Чингис-хан, Эдуард VIII и другие романтики

Предвижу ваши возражения, дорогие друзья. Ну, какой, дескать, Чингис-хан, не знающий жалости завоеватель, романтик? На мой взгляд, тоже - поэтическому этому звонкому слову он никак не соответствует. Однако именно так – романтиком степей (хотя правильнее было бы – романтиком больших дорог) называли его еще в эпоху монгольского владычества. Например, великий иранский историк, врач, естествоиспытатель, энциклопедист Рашид аль Дин. В знаменитых своих «Хрониках» он отмечал, что в век, когда владения дома Чингис-хана заполнили едва ли не всю землю, «стало возможным узнать о трудах и соединить усилия философов, астрономов, ученых, историков Китая, Индии, Кашмира, Тибета, уйгурских и тюркских племен, арабов и франков».
Дом Чингис-хана. Его потомки царствовали на огромных, завоеванных пращуром пространствах, их ханства, эмираты, халифаты империи стали вполне цивилизованными государствами.[!] Они зачастую восприняли культуру, религию, иногда даже язык покоренных народов, пока не были изгнаны или окончательно в этой среде растворились. Были среди монгольских властелинов и фигуры значительные. Ну, а родоначальник династии, сам свирепый Чингис-хан, след в истории оставил, как говорится, непросыхающий. Вот уж кто действительно был, используя американский стереотип, self made man, человек, сделавший себя сам: пастух Темучин благодаря своему безусловному таланту, соразмерному дьявольским амбициям, быстрому разуму и железной воле стал одним из крупнейших в мировой истории полководцев, государственных деятелей и законодателей. Каково? Жесток был невероятно. Но...
...Но в зацветающей лазури
Уже боролись свет и тьма,
Уже металась в синей буре
Одежды яркая кайма...
Щит ослепительно сверкучий
Сиял в разрыве синих туч,
И светлый меч, пронзая тучи,
Разил, как неуклонный луч...
Блок тоже романтизировал образ могучего воителя. Которого не те, кто подобно Рашиду аль Дину жили несколькими десятилетиями позднее, а современники, своими глазами видевшие неисчислимые бедствия, что несли монгольские полчища, Чингис-хана называли беспощадным истребителем народов и сеятелем ужасов.
На печати повелителя монголов (кагана) было вычеканено:
Бог на небе.
Каган – божья мощь на земле.
Повелитель скрещения планет.
Печать владыки всех людей.
У грозного рыжебородого владыки было много сыновей. Любимый сын его Джучи, отец Бату-хана, Батыя, то есть, дал начало роду правителей Золотой Орды, под игом которой почти три сотни лет стонала Русь. От других сыновей пошли династии азиатских властителей. Дальше всех, до конца XIV века, продержалась ветвь, пошедшая от Толуя. Они приняли ислам и жили по его законам, в ту далекую пору разумным и терпимым, и были ревнителями и покровителями наук и искусств.
Та богатейшая экспозиция, что представляет нам сейчас музей Метрополитен, названа «Наследие Чингис-хана». Эти ценнейшие, замечательными мастерами разного происхождения и разных стран изготовленные, произведения искусства (настоящего искусства) украшали когда-то дворцы чингизидов, внуков, правнуков, праправнуков грозного завоевателя, чьи владения простирались от Тихого океана до Черного моря. Его потомки были основателями династий, правивших в Иране, Тибете, Китае, их дворцы поражали роскошью, а те шедевры, которые еще один суровый и безжалостный воитель Время сохранило, пронеся сквозь бесчисленные войны и катастрофы, стали доказательством того, сколь высока была культура тех народов, которые чингизиды подчинили себе и которыми правили. Разные народы, разные культурные корни, разная философия, разные верования и легенды, разная стилистика и изобразительного, и прикладного искусства. И все эти изумительные, часто уникальные вещи – подлинные сокровища средневекового (и куда более древнего) китайского, персидского, иудейского, арабского, тюркского, собственно монгольского искусства, в их чистоте и взаимовлиянии, в их негаснущей красоте, которые можем мы увидеть в залах музея Метрополитен, собраны практически со всего мира. Я назову лишь несколько самых прославленных музеев и самых значительных коллекций из тех четырех десятков, что прислали в столицу мира ценнейшие свои экспонаты: Британский музей, Лувр, Музей Внутренней Монголии, Библиотека Моргана, Эрмитаж, Музей Виктории и Альберта, коллекции аль-Саба, Давида, Нассера Халили, фонд Хагора Кеворкяна. Вашингтон, Лондон, Петербург, Париж, Женева, Каир, Севр, Эдинбург, Кливленд, Кувейт, Берлин, Балтимор и, конечно же, Нью-Йорк – такова география мест, откуда прибыли сокровища. А в их числе дивная - чеканка, виртуознейше выполненные гобелены, ручного ткачества изделия, поражающая изяществом и благородством форм посуда, фрагменты фресок, тончайшая живопись (буквально пиршество линий), мастерски оформленные альбомы и рукописные книги – в полном смысле этого слова, вершинная графика, отличные скульптурные композиции, резьба по дереву, камню, кости, редкостной красоты ювелирные украшения, шали, седла, и, конечно же, оружие, каждый драгоценный образец которого – шедевр. Перед нами оживает история дома чингизова от начала XIII до конца XIV столетия, сцены придворной жизни, в том числе и поэтические интимные сценки, приемы послов, пиры и казни, осада и взятие крепостей и битвы, битвы, битвы, начиная с сражений монгольских туменов, потом уже войско китайское, персидское, тюркское, в соответствующих одеждах и с оружием, на монгольские совсем непохожим.
Познакомиться со всем этим богатством любопытно чрезвычайно, а потом... Потом давайте-ка спустимся на самый нижний этаж, под холлом, где расположились залы знаменитого Института Костюма и где проходит сейчас весьма (весьма!) интересная экспозиция одежды, принадлежавшей или специально шившейся для герцога и герцогини Виндзорских и их окружения.
Это были охотники за наслаждениями, английские аристократы – леди Мендл, миссис Харрисон Уильямс, миссис Феллоус (знаменитая Дейзи), графиня Монтгомери, Роберт Уилсон, баронесса Ротшильд и сами Виндзоры – они проводили время главным образом во Франции, посещая самые дорогие рестораны, театры, приемы, бега и ралли, соря деньгами, не думая об угрозе войны, заказывая ворохи изысканных туалетов лучшим дизайнерам и кутюрье, веселясь и сибаритствуя. Особый мир, мир беззаботности, наглого безделья и вызывающего богатства. Выставка их костюмов так и названа «Веселый (я бы сказала даже – развеселый, разудалый) мир».
А вот одевалась герцогиня Виндзорская не только богато и разнообразно, но и элегантно, с неким сюрреалистическим налетом, так же, как и ее супруг, как окружавшие их дамы и джентльмены. Ух, какие туалеты – для придворных церемоний, для званых обедов и ужинов, для завтраков (совсем другие), для дипломатических приемов, прогулок, путешествий, занятий спортом и т.д. и т.п.
Все эти безумно дорогие, шившиеся в единственном экземпляре супермодные вещи долженствовали не подчеркнуть красоту, а скрыть некрасивость герцогини, в недавнем прошлом дважды разведенной, к аристократии решительно никакого отношения не имевшей американки Уоллис Симпсон. Воистину, любовь зла. Некрасивое, недоброе с тонкогубым ртом лицо Уоллис было вдобавок украшено увесистым носом. Плоская, невыразительная фигура, скорей тощая, чем стройная. А вот заряда сексуальной притягательности хватило бы на троих: мужчины так и млели. Среди сомлевших был и его Высочество принц Уэльский, наследник престола. Влюбился по уши. Да так, что став королем Англии, предпочел отречься от престола, чтобы жениться на своей возлюбленной (ну, не романтик-ли?), т.к. жизни своей без нее не представлял. Что и было сделано. После этого акта и получила супружеская чета титул герцогов Виндзорских и стала, презрев этикет, жить вольно и весело, а европейские, да и американские газеты и журналы, в частности «Вог» и «Харперс Базар», жизнь эту отражали.
Собрание, показанное в Метрополитене (выставка, между прочим, долгоиграющая – до февраля следующего года), более, чем впечатляющее – костюмы, аксессуары, вечерние, дневные, утренние, официальные и не слишком туалеты, свадебное платье Уоллис для ее бракосочетания с только что бросившим трон английским королем – шедевр Мэйнбокера. А кроме того, фотографии таких асов, как Хорст, Битон, Мэн Рей, Хойниген-Хэне, рисунки Дали, Берара, Кокто... Словом, есть на что взглянуть.
Но нам следует поспешить, работы еще много. Хорошо ли вы знакомы с творчеством Теодора Шассерио, в роковые 37 лет умершего замечательного, но несправедливо забытого, французского живописца? Наверно, нет. Зато теперь мы можем увидеть сразу две с половиной сотни его прекрасных, овеянных романтикой, красочных живописных полотен, рисунков и фотографий, побывав еще на одной выставке Мет (вы помните, что ньюйоркцы так коротко, по-дружески зовут свой любимый музей?). Выставку эту назвали – «Неизвестный романтик», решив, что пора воздать по заслугам превосходному художнику.
Он был учеником и последователем Энгра и принадлежал к поколению апологетов позднего романтизма, не чуждых тяги к экзотике и первым знакам символизма. Шассерио не был первооткрывателем какого-либо нового течения, не был бунтарем, но зато был просто очень хорошим художником, создавшим немало чудесных произведений и на темы религиозные, и сцены античности, и декоративные композиции, и фрески, которые можно увидеть в парижских церквях, в музеях, в Пале д’Орсе. А еще в Париже знали Шассерио-портретиста, кисти которого принадлежали портреты Гюго, Готье, Моро, Пюви де Шаванна... И проникновенные, предельно романтизированные женские портреты, о которых никак нельзя сказать, что написаны они под влиянием Энгра или Делакруа. Так же, как не скажешь это о полотнах, в которых звучат напевные восточные мотивы – «Тысяча и одна ночь», «Туалет Эстер», «Суббота в еврейском квартале Константинополя»...
Сейчас интерес к творчеству Шассерио вспыхнул с новой силой – экспозиции в Париже, в Страсбурге, а теперь в Нью-Йорке, что радует нас.
Коллекция Роберта Лемана кажется безразмерной. Наверно, и жизнь, и душу, и страсть к собирательству тоже нужно иметь безмерными, безграничными, чтобы вот так посвятить всего себя созданию этой грандиозной коллекции. То удивительное, богатейшее, тщательнейше, с огромным вкусом и знанием предмета подобранное собрание рисунков французских художников XIX века – лишь часть коллекции Лемана, полно отражающая то, какой путь – от неоклассицизма и романтизма до импрессионизма и следующих за ним течений – прошла школа французского рисунка и концептуально, и стилистически. При этом коллекция всеохватна – в ней представлены рисованные портреты, пейзажи, жанровые картинки, карикатуры, книжная графика Давида, Делакруа, Энгра, Домье, Ренуара, Моризо, Дега, Сера, Синьяка, Писсарро, Тулуз-Лотрека... И это лишь девятый том собранных Леманом сокровищ.
Много парижан. Горькая жанровая картинка, скорее, карикатура Константэна Жиса: плачущая девушка, чей папаша объясняется с ухмыляющимся парнем, требуя ответа. Ню Сюзанн Валадон с глазами, полными отчаяния. Цветной рисунок Гюстава Моро – невероятно динамичный танец Саломеи. Очень интересны цирковые зарисовки Тулуз-Лотрека. Поразительна деталировка в картине «В студии живописца" Анри Монье. Удивителен рисунок Эжена Делакруа, его обращение к Шекспиру: потрясенные Гамлет, а рядом циничный могильщик и равнодушный Горацио, а на заднем плане похоронная процессия: явился новый жилец. Жан-Огюст Энгр очень долго готовился к созданию своей картины «Рафаэль и Форнарина», причем по времени работа эта совпала с важным событием в жизни художника – его женитьбой на Мадлен Шаппель, которую он идентифицировал с легендарной возлюбленной великого Рафаэля. Именно Мадлен видим мы коленно-преклоненной перед Рафаэлем на эскизе Энгра.
Коро, Бодэн, Курбэ, Добиньи – множество превосходных художников предстанут перед вами. Их рисунки – это визитная карточка их мастерства, ибо, как говорил славный Микеланджело, тот, кто не может рисовать, никогда не станет настоящим живописцем.
А то, что это живописцы настоящие, мир убедился давно, а мы можем убедиться еще раз, потому что в том же крыле гигантского музея, в крыле, носящем имя Роберта Лемана, бывшего другом и щедрым спонсором Метрополитен, открылась выставка небольшой, но воистину уникальной коллекции картин импрессионистов, собранных Дженис Левин.
«Очень частная коллекция» – не правда ли, звучит диковато? Однако так оно и есть: картины никогда не выставлялись, и никто, кроме родных и близких друзей Дженис, их не видел. Она была в числе покровителей Мет, но ни одно из сокровищ коллекции даже на день не покидало пределы ее огромной квартиры в элитарном отеле «Пьер» на Пятой авеню, где миссис Левин, жена основателя богатейшей Levine Management Corporation, занимала целый этаж, и где стены были увешаны превосходными картинами знаменитых мастеров. Импрессионистов? Не только. Но и тех, кто непосредственно предшествовал, кто был рядом, кто сочувствовал, понимал и поддерживал, кто на мощной струе импрессионизма поднялся и кто за зачинателями течения следовал.
Только что мы любовались дивными рисунками Камиля Коро и Эжена Бодэна, а здесь перед нами чарующая их живопись – «Девушка» Коро и трогательная «Нянюшка» Бодэна. А рядом та-а-кие полотна Писсарро – дух захватывает! Камиль Писсарро, папаша Писсарро - патриарх течения, его руководитель, его фанатик, удивительный художник и редкостный, всегда бросающийся на помощь, друг. Он больше, чем великий живописец, он - великий человек, - писал о нем Эмиль Золя. А Поль Сезанн утверждал: «Без этого еврея не было бы импрессионизма».
В Венеции Ренуара я увидела впервые. Его будто в сгустившемся воздухе плывущую «Гондолу» прежде никто из нас не видел. Друзья мои, это прекрасно, как прекрасны сельские пейзажи, как поэтичны ренуаровские женщины. Когда писатель и художественный критик Амбруаз Воллар спросил у художника, какие женские костюмы он пишет охотнее всего, тот ответил: «Сказать по правде, больше всего я люблю писать обнаженных женщин». И вот одна из них перед нами – свежая, нежная, зовущая, женственная. «Женственность – вот что трогает меня в женщине больше всего...», – говорил сам Ренуар.
А как хороши женщины великого живописца, которого звали светлым гением, - Клода Моне, его тонущая в зеленом полумраке «Девушка с гитарой», любимая его тяжело больная Камилла в их саду в Аржантейле рядом с ним, вымаливающем у судьбы только одно – ее спасение, и «Хризантемы» – торжественные и прекрасные, как любовь прекрасной женщины.
Робкие лучи «Утреннего солнца» Альфреда Сислея едва коснулись моего лица, а я уже у полотен Берты Моризо, единственной женщины в семерке основоположников импрессионизма. Когда Ренуар, не раз писавший сподвижницу, вспоминал ее, то отмечал: «Это был надежнейший из моих друзей, живописец с ярким темпераментом, отмеченный тонкостью и грацией XVIII века, последний со времен Фрагонара элегантный и женский художник...». В коллекции Дженис Левин три работы Моризо, в том числе удивительная поэтическая «Девушка у окна» – портрет ее обожаемой дочери Жюли, которой художница отдала жизнь.
А рядом еще один «элегантный и женский» портрет молодой женщины с носовым платочком, выполненный долго жившей в Париже прославленной американкой Мари Кассат, - чудо.
Много полотен асов французского декоративного искусства Эдуара Виллара и Пьера Боннара, великолепная «Прогулка» Анри Тулуз-Лотрека и – неожиданный подарок – художники Парижской школы: натюрморт Андрэ Дерена и – Модильяни, божественный Амедео Модильяни – женская головка на высокой, к небу возносящейся шее. С бездонными глазами.
Еще один сюрприз – скульптура. Гениальный «Король шутов» Пабло Пикассо, бронза с черной патиной. Не трагическая маска, а трагическая жизнь! Под шутовским колпаком – умный, страдающий человек.
Альберто Джакометти, наверно, не состоялся бы как великий скульптор-новатор, если бы не брат, бывший и другом, и помощником, взявший все бытовые тяготы на себя. В «Бюсте Диего» – вся сила братской любви и благодарности.
Две статуэтки танцовщиц, невероятно динамичных и эмоциональных, Эдгара Дега были найдены после смерти великого художника. Это были своеобразные скульптурные эскизы к его картинам. Так Дега было проще искать и находить достоверность жестов и поз. Когда известная американская почитательница искусства и создательница знаменитой коллекции Луизина Хэвмейер спросила у Дега, почему он так много внимания уделяет балеринам, художник ответил: «Потому, мадам, что это позволяет нам увидеть всю сложность движения, которую дарят нам греки». И которую подарил нам великий Эдгар Дега.
Пять блистательных выставок. Разных. Значительных. Собранных отовсюду. Увидеть их можно только сейчас и здесь, в музее Метрополитен. Так же, как и те экспозиции, о которых мы рассказывали вам в предыдущем обзоре в конце октября – а это такие показы, как ретроспектива фотопортретов Ричарда Аведона, искусство скифов, китайская живопись, японская графика, знаменитая коллекция скрипок Карлин Хатчинс... Так что поспешите в Мет, который по-прежнему высится на углу Пятой авеню и 82 улицы, недалеко от станции метро «86 Street», где останавливаются поезда 4, 5, 6. Вперед!