

 

На фестивале он рассказывал среди прочего об учительнице биологии, которая приехала из европейской части России преподавать в чукотской деревенской школе, где он учился. Когда они проходили дарвинизм и теорию эволюции, в классе поднялся шум, так как, согласно мифу о сотворения мира, которую дети узнали от чукотских старейшин, люди произошли от китов, а учительница сказала, что они произошли от обезьян. 

 

Как рассказывал Рытхэу, некоторые ученики выбежали из школы в слезах и больше никогда туда не вернулись. Он тоже пришел из школы с плачем и рассказал бабушке, что произошло в школе. Она задумалась над его рассказом об англичанине по имени Дарвин, эволюции, приматах и человеческих существах, а затем сказала спокойно: «Ну, возможно, англичане и в самом деле произошли от обезьян». Такая тонкая интерпретация и была, возможно, тем, что позволило ему продолжить образование, в то же время сохранив связь со своими корнями. 

 

И, конечно же, история привела в восторг аудиторию Рытхэу. Она была частью его шоу. 

 

Мне запомнилось, как я переводила для правозащитницы Натальи Эстемировой, выступавшей в Нью-Йорке на мероприятии, посвященном памяти Анны Политковской, после того, как Политковская была убита. Сдержанно, но эмоционально, Эстемирова вспоминала, как они вместе работали и путешествовали  по Чечне, собирая свидетельские показания и доказательства правонарушений и попранных человеческих прав, допущенных   российскими  и чеченскими властями и как они говорили правду в лицо власть придержащим. 

 

Когда через несколько лет после того как я переводила для Эстемировой, я увидела заголовок сообщения о том, что правозащитница была похищена и убита в Чечне, у меня сжалось сердце. Я знала, о ком идет речь до того, как увидела ее имя. Несколько дней я не могла заставить себя прочесть это сообщение. Я как бы находилась под властью  иллюзии: если я отсрочу чтение об этом преступлении, я могу каким-то образом повернуть время вспять и либо предотвратить, либо изменить свершившееся.  

 

– Приходилось ли тебе думать на неродном языке?

 

– Я не думаю ни на одном языке. Языки – для письма и речи. Наш родной язык, когда мы учимся говорить в самом раннем возрасте, ведь тоже чужой для нас. На самом деле наш родной язык – это окружающий нас мир, наша реальность. Когда я формулирую высказывание на моем втором или третьем языке (русском или французском), которыми свободно владею,  то для того, чтобы составить фразу, я пользуюсь архитектурной конструкцией без слов, то есть надлингвистической грамматикой. Лишь затем я надеваю на эту структуру или скелет, если угодно, слова.

 

Процесс похож на то, как мы ставим палатку: вначале собираем опорные стойки, создаем структуру и только после этого натягиваем на эту структуру брезент. В английском языке этот процесс у меня занимает  гораздо  меньше времени,  но это лишь единственное отличие. 

 

Когда я говорю на языках, которые знаю плохо (идиш, испанский), думаю, в процесс включается дополнительная стадия, на которой английские слова неуклюже переводятся на другой язык до того, как словарный запас натягивается на опорные стойки грамматики.  

 

Предупреждая возможные объяснения,  огорошу читателей замечанием биографического характера. Родители Лауры не эмигранты из России и никогда не говорили по-русски. 

 

Беседу вела

Лиана Алавердова