Сначала телега, потом лошадь

С основательно подпорченной репутацией оказываются люди и овощи. Сначала французский финансист, потом испанский огурец, следом сербский генерал...

Банкира с мировым именем, шефа МВФ Доминика Стросс-Кана сначала отправили в тюрьму для отпетых уголовников, 80 процентов которых законченные наркоманы, и лишь потом занялись расследованием обстоятельств, связанных с  притязаниями горничной Офелии. Овощу из Андалузии уготовили ту же участь: сначала осудили за наличие смертоносного штамма, от которого умирают немцы,   а теперь начали исследование происхождения вируса. Сербский генерал Ратко Младич назвал обвинения против него оскорбительными: дескать,  своими действиями он прежде всего защищал свою страну. А, стало быть, патриот.
Для завершения сюжета не хватает только, чтобы Стросс-Кана и  Младича накормили в следственном изоляторе испанским огурцом. Тогда они  схватятся за бока, где расположены подорванные инфицированным  огурцом почки,  и со всеми обвинениями в их адрес будет разом покончено. Стросс-Кан никакой не насильник, Младич  никакой не убийца. Может же потом оказаться, что проблемы с почками – заболевание генетическое, а огурец из Калифорнии и вообще к Стросс-Кану и  Младичу никаким, как говорится, концом не причастен. Но это потом. Как возможный вариант. А сейчас, в голой реальности, свое слово должны сказать следователи и судьи.

Похоже, мир сталкивается  с беспримерным трансатлантическим беспределом. Причина одна: в странах западной демократии по неизвестным причинам забывается  известная формула  под названием «презумпция невиновности».
Видно, сильно кому-то глаза мозолят эти Стросс-Кан и огурец. И тот и другой, что примечательно, бывают на воле и в банке, на поле и на рынке. И повсюду, заметьте,  одна и та же беспросветная коллизия. Кто кого съест. У огурца зубов изначально не предвидится. Вирусом берет. У банкира зубы есть. Возможно, даже свои. Но, видать, у кого-то  на него тоже зуб появился, покрепче. Акулы капитализма. Учили же. Положено.

Вопрос, кто кого укусит, решается в  порядке живой очереди.  Лучше, если жанр детективный: с женщинами (Офелия с вереницей предыдуших сексуальных жертв и в первую очередь помирающие от огурцов дамы),с лабораторными анализами (спермы и смертельного штамма), с большими деньгами (главе МВФ к ним не привыкать, а испанским фермерам от них отвыкать).
Сразу о грустном. Испания требует компенсации за утрату экспорта овощей. Горничная Офелия требует компенсации за утрату... Погодите, а что она у нас утратила? Впрочем, что это я о мелочах... В конце концов, что надо, то и утратила. Пусть криминалисты разбираются. 

А вот французская писательница Тристан Банон, напротив, ничего не утратила, а как раз наоборот. Обрела. Память. Она  собирается подать в суд на главу МВФ за сексуальные домогательства, которые,  по ее утверждению, имели место около 10 лет назад. Не исключено, что журавлиным клином потянутся в полицию другие жертвы банкира. По ту и другую сторону океана их может набраться немало. Не исключено, что в качестве доказательств соития представят простенькие синенькие платьица с непросыхающей спермой, отельные ковры-самолеты и просто самолеты, барные стойки и прочие экзотические предметы, ставшие невольными соучастниками случки с последствиями.

По законам жанра был произведен арест генерала Ратко Младича, который сразу был объявлен самым жестоким убийцей после Второй мировой войны.

Совсем недавно  бывший командир боснийских сербов был провозглашен почти  мифическим героем, новым вождем нации. Это за то, что, как предполагается, убил,  не считая в 1992-1994 годах нескольких сот,  8 тысяч человек  в Сребренице в 1995 году и приказал захоронить их скопом, так, чтобы и памяти не осталось, и никто не имел возможность прийти на могилу родственника.  Об этом как о подвиге писали книги.  На него едва не молились, создав «жития святого Младича». Его охраняли. Он успешно скрывался почти 16 лет, и полицейские просто не узнали Младича, когда пришли арестовывать. Больной, прихрамывающий старик, который перенес три инсульта, два инфаркта и лечился от лимфомы, сгреб разбросанные на столе пилюли и  кивнул: дескать, готов, цепляйте наручники. Как мешок с картошкой, поместили его в самолет и отправили в  Гаагу, где 3 июня предстал перед Международным трибуналом. Получив текст обвинения, он сказал, что «защищал свой народ и страну», а обвинения – «чудовищные слова, которых я еще никогда не слышал».

Правда, еще до отправки сербские газеты, еще недавно воспевавшие его, успели назвать виновным по 11 пунктам, которые включают  военные преступления, преступления против человечности и геноцид. Словом, тот еще овощ!  Впрочем, и на него нашлись острые зубы. Кто точно слопал бравого генерала - поименно не известно, как неизвестно и то, кто помогал ему много лет скрываться, питаться и лечиться. Причем в самом центре Белграда. Экс-генерала видели в общественных местах, например, на стадионе во время футбольного матча. Конспирация по-сербски непостижима.

Но вот ведь какое овощное рагу получается: как только президент Сербии Борис Тадич узнал о том, что Младич успешно доставлен по назначению,  подал от имени страны заявку на звание кандидата в Евросоюз. Вот у кого надо учиться испанцам – у сербов. Главное, продать огурец вовремя. Созрел, милый, ну, не обессудь, будешь срезан, сбагрен нужному человечку – тогда самая минута распахивать  карман для дивидендов.

Каждый подозреваемый где-то да хранится до конечного употребления. Испанский огурец  в ящике на складе. Младичу определили  одиночную камеру площадью 15 квадратных метров. Не разгуляешься. Но на четыре метра больше, чем нью-йоркская одиночка для Стросс-Кана. В Нью-Йорке тюрьма «Райкерс-Айленд»  на острове, в Гааге – в элитном приморском пригороде Схевенингене.  Стросс-Кана поместили рядом с 11 тысячами убийц и злодеями, Младича – в  населенный несколькими десятками «югославский» корпус, где в  каждой камере  компьютер и телевизор и обстановка намного лучше, чем в европейском  университетском общежитии.

Ну, это нормально. Каждому огурцу свою бочку.  То есть в Гааге тоже, как и в Нью-Йорке, убийцы, но при погонах. Сами, может, на курок не нажимали, но большие патриоты по этой части. 

Это в реальной жизни, на поле, можно сказать, они расисты пупырчатые. А тут, в  общей-то бочке, что хорваты, что сербы, что боснийские мусульмане, которые раньше друг друга только в прицел разглядывали, теперь, будучи плотно пригнаны опять-таки друг к дружке,- само дружелюбие. И внешне, и внутренне - зеленые, хотя предпочитают не только мусульманский цвет.
Скажем больше. Тут они друг дружку не пулями, а блюдами национальной кухни потчуют. Есть в международного класса тюряге такие дни. «А вот наша деревня солянкой славилась, она так и называется боснийская, Эмир Кустурица даже фильм в ее честь назвал,  а секрет ее в том, что каперсы используются вместе с рассолом... А это я по рецепту Дрэгослэвы, моей  бабушки,  приготовил – сербский  айвар,  кашица из отваренного  красного сладкого  перца, который я окропил уксусом и растительным маслом...  Как зачем помидор в самой середине? Это же по всем правилам приготовленная пека, изыск ховартской кухни, запеченное мясо с золотистой картошечкой, а помидор... ну он, чтобы вам понятно было, как главный надзиратель!»

Вот такие идут разговоры средь арестантской братии. Кажется, что ты не в тюрьме - на  кулинарном шоу. Что мешало всем этим людям раньше состязаться подобным образом?! Почему гаагская тюрьма должна была заставить убийц вспомнить, что они обычные хлебосольные и рукастые мужики?!

Если тут и сражаются, то  на волейбольной площадке. Иностранные языки у них от зубов отскакивают.  Мускулы в тренажерных залах накачивают. И идут на поклон каждый к своему богу, в спецкамеру баллонно-баночного формата, и молятся – не за себя лично, а за всех. Чтобы всем, значит, вольно в тюрьме жилось. И с интересом вглядываются в лицо соседа по камере: неужели я без попадания в элитарную тюрьму не мог  понять, что передо мной такой же бывший деревенский бедолага, отбросивший косу и взявшийся за автомат?

От этого вопроса обитатель «югославского» корпуса желтеет, что твой малосольный хрупик, обложенный  укропным душистым, как носовой платок Стросс-Кана, семенем  и  жгучим, как слеза девушки и  матери Офелии, перцем.  Так же, как фермеры в Андалузии-Валенсии, которые протестуют против запрета на экспорт их продукции.

Испанская обида всему миру понятна. Немалые же убытки - 200 млн евро в неделю. Подкузьмили немцы. Вот ведь, пивоколбасные их души заявляли, что в эпидемии повинен гордый, как Дон Кихот,  испанский огурец. А теперь в несознанку уходят. Подмочили испанскую репутацию – и в кусты?! Ну, нетушки. Эх, тюрьма нью-йоркская под завязку заполнена, все  камеры даже сплошь спидоносные. Иначе б засадили испанцы туда штат берлинских и гамбургских  научных институтов. Инфекционисты хреновы. Опасный штамм от безопасного отличить не могут, напраслину на честный огурец возводят.

Вот подготовим из местных карменок взвод офельянок да и напустим их в ваши отели, поглядим тогда, чей огурец круче. Сказано же, каждому овощу свое время.