“Взрослая ипостась” Генриха Сапгира
Критики и литературоведы называют Генриха Сапгира (1928-1999) классиком современного русского авангарда и постмодернизма. Так-то оно так, но помимо “взрослых”, “мудреных” стихов его талант вместил в себя более полусотни детских книг и столько же пьес.
По его “Азбуке” и “Букварю” учились и продолжают учиться в гимназиях нынешние школяры. К тому же он еще и автор сценариев к мультфильмам “Лошарик” и “Паровозик из Ромашкова” (помните?) и многих других. Так что, кто такой Генрих Вениаминович Сапгир, знают маленькие и подросшие дети, солидные дяди и тети.
Со “взрослыми” стихами Сапгира дело обстоит намного сложней, поскольку в СССР их начали печатать с 1989 года, в разгар перестройки, а до этого - лишь за рубежом. В 1979 году поэт участвовал в запрещенном журнале “Метрополь”. Его личность и творческая судьба соотносятся со свободной литературой. Генрих Сапгир известен также как переводчик стихов замечательного еврейского поэта Овсея Дриза и собственных переложений псалмов Давида. Как отмечал сам автор, вольные переложения вообще присущи русской поэтической традиции. К ним обращались Ломоносов, Сумароков, Тредиаковский и другие.
Переводы еврейских народных песен в блестящем исполнении Генриха Сапгира вошли в сокровищницу еврейской поэзии. На их фоне жалкими выглядят поделки доморощенных “поэтов-песенников”, коих в нынешние либеральные времена развелось немало.
Генрих Сапгир, будучи большим мастером слова, сумел передать самобытность еврейской народной песни, ее судьбу, теснейшим образом связанную с нашим многострадальным народом.
Интересно, что многие песни, переведенные Г.Сапгиром, считающиеся народными, имеют своих авторов текстов, а в иных случаях и музыки, как, например, песня “Дерево” (“Ойфн вэг штэйт а бойм” - стихи И.Мангера), “Еврейская мама” (“А идише мамэ” - стихи А.Ратнера), “Бэлц” (“Майн штэтле Бэлц” - стихи Я.Якобса, музыка А.Ольшанецкого), “Тум-балалайка” - песня-загадка, мелодия которой сложилась под влиянием русского городского вальса и т.д.
Предлагаю читателям цикл еврейских народных песен, в которых ярко выражена жизненная сила фольклорной традиции, в переводе Генриха Сапгира.
“ТУМ-БАЛАЛАЙКА” И ДРУГИЕ
ТУМ-БАЛАЛАЙКА
Думал парень у ворот,
Думал, думал целый год:
Как бы жениться - не ошибиться,
Как бы жениться - не ошибиться.
ПРИПЕВ:
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-балалайка, пой, балалайка,
Пой, балалайка, пой веселей.
- Девушки, девушка, вот вам загадка.
Что это, пробуешь, горько и сладко?
Что без конца смеется и плачет?
Что, отгадайте, все это значит?
- Глупый ты, парень, простая отгадка.
Это душе моей горько и сладко.
Сердце мое смеется и плачет,
Я полюбила, все это значит.
ПРИПЕВ:
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-бала, тум-бала, тум-балалайка,
Тум-балалайка, пой, балалайка,
Пой, балалайка, пой веселей.
ЕВРЕЙСКАЯ МАМА
Еврейская мама - добрее в целом мире нет!
Еврейская мама - без нее неласков свет.
С нею - столько тепла и любви,
Столько света впереди!
Мама милая, с нами живи,
Никогда не уходи.
Еврейская мама, такие нежные слова!
Еврейская мама всегда детьми была жива.
Вся мечта ее - дом уберечь,
Чтобы не был он пустой,
Даже взрослых детей обогреть
Материнской добротой.
Еврейская мама - добрее в целом мире нет!
Еврейская мама, без нее неласков свет.
Моя милая мама...
Мама... мама...
БЭЛЦ
Когда взгрустнется
И если детство вспомню,
Местечко вижу, как во сне.
На солнце окнами
Наш домик весь блестел,
Отцом посаженный
Мой тополь шелестел.
Мой старенький дом,
Какой ты теперь?
Все окна разбиты
И сорвана дверь.
Бэлц, местечко мое,
Мое кров, мое счастье,
Где я свои детские годы провел!
Ой, ой, ой!
Помню, возле синагоги
Стоял высокий клен,
Дети каждую субботу
Мы прятались на нем.
Бэлц, местечко мое,
Мой кров, мое счастье,
Где я свои детские годы провел!
Ой, ой, ой!
ВОКГУГ КОСТРА
Костер пылает
В ночной пустыне.
Поем мы песни
Свои простые.
Сближает пламя
Людей в изгнаньи,
Родное племя,
Ты всюду с нами.
И лица близких -
Как искры в дыме...
До скорой встречи
В Иерусалиме!
Но исчезают
Шатры родные.
И всюду - звезды.
Как ледяные.
ДЕРЕВО
У дороги дуб стоит, ветер сучья гложет,
Да и птицы из гнезда разлетелись тоже;
Три - на север, три - на запад, остальные - к югу.
И остался дуб один слушать ночь да вьюгу.
- Мама, мама, вновь и вновь сердцу больно биться,
Только мне не прекословь, стану легкой птицей.
Буду жить в его ветвях и под свист метельный -
Убаюкаю его песней колыбельной.
- Подожди, мое дитя, ты меня тревожишь,
Там вверху ты не шутя простудиться можешь.
Я укутаю платком доченьку-голубку.
Не забудь еще надеть валенки и шубку.
- Я закуталась в платок теплый и красивый.
Тянет сердце в вышину, а взлететь не в силах.
Материнская любовь тяжким грузом стала,
Не пустила в небеса, к дому привязала.
ТЫ - ДЛЯ МЕНЯ
Ты вся так мила,
Ты вся для меня.
Как небо для голубя, одна.
Твой взгляд поутру
Как хлеб, я беру,
Как воздух, ты радости нужна.
Красивых девушек
Пускай другие ищут.
Тебя давно я выбрал.
Ведь ты была
Всегда так мила.
МЕЙЕРКЕ, МОЙ СЫН
- Мейерке, мой сын, Мейерке, мой сын.
Мейерке, мой сын,
Признайся мне, скажи, сыночек мой.
Признайся мне, скажи, сыночек мой.
Мейерке, мой сын, ты часом не влюбился?
Дают ли что за нею?
А нет - я запрещаю!
На свадьбу даже не приду к тебе.
Мейерке, мой сын.
- Люблю такую девушку, папочка,
Приданного ни ниточки, папочка.
Тебя не будем спрашивать, папочка.
А не придешь на свадьбу, как папочка.
Пришлем мы за тобой внука, дедушка.
- Мейерке, мой сын, Мейерке, мой сын.
Мейерке, мой сын...
ЛЭХАИМ
Лэхаим, нальем винца немного,
Лэхаим, за счастье у порога.
Мы бокалы поднимаем
За здоровье всех, лэхаим,
Лэхаим, лэхаим.
Стаканчики наполним
И выпьем поскорее
За всех, кто за праздничным столом.
Стаканчики поднимем
За близких, и друзей,
Мир наполним светом и теплом.
Стаканчики мы сдвинем
И пожелаем долгих лет.
И снова их поднимем
За тех, кого здесь больше нет.
Стаканчики поднимем,
Закуска - на столе.
Пусть настанет мир на всей Земле.
Евреям - пить за жизнь!
Лэхаим - пить за жизнь!
Пейте, пойте
Все до одного.
И с жаром всех сердец
Воскликнем, наконец:
- Лэхаим всем - и больше ничего!
ПОРТНОЙ И САПОЖНИК
- Местечковый я портной,
Я веселый - ой, ой, ой! Сшить могу из старых брюк
Новенький сюртук.
- Скажи, портной, чтоб сразу стало ясно,
Ну как игла - дает на хлеб и масло?
- Тружусь всю ночь, ложусь, когда светает,
И ем свой хлеб - на масло не хватает.
- Я - сапожник озорной,
Я веселый - ой, ой, ой!
Каблуки подбить могу
Прямо на бегу.
- Скажи, чудак, чтоб сразу стало ясно,
Твой молоток дает на хлеб и масло?
- Тружусь всю ночь, ложусь, когда светает,
И ем свой хлеб - на масло не хватает.
МОЙШЕЛЕ, МОЙ ДРУГ
Как поживаешь, Мойшеле?
Все тот же грустный взгляд.
Ты был моим товарищем
Лет тысячу назад.
Мы вместе в школу бегали
И не забуду, как
Боялись мы учителя
С линейкою в руках.
Ах, кто вернет нам прежние
Прошедшие года?
Ах, друг милый мой,
Никто и никогда.
А что случилось с Рохеле?
Жива ль твоя сестра?
Она была, ты знаешь сам,
Прекрасна и добра.
Она любила Береле,
Ты, верно, позабыл,
Меня же - ненавидела.
А я ее любил.
Ах, кто вернет нам прежние
Прошедшие года?
Ах, друг милый мой,
Никто и никогда.
Зиси ВЕЙЦМАН,
Еженедельник “Секрет”
