БАЛЕТ УМЕР. ДА ЗДРАВСТВУЕТ БАЛЕТ!

Америка

Не помню, когда в последний раз ходил на один и тот же фильм дважды. Разве что прокручиваю любимую классику по телику – Чаплина, Бергмана, Феллини, Антониони, Трюффо, старые британские комедии. А здесь, посмотрев «Черного лебедя» Даррена Аронофски с Натали Портман в главной роли и даже написав для «РБ» рецензию, ринулся еще раз, благо кинотеатр рядом – и столько нового для себя открыл! Многозначный, полисемичный, бездонный какой-то фильм, допускающий разные трактовки и раскручивающийся в воображении зрителя уже после того, как промелькнули последние титры и в зале зажегся свет. И такое вот постдействие – свойство большого искусства. А «Черный лебедь» принадлежит к нему дважды – к киноискусству и к хореографии, как фильм о балете. Не только хоррор-фильм, но и хорео-фильм (это уже лично мной изобретенный термин).

Недаром – это уже биографическое постдействие, пусть и принадлежащее к гламурно-таблоидному жанру – 29-летняя Натали Портман вскоре после съемок забеременела и выходит замуж за своего балетного по киносюжету партнера и хореографа всего фильма Бенджамина Миллепида. Нет, все-таки это не просто совпадение: спелись – точнее, станцевались - на совместной работе. Натали Портман настолько перевоплощается в балерину Нину, а Нина, в свою очередь, в черно-белого лебедя, что актрисе просто физически невозможно, сыграв эту роль, сразу же и полностью развоплотиться обратно. И хотя Натали Портман многоплановая кино- и театральная актриса, но именно этот фильм, похоже, высосал ее всю без остатка, и не только по причине гастрономической, физической, сексуальной и социальной аскезы ее героини, но и душевной – и всё для того, чтобы полностью, без остатка, выложиться в танец.

Да, по фрейдистскому принципу сублимации, когда сдерживаемая половая энергия переключается в творческую. Однако, в отличие от своей героини, у Натали Портман что-то осталось все-таки невостребованным, про запас, и досталось хореографу Бенджамину Миллепиду. Это уже за сюжетными рамами фильма. Или меня понесло, и я фантазирую? Не совсем. Один из журналистов советует будущим молодоженам, как только у них родится ребенок, прежде всего показать его психиатру, учитывая безумную, шизофреническую, невыносимую, потрясающую атмосферу «Черного лебедя». Это и делает фильм таким значительным явлением искусства. Что абсолютная редкость в последние кризисные годы мирового кинематографа.

Не говоря о балете, некролог, которому только что выпущенный издательством “Random House”, - внушительный, в 650 страниц с иллюстрациями, фолиант Дженнифер Хоманс под названием «Ангелы Аполлона. История балета». Автор сама – бывшая балерина, а теперь регулярный балетный критик статусного журнала «Нью Репаблик». Но почему к таким пессимистическим выводам она приходит? Может быть, потому, что заворожена, загипнотизирована классической хореографией – «Русскими балетами» Дягилева, Нижинским и Стравинским, Большим и Американским балетными театрами, Баланчиным, Роббинсом, Энтони Тюдором, Майей Плисецкой, Галиной Улановой, Нуриевым, Барышниковым и, исходя из этих вершинных достижений, предъявляет высокий, немыслимый, «гамбургский счет» современному балету?

И да и нет. Прошлое она тоже оценивает довольно критически. К примеру, находит черты деградации в пропагандистском советском балете, несмотря на великих балерин Галину Уланову и Майю Плисецкую (неистового и бессмертного лебедя). Ставит она под сомнение и некоторые достижения американских хореографов и, в частности, считает, что король Бродвея и автор таких шедевров, как «Вестсайдская история» или «Скрипач на крыше», Джером Роббинс в классическом балете подобных высот не достиг, объясняя это частично его еврейскими комплексами (его настоящая фамилия Рабинович).

Выше всех автор оценивает Баланчина, хотя, на мой сугубо зрительский взгляд, его балетам недостает новаторства, они слишком академичны. Я приверженец другой хореографии – Якобсона, Григоровича, Виноградова. А из здешних – Роберта Джоффри и его «Джоффри балле».

Но дело не в моих вкусах. Когда умерли Джордж Баланчин (1983) и Фредерик Аштон (1988), в Америке был объявлен траур по балету. Но это было не впервые, когда балет хоронят. Он возник еще в ренессансные времена и все время, подобно Протею, менялся и обновлялся. Где тот балет, которому рукоплескали Людовик Четырнадцатый, Вольтер или Пушкин? Да, тот балет умер. Но потом были Мариус Петипа, Анна Павлова, наконец великий Дягилев, который, не будучи сам ни танцором, ни балетмейстером, совершил настоящий революционный переворот в хореографии.

А не так, что кого преждевременно хоронят, тот долго живет?

В этой написанной в жанре некролога книге незаслуженно опущены (или пропущены) такие признанные современные хореографы, как Алексей Ратманский или Кристофер Уилдон. По недосмотру? По невежеству? Вряд ли: автор - балетный спец и критик. Просто потому, что их свершения не укладываются в прокрустово ложе авторской post mortem концепции.
Я бы мог упомянуть еще несколько имен – того же Бориса Эйфмана, который регулярно привозит свои экспериментальные балеты в Нью-Йорк, или Слонимского - Шемякина с их музыкальными и сценографическими поисками, но не хочу показаться зацикленным, скособоченным на русских.

Балет умер. Да здравствует балет!

Мне кажется, что своеобразным ответом на эту книгу-похоронку является и фильм «Черный лебедь», в котором показаны триумф и трагедия балета. Как и в прекрасном фильме конца 40-х годов «Красные башмачки», в главном герое которого хореографе-диктаторе Лермонтове, который безжалостно тиранит свою приму-балерину, легко угадывается его прообраз – Сергей Дягилев. Искусство требует жертв? Выходит, так.  
/
При высоких оценках «Черного лебедя» в американской прессе, а лично Натали Портман - множестве региональных премий, Премии критиков и “Золотом глобусе”, а отсюда прямой путь к “Оскару”,  некоторые воспринимают этот фильм как своего рода предостережение против балета, жалуются, что в нем показана только его темная, уродливая сторона, а обеспокоенные мамаши не знают, чего остерегаться и что теперь делать – забрать своих дочерей из балетных школ или не водить их на этот фильм (без сопровождения взрослых на него не пускают из-за сцен насилия, откровенного секса и бранной лексики).
Вспоминают заодно об историческом бэкграунде и «Красных башмачков» и «Черного лебедя»: мужской шовинизм мирового балета, когда хореографы в подавляющем большинстве своем – мужчины. И множество других побочных соображений, которые я не привожу, потому что речь все-таки не о том.

Нину, героиню «Черного лебедя», тиранят все: хореограф, добивающийся от нее адекватного воплощения своей новой трактовки «Лебединого озера»; ее мать, сама бывшая балерина, но неудачница, а теперь пытающаяся взять реванш с помощью дочери; предшественница Нина в роли лебедя; соперница Нины, претендующая на эту роль и делающая все возможное, чтобы выбить у Нины почву из-под ног.

Однако главный враг и тиран Нины – она сама. Ведь даже ее соперница – что это: балетная реальность или игра ложного воображения Нины? Как искусно та действует, чтo только не вытворяет, всеми правдами и неправдами пытаясь отнять у Нины роль лебедя. Она уводит Нину из-под церберского надзора матери и всеми способами соблазняет, чтобы отвлечь от роли: алкоголь, наркотики, ночной клуб, парни, по которым Нина физически истосковалась, а когда у нее ничего не выходит, и Нина остается верна своей аскезе, которую требует от нее искусство, хореограф, мать, она сама, соперница вступает с Ниной в интимные отношения и доводит до оргазма. Получив такой мощный заряд половой энергии, Нина полностью опустошена, секс выел из нее всю ее творческую энергию – хитроумная соперница получает роль лебедя.

Что здесь замечательно? Не только автор сценария и режиссер, не только хореограф или мать Нины или сама Нина знакомы с теорией сублимации, но и ее соперница действует буквально по Фрейду. Потому нельзя не сослаться на дедушку Зигги, говоря об этом психоаналитически насквозь пропитанном фильме: «Если враждебная действительности личность обладает психологически еще загадочным для нас художественным дарованием, она может выражать свои фантазии не симптомами болезни, а художественными творениями, избегая этим невроза и возвращаясь таким обиходным путем к действительности».
А другой великий психиатр Карл-Густав Юнг, в конце концов отколовшийся от Фрейда, не уставал подчеркивать, что невротики страдают теми же самыми комплексами, с которыми ведут борьбу так называемые здоровые люди, и всё зависит от количественных отношений, от взаимоотношений борющихся сил, к чему приведет борьба: к здоровью, к неврозу или к компенсирующему высшему творчеству?

К чему приводит борьба Нины с самой собой? Ведь это не соперница соблазняет ее, а она сама, изголодавшись по нормальным физическим, душевным и социальным отправлениям. Ее дилемма – реальность или искусство? Сошлюсь заодно на великого культуролога опять-таки прошлого века Теодора Адорно с его «негативной диалектикой». Пусть не всегда и необязательно, но искусство может быть результатом самоотрицания. По жизни у Нины сплошной негатив, дурного у ней под завязку, и искусство – единственная отдушина, чтобы не прогнуться.

Однако этот прекрасный фильм, благодаря всей команде во главе с Дарреном Аронофски, молодым режиссером, родом из Бруклина, но успевшим уже отхватить за предыдущий фильм «Золотого льва» в Венеции, и изумительной, тонкой, самозабвенной игре Натали Портман, – отнюдь не иллюстрация к психоаналитической схеме. Его сюжет не прямолинеен, а разветвлен и многозначен. В нем есть темные места, таинственные моменты, не всё поддается простым разгадкам и однозначным интерпретациям. Как и должно настоящему искусству, коим этот фильм, несомненно, является.