На улицах Парижа
Дни были пасмурные и даже дождливые, но Париж – всегда Париж! Первый раз я полетела в Париж в 1979 году, в скором времени по приезде в Америку: в том же Театре Елисейских полей Михаил Барышников танцевал премьеру балета Ролана Пети «Пиковая дама»... (Когда-то, около ста лет тому назад, на сцене этого театра проходили скандальные новаторские премьеры «Русских сезонов» Дягилева: «Весна священная» и «Парад»).
С того памятного 1979 года я была в Париже еще раза четыре и никогда не могла насмотреться, «надышаться» этим городом, ностальгия по Парижу всегда со мной. Поэтому в первое же утро пошла просто гулять по берегу Сены. Я дошла до моста Александра III и, как и туристы вокруг меня, остановилась в восхищении от аллегорических фигур, пегасов, ангелов, нимф, украшающих мост. Нимфа с гербом Сены, нимфа Невы с гербом Русской империи...
В Париже огромное количество мостов и каждый имеет свою историю, уходящую иногда за пределы нашей эры. Мировая история, соединенная в одном пространстве, заключенная в прекрасные произведения архитектуры и скульптуры, – не в этом ли одно из очарований Парижа? Но это к слову.
Я просто остановилась и любовалась мостом. Именно здесь началась история, которую я назову «золотым кольцом».
Пока я стояла и наслаждалась красотой моста и видом Парижа на другой стороне Сены, со мной поравнялась молодая женщина, которая, вскрикнув, наклонилась у самых моих ног, что-то подняла и протянула мне раскрытую ладонь. На ладони лежало «золотое» кольцо, гладкое, довольно большое.
Почему женщина обратилась ко мне по-английски, не знаю, но она сказала: «Смотрите, что я нашла! Смотрите, у него есть проба, это золото!»
Молодая женщина явно восточного типа была смугла, большеголова, некрасива, приземиста. Я посмеялась, сказала ей что-то вроде: как вам повезло! И пошла к парапету. Но женщина меня догнала:
«Это кольцо мне не подходит, возьмите его себе!»
«Мне не надо».
«Нет, возьмите, возьмите, мне оно не нужно».
«Мне тоже не нужно»...
«Это не Вы потеряли?» - спросила девушка по-французски. «Нет», - ответила я и начала пристально рассматривать девушку.
Она была похожа на первую (тот же этнический тип), только моложе и красивее. Под моим пристальным взглядом она не стала настаивать и побежала догонять своего спутника. Я видела, как она спокойно опустила «найденное» кольцо в карман куртки.
Накануне отъезда мне повезло - выдался совершенно свободный день, и хотя шел дождь, я отправилась пешком вдоль Сены в сторону Лувра. Шла я не торопясь. У одного из мостов, задержавшись у перехода, я увидела идущего мне навстречу молодого человека, смуглого, приземистого и большеголового. Поравнявшись со мной, он наклонился, поднял что-то и обратился ко мне, раскрыв ладонь:
«Это не Вы потеряли?»
На ладони лежало кольцо...
«Get lost», - ответила я не очень вежливо.
Но молодой человек весело мне улыбнулся: «Oui madame!»
И пошел дальше, сунув кольцо в карман.
Когда позднее мне объяснили, что это – цыгане, я долго не могла поверить. Романтическое представление о цыганах – это знойные, гибкие красавицы в длинных юбках и всевозможных украшениях на шее и запястьях и чернокудрые красавцы с серьгой в ухе – не вязалось с внешним видом этих низкорослых людей, одетых в куртки и брюки, которые ничем не привлекали внимания в уличной толпе. И никто не мог мне ответить на вопрос: а что было бы, если бы я взяла кольцо?!
Я не успевала обойти все любимые мною в Париже места, но Собор Парижской Богоматери не могла пропустить. Нельзя в словах передать, в чем заключена его магическая сила. Почему этот громадный собор, украшенный статуями королей, прекрасными ликами ангелов и головами загадочных, уродливых гаргуйлей и химер, собор тайн и легенд мгновенно поглощает твое сердце и доводит до слез? «Духовный центр» Парижа...
А кругом площади, на которой стоит собор, и на другой стороне Сены – обычные парижские дома, чьи окна и балконы окаймлены ажурными решетками, которые нигде не повторяются. На крышах – мансарды, иногда в несколько ярусов... и невозможно насытить глаз созерцанием этих домов и улиц.
У входа в собор объявления на нескольких языках: просим вас снять головной убор, отключить мобильные телефоны, не шуметь. Вхожу. Со мной входит толпа французских школьников-подростков. Они переговариваются довольно громко, хихикают. Высокий араб, наблюдающий за порядком, делает им замечание.
«Шумно», - говорю я по-английски охраннику.
«Как они не понимают, - отвечает по-английски араб, - это же храм!»
Невольно вспоминаешь избитую цитату насчет дома Облонских. Все смешалось в мире...
Последняя моя длительная прогулка, как я писала, была под дождем по набережной Сены до Лувра. Я хотела выйти к Лувру и повернуть назад, увидеть сад Тюильри, а за ним вдали Луксорский обелиск на площади Согласия. И там, дальше, за площадью, постепенно откроется мне прямая стрела проспекта - Елисейские поля.
Я повернулась спиной к Лувру, вошла в сад и буквально обмерла. Там, вдали, в конце сада вместо колонны я увидела вертящееся «чертово колесо». И многочисленные мраморные статуи, которые не закрывают на зиму деревянными «домиками», как это делают в петербургском Летнем саду, казалось, с таким же безмолвным изумлением взирают на это сооружение, такое неуместное в их прекрасном мире.
Я прошла парк насквозь. «Чертово колесо», из кабинок которого можно посмотреть на Париж сверху, загораживало собой весь выход. Изнутри парка оно «обросло» палатками с сувенирами для туристов, в которых продают и горячий кофе. Проходя парк, я нашла еще два «ларька», где продавали горячий кофе и знаменитые французские багеты, с которыми не сравнятся никакие батоны в других странах. Вокруг «ларька» стояли столики под зонтиками, и я не возмущалась присутствием этого неказистого сооружения в парке Тюильри: это было единственное место, где в такую погоду можно было посидеть на сухом стуле и передохнуть усталому пешеходу. Багет был слишком велик для одного человека.
«Ничего, поделитесь с птицами», - весело прокомментировал мои сомнения продавец и был прав. Как только я села за столик, воробьи составили мне довольно многочисленную компанию. Сыр я съела сама, а булкой поделилась с воробьями.
Обогнув колесо, я увидела долгожданную перспективу Елисейских полей. Странное место – площадь Согласия! Как и остров, на котором стоит Собор, площадь является ареной многих исторических событий: в XVIII веке на ней стояли статуи, символизирующие главные города Франции, статуя Людовика XV, затем – огромная гильотина, теперь – Луксорский обелиск Рамзеса II, подаренный Франции в XIX веке египетским правителем. Обелиск покрыт иероглифами. А вокруг него несутся машины, туристы, прикрывшись зонтиками, пробираются сквозь их поток к обелиску, чтобы разглядеть диаграммы на постаменте.
«Как чуждым кажется изгнанник сиротливый,
Священный обелиск в той суете живой!
И обелиск грустит средь новой жизни, зная,
Что пролетят века – и будет он опять
На новой родине среди гробниц стоять».
Мрачное пророчество П.Д.Бутурлина («Луксорский обелиск»), сделанное поэтом в XIX веке, еще остается, слава Богу, поэтической вольностью.
И «чертово колесо», примета современной жизни, отделяет египетский обелиск от сада с прекрасными статуями. Говорят, колесо, установленное в Тюильри, было по суду вывезено на окраину Парижа. Но в Рождество власти разрешили поставить его вновь временно у входа в сад. Да там и «забыли».
В последний вечер знакомый русский журналист, живущий в Париже, пригласил меня на концерт в Музыкальный театр Шатле. В этом театре более ста лет назад состоялось первое представление «Русских сезонов» Дягилева, послужившее началом обновления балетного мира Европы, а затем и Америки. В вестибюле помещен бюст Дягилеву настолько страшный, что стыдно читать имя скульптора (Лазарев) и узнавать, что установлению этого антихудожественного бюста содействовала мэрия Санкт-Петербурга.
В зале изумительной красоты шел концерт современной симфонической музыки, заключавший Парижский музыкальный фестиваль. Играли в основном произведения финских композиторов. Дирижировал филармоническим оркестром Французского радио знаменитый сегодня финский дирижер Еза-Пекка Салонен. Меня поразил темперамент финнов, дирижера и композиторов, которых как-то принято считать народом спокойным и даже флегматичным. Концерт завершился произведением композитора Эдгара Варезе, француза по происхождению, создавшего свои лучшие произведения в Америке (один из «отцов» электронной музыки). Оркестр, усиленный большим числом ударников, играл симфонию «Америка для большого оркестра» (редакция 1927 года). Какое это было страшное, трагическое произведение! В симфонию постоянно врывался вой сирены полицейской машины, гремели ударные инструменты, музыка «неслась» в бешеном темпе... Так представлял себе композитор американскую жизнь. Успех был огромным, французы аплодировали стоя.
Мне предстояло еще последнее удовольствие – увидеть ночной Париж из окна такси...
Фото автора
comments (Total: 1)