Тысяча и один рецепт магического экрана

Грузинский кинематограф имеет давнюю и самостоятельную традицию. Первый фильм был отснят в Грузии еще в 1906 году. С тех пор грузинские мастера кино создали немало кинематографических шедевров. Имена Эльдара Шенгелая, Михаила Чиаурели, Тенгиза Абуладзе, Отара Иоселиани, Резо Чхеидзе и других известны всему миру. Обыкновенный – не «авторский» – грузинский кинематограф также имел свою неповторимую манеру и отличался изяществом и качеством.
Среди младшего поколения начинавших еще при Советской власти грузинских режиссеров наибольшую известность на международной киноарене получила Нана Джорджадзе, работающая совместно со своим мужем - режиссером и сценаристом Ираклием Квирикадзе (фильм «Пловец»). Имя Джорджадзе может быть знакомо проживающим в Америке зрителям по получившему номинацию на «Оскар» фильму «Тысяча и один рецепт влюбленного кулинара» (1996 год), или «Chef in Love», как он назывался в американском прокате.
Прежде чем посвятить себя кино, Нана Джорджадзе была архитектором, музыкантом, актрисой, преподавателем. Она закончила Тбилисскую музыкальную академию, с 1968 по 1973 год изучала архитектуру в Тбилисской академии художеств; спроектировала и построила шесть зданий. В 1974-80 училась на режиссера в Институте театра и кино в Тбилиси. С 1985 по 1995 преподавала – сначала в Тбилиси, потом в московском ВГИКе. Первые ее короткометражные фильмы – «Атлант», «Трио», «Путешествие в Сопот» - были сняты в конце 70-х годов. Международная слава пришла к ней в 1987 году после успеха картины «Робинзонада, или Мой английский дедушка», получившей много призов на разных фестивалях, в том числе и «Золотую камеру» в Каннах. «Робинзонада...» – история любви эксцентричного британского телеграфиста Кристофера Хьюза, оказавшегося по долгу службы в грузинской деревне, и девушки Аны. Их роман разворачивается на фоне трагических событий 1922 года: оккупации Тбилиси частями Красной Армии, разгрома просуществовавшей всего четыре года независимой грузинской республики, свержения меньшевистского правительства президента Жордания и последующих репрессий и советизации страны.
В 1997 году появился второй полнометражный фильм Джорджадзе - «Тысяча и один рецепт» - со знаменитым Пьером Ришаром в главной роли. Это – горькая комедия о немолодом французском бродяге и бонвиване, артисте-дилетанте, подрабатывающем оперным певцом в провинциальных театрах и танцором на трансатлантических рейсах. Решив сосредоточиться на страсти к кулинарии, он направляется в Грузию в поисках новых рецептов и, так же, как и герой предыдущего фильма, влюбляется в грузинку – княгиню Цецилию. Так же, как и в предыдущем фильме, судьба влюбленных ломается в 1921 году.
Премьера «27 потерянных поцелуев» (2000 год) – последней полнометражной картины Джорджадзе – состоялась в Каннах, после чего фильм поступил в прокат в Европе. Это - трагикомедия, действие которой происходит в маленьком грузинском городке в годы перестройки, когда абсурдность советской действительности дополняется чертами нового времени и достигает поистине сюрреалистического уровня. Прекрасным летом – «волшебным летом солнечного затмения» – в город заносит грустного капитана (Ришар), который в поисках моря возит за собой огромный корабль на тракторе. Сюда же приезжает на каникулы к тете 14-летняя Сибилла (Нино Куханидзе). Не успев выйти из автобуса, она влюбляется во вдовца- астронома (известный русский актер Евгений Сидихин), который пользуется большим успехом у окрестных женщин. Ситуация осложняется тем, что 14-летний сын астронома так же моментально, как и Сибилла – в отца, безнадежно влюбляется в Сибиллу. Та обещает подарить юноше за лето ровно 100 поцелуев, но поцеловать ее ему удается только 73 раза...
Все три упомянутых фильма Наны Джорджадзе были показаны 3 ноября в Американском музее движущегося образа (American Museum of the Moving Image), в рамках организованной продюсерской фирмой Red Diaper Productions серии «Женщины Восточной Европы: фильмы Джудит Элек и Наны Джорджадзе». Нана Джорджадзе прилетела на время демонстрации фильмов из Берлина в Нью-Йорк, участвовала в обсуждении фильмов и отвечала на вопросы публики. В промежутке между выступлениями Нана согласилась ответить на несколько вопросов для читателей «Русского базара».

«РБ»: Нана, все три фильма, которые Вы привезли в Нью-Йорк, сделаны в форме воспоминаний. В «Робинзонаде...» и в «1001 рецепте...» картины семейного прошлого переплетены с исторической панорамой начала 20-х годов прошлого века, с падением грузинской меньшевистской республики и оккупацией Грузии советскими войсками. Что и говорить, это – больная точка в памяти народа. Было ли настойчивое обращение к этому периоду истории вызвано желанием восстановить «связь времен», протянуть мостик от независимой Грузии 1922 года до независимой Грузии года 1992-го? Или это предпочтение вызвано чисто семейными мотивами?
Нана Джорджадзе: И то и другое. Для человека моего круга и моего поколения история страны неотделима от истории семьи. Дело в том, что я выросла в семье, репрессированной с обеих сторон – с отцовской и с материнской. Дом был полон историями из прошлого, которые очень на меня действовали. Я не совсем тогда понимала, что происходит, что это значит, но запоминала разговоры. Мои родители были так напуганы пережитым, что постоянно боялись и за себя, и за меня, конечно. Не дай Бог, чтобы я чего лишнего не узнала и не проговорилась где-нибудь.
Между прочим, в «Робинзонаду...» я включила много документальных видеоматериалов из архива Грузии. Был там и эпизод, запечатлевший вступление Красной Армии в Тбилиси в 1922 году. Это удивительное зрелище. Какой-то генерал ползет каракатицей из одного угла экрана в другой, а за ним – конница. И видно, что это – бандиты. Люди стоят вдоль улицы, молча, на лицах – ошеломление и недоверие... Цензоры в Госкино, конечно, вырезали этот документальный эпизод из фильма.
Когда Красная Армия входила в город, моя бабушка сказала служанке: «Какой шум и пыль! Закрой окно – уйдут, тогда откроем снова!» Потому герои моих фильмов успокаивают друг друга: ничего, это скоро кончится... А кончилось только через семьдесят лет.

- Как родилась идея снять фильм об английском телеграфисте в Грузии? Правда ли, что это – реальный эпизод из Вашей семейной истории?
- Не совсем. Здесь было много источников: и мои семейные предания, и рассказы знакомых. А сама идея родилась так: мы с Ираклием поехали в Батуми, где он снимал фильм «Пловец». И пошли гулять на местное кладбище. И видим – могильная плита, а на ней написано: Christopher Huges, 1892–1922. И мы задумались: как попал сюда этот англичанин?

- Расскажите, как началась Ваша жизнь в кино.
- Сначала я серьезно училась музыке, потом закончила Академию художеств. Профессия моя первая – архитектор-дизайнер. Родители страшно испугались, когда узнали, что я поменяла профессию, подала документы в киноинститут и решила стать режиссером... Я к тому времени уже пять лет работала архитектором, одновременно с учебой. Руководитель моей мастерской взял меня к себе, и я параллельно работала над реальными проектами и училась у него. Все было в жизни налажено – и вдруг все переменилось. Потому что в Тбилиси открылся Институт кино. Раньше киноинститут – ВГИК – был только в Москве, и я не имела возможности туда поехать. Но как только появился такой институт в Тбилиси, я подала туда документы, прошла вступительные экзамены и попала... И начала снимать кино... Попала в группу, которую вели профессора Ираклий Квирикадзе и Тенгиз Абуладзе. Занятия начались 1 октября, а 27 октября мы с Ираклием поженились. Роман длился 27 дней... С тех пор мы вместе и живем и работаем...

- Ираклий Квирикадзе – Ваш неизменный сценарист?
- О да, он всегда пишет сценарии к моим фильмам.

- Вносите ли Вы свою лепту?
- Я – его первый читатель. Все написанные днем сцены он дает мне читать, вечерами мы обсуждаем написанное. Что касается описанных в сценариях историй... Конечно, мы все знаем друг о друге, конечно, я все ему рассказываю. Идет постоянный обмен, круглосуточная работа, потому что мы все время вместе. Например, я иногда говорю: «Знаешь, я бы хотела об этом рассказать... свернуть в такую-то сторону...» – и тогда он меня слушает и следует моим желаниям. Но у него столько своих безумных историй, совершенно сумасшедших. Я много читаю разных авторов, которые пишут очень хорошо и профессионально. Но у Ираклия мне нравится то, что я никогда не знаю, что произойдет на следующей странице – то есть совершенно неожиданные идеи и ходы у него возникают. И никогда не бывает фильм линейный, одноплановый, всегда у него истории расходятся лучами в разные стороны и в конце опять сходятся. Это очень близко моей натуре – я сама очень хаотичный и очень неорганизованный человек, и эти расхождения и пересечения фабулы мне близки и интересны. Когда очень много линий рассматривается в сюжете; когда фильм насыщен биографиями, персонажами, много всего происходит. И из-за этого впечатление от фильма остается большее, чем сама история. Больше чувствуешь, чем логически понимаешь.

- Какие режиссеры больше всего повлияли на Ваше искусство? Какие имена Вам больше всего дороги?
- Любимых режиссеров у меня много. Каждое десятилетие, каждое течение, каждая страна приносит своих любимых режиссеров. Если взять западноевропейское кино, то я, например, обожаю Жана Виго, французского режиссера, который сделал всего три фильма: короткометражку «Ноль по поведению», «По поводу Ниццы» - тоже короткометражный документальный фильм, и полнометражный фильм «Аталанта». Умер в 33 года и сделал эти 3 фильма, которые на меня очень подействовали. И – наверное, это чувствуется по моим работам – Феллини один из моих любимых режиссеров... Я не стараюсь подражать, – но когда кто-то или что-то очень нравится – возникает сходство. Мир Феллини – это очень близкий мне мир, очень близкий мне стиль рассказа. Его фильм «Дорога» - это один из самых любимых моих фильмов в мировом кино. Я могу многих упомянуть... я люблю Тарковского, Скорсезе... и, конечно же, Чаплина, его манеру все время рассказывать грустные истории так смешно. Но авторы фильмов такие разные, у каждого свой мир. Или бывает иначе: я люблю картины, но не люблю стиль. Понимаю и ценю, насколько это значительно, но – это не мое.

- Каково сейчас состояние грузинского кино?
- Что касается грузинского кино... к сожалению, сейчас там печальный период, ведь кино требует больших денег. Режиссер - это не поэт, который может писать карандашом на листочке бумаги. Кино требует больших затрат, а в Грузии сейчас очень сложное экономическое и политическое положение. Поэтому многие режиссеры – и молодые, и старшего поколения – сейчас практически не могут работать. Без совместных постановок фактически ничего не происходит, и мне повезло, что французы и немцы обратили на меня внимание. У меня поэтому есть возможность хоть изредка делать фильмы: снимать в Грузии, но на западные деньги. Такое распределение ролей выгодно и моим спонсорам: бюджеты фильмов невелики, потому что в Грузии снимать дешево, профессионалы очень высокого класса, актеры прекрасные, природа очень красивая и разная. И им удобно, и мне. В Грузии много прекрасных режиссеров разных поколений. Один из них – мой учитель Тенгиз Абуладзе – недавно скончался. Отар Иосселиани, который, слава Богу, до сих пор успешно работает во Франции...

- «Робинзонада» была сделана в 87 году, то есть еще в советский период...
- Да, и деньги тогда поступали от Госкино. Тогда один из важных уроков нашего обучения состоял в том, как надо обманывать правительство, еще на уровне сценария. Сценарий «Робинзонады» был написан как бы о революции и он был прекрасно принят в Госкино. Только после того, как фильм был отснят, из него была вырезана довольно значительная часть. Об этом я уже говорила.
И все равно картина была закрыта. Но мне повезло в том, что на просмотре в Госкино совершенно – и это просто судьба! – случайно присутствовал человек из отборочной комиссии Каннского фестиваля. Он сидел в уголочке, и никто не заметил, что он вместе с ними смотрел фильм. Фильм завершился, чиновники Госкино сказали: «Ну ладно, сейчас, мол, положим на полку его». И тут этот представитель заявил: «Разрешите, я хочу взять этот фильм на Каннский фестиваль». Ему говорят: «Фильм не окончен... режиссер против» - то есть все, что полагается говорить в таких случаях, все, что обычно говорили, когда хотели отказать. Но он настоял на своем, и получилось так, что я попала с корабля на бал – на Каннский фестиваль – со своим так и не попавшим в прокат фильмом. С этого все и началось... Вообще-то первый мой короткометражный фильм «Путешествие в Сопот» - история двух бездомных бродяг, которую я сняла в 80-м году в порядке дипломной работы, был сразу же закрыт. И вот благодаря «Робинзонаде» один из представителей фестиваля, немец Ханц Швегель, обратил внимание и на этот фильм и вывез картину из Грузии тайком, потому что в Госкино ему сказали: «Путешествие в Сопот?» – «Такого фильма не существует!» Тогда он вывез ленту без разрешения, и только после того, как фильм вернулся с кучей гран-при с разных фестивалей, он был признан. Это все произошло в 87-м году, то есть через 7 лет после того, как «Сопот» был отснят. Тогда же я в первый раз попала за границу.

- До того Вас не выпускали?
- Я была невыездная с 68-го года. История была такая. Я училась в Академии художеств на первом курсе, и у нас объявили программу обмена с Пражской академией. 16-летней девчонкой попала в Прагу и – прямо в «пражскую весну». Конечно же, я тут же приняла участие в движении. Это было необыкновенное состояние – ощущение свободы, радости, единства с пражскими друзьями, которые были рядом со мной на улице. Меня арестовали, но, к счастью, сдали не в русское КГБ, а в грузинское, которое было довольно-таки либеральным. Единственное наказание заключалось в том, что я стала невыездной. С 68 по 86 год не выезжала за пределы страны. А затем – отправилась в Канны, в Берлин и так далее.

- Вы по-прежнему живете в Грузии – или больше за границей?
- Я не уезжала из Грузии. Я гражданка Грузии, я в Грузии снимаю. И выезжаю из Грузии только в поисках денег. То французские продюсеры меня вызывают, то немецкие. Сейчас живу в Германии, потому что работаю там над новым проектом, вернее, над четырьмя проектами одновременно.

- Какими, если не секрет?
- Секрет. Я суеверный человек и боюсь рассказывать. Но все четыре сценария написаны Ираклием Квирикадзе, все они уже готовы, и я одновременно занимаюсь всеми четырьмя. Подготовительная работа сделана: найдены места для съемки, актеры. Пока я ищу деньги, мои продюсеры работают параллельно над всеми проектами. Какой первый соберет достаточно средств – тот и начну снимать. Это очень длительный процесс. Каждой съемки приходится добиваться годами, а у меня нет такого количества времени. Жизнь уходит, а мне хочется снимать. Во время вынужденных простоев я впадаю в апатию. Вообще-то я – человек жизнерадостный и полна энергии, но внутренне у меня очень тяжелое состояние, когда я не снимаю. Каждый день без съемок – потерянный день. С другой стороны, я не знаю, какой получается результат: нужно ли это кому-нибудь, интересно ли это смотреть, но, судя по тому, как воспринимает публика на фестивалях, пока все идет неплохо.

- Какой из своих фильмов Вы любите больше других? Самый последний?
- Нет, я все ненавижу. Вижу только недостатки. Смотрю на экран и все время ужасаюсь. «Боже мой, как я плохо смонтировала! Почему я не сняла то, почему не сделала так?!» Всегда вижу то, что я не сделала в фильме. И всегда думаю: почему я пошла на компромисс? Почему спешила? Время всегда поджимает, непрерывно приходится, что называется, «выходить из положения». Все мои съемки – сплошной «выход из положения». Фильм – это вещь, к которой нельзя вернуться и переделать.

- В Ваших фильмах много повторяющихся тем и образов, и в то же время они сделаны как бы разными людьми...
- Тут многое зависит от предмета картины. Мы с Ираклием работаем таким образом: по ходу съемок очень много меняем в сценарии. Отснятый материал сразу начинает жить своей жизнью, и ты должна или следовать ему, или ломать его – начинается борьба между творцом и творением. Ираклий заново переписывает сцены, придумывает новые ходы. Иногда мы решаем, что намеченную сцену снимать не имеет смысла – надо писать новую. И он это делает очень быстро и интересно. Все мои фильмы – «Атлант», «Трио», документальные фильмы – исходят из того, о чем я говорю и в каком состоянии нахожусь. Они и сделаны в каком-то смысле «разными» людьми – я меняюсь. Не знаю, плохо это или хорошо.

- Почему Ваши персонажи часто беседуют друг с другом на разных языках или на смеси языков?
- Потому что в жизни так происходит. Особенно в Грузии – люди постоянно говорят на нескольких языках. Есть в этом и другой важный для меня смысл: когда люди говорят на разных языках, предполагается, что они не должны понимать друг друга. Но важно и на другом уровне что-то понимать и чувствовать, не только на языковом, но и на интуитивном. И мне очень нравится, когда люди интуитивно друг друга понимают.

- Адресуете ли Вы свои фильмы определенной зрительской аудитории - грузинской, западноевропейской, эмигрантской?
- Должна честно сказать, я не думаю об аудитории. Мне трудно себе представить аудиторию. Люди такие разные. Но могу сказать, что все, что приходится делать, и не только фильмы, я делаю для своих друзей. А друзья могут быть и знакомые, и незнакомые.

- Вы не только кинорежиссер, но и музыкант, и архитектор. Что вы думаете о месте музыки и изобразительного искусства в мире кино?
- Кино – это конгломерат разных видов искусства. Музыка в кино имеет драматургическое, а не просто иллюстративное значение. Что касается визуального ряда, для меня особенно важны свет, цвет, композиция. Мне повезло в этом смысле – довелось работать с прекрасными мастерами своего дела. Например, «Робинзонада» была снята гениальным оператором Леваном Пааташвили, который снял очень много хороших картин, в том числе прекрасный фильм Калика «До свиданья, мальчики», «Сибериаду» Кончаловского и массу других. Последний фильм – «27 потерянных поцелуев» - я снимала с американским оператором греческо-немецкого происхождения. Его зовут Папамайкл, это уникальный человек. Он прекрасно знает и живопись, и законы светотени и все на свете, работал с огромным количеством американских режиссеров. И вот «1001 рецепт...» снимал ученик Левана Паааташвили - Георгий Беридзе. Тоже, по-моему, очень интересно снято. Визуальный ряд в кино очень важен – это же не книга, которую читаешь и сам представляешь то, что хочет и позволяет воображение. Кино, в отличие от литературы, дает готовую картину воображаемой реальности. Мне всегда хочется, чтобы у моих фильмов был запах, потому что обоняние для меня – один из самых важных импульсов воображения. Воображение сразу начинает работать под влиянием запахов.

- А как Вы подбираете актеров? Предпочитаете профессионалов или – «на глазок», как Феллини и Иоселиани?
- Вы знаете, бюджеты фильмов у нас такие маленькие, что мне не до выбора; зачастую все члены съемочной группы оказываются заняты в фильмах. В «1001 рецепте...», например, все мы в первых кадрах сидим в оркестре, которым дирижирует внук главного героя, композитор. В «Робинзонаде...» Ираклий появляется в роли знаменосца при Несторе-революционере, а я – девушка с ружьем.

- А какова история Вашего сотрудничества с известным французским комическим актером Пьером Ришаром, который снимался в «1001 рецепте...» и в «Поцелуях», причем в таких не характерных для себя «серьезных» амплуа?
- По чистой случайности мы с ним однажды оказались в Каннах за одним столом. Я увидела полную противоположность знакомому всем кинообразу. Одинокий, грустный человек сидел в уголочке, ни с кем не общался, что-то такое себе писал... Я смотрела-смотрела на него, потом сказала: «Извините, вы совершенно другой в жизни. Вы никогда не старались поменять свое амплуа?» Он сказал: «Мне никто не предлагал. Давайте, предложите». Я предложила ему сыграть повара. И мы очень подружились. А как дошло дело до «Поцелуев», он уже сам позвонил мне: «Нана, у тебя нет для меня роли?» Я сказала: «Конечно, есть. Ты согласен?» Он сказал: «Конечно». Потом спросил: «А кого я должен играть?» Я говорю: «Моего любимого капитана, который потерял море».

- Откуда возник образ потерявшего море капитана?
- Капитан, потерявший море, - это реальный персонаж. Когда было нечего есть, Ираклий поехал подрабатывать на Аральском море – снимать фильм. Это было еще в советские времена. Аральское море отступало, оставляя за собой пустыню: порты, рыбацкие поселки – все оказалось посреди пустыни. Это был такой сюрреализм – видеть перевернутые лодки, обсохшие корабли, сети в песке; дома, тоже занесенные песком... Мы встретили капитана, у которого корабль утонул за 12 лет до того. Когда море ушло, он снова нашел свой корабль и стал его вытаскивать. На эту тему был написан отдельный сценарий, назывался он «В ожидании моря».

- Но он не был реализован?
- Не был, по многим причинам. Аральское море до сих пор закрытая зона, и туда не пускают снимать ни со стороны Казахстана, ни со стороны Узбекистана и Таджикистана. Кроме того, были и другие сложности. Так что персонаж перекочевал в «27 потерянных поцелуев».

- Я читала, что финальная часть «27 поцелуев» снималась в Греции?
- Да, это была часть требований, предъявляющихся к совместной постановке. Всегда надо тратить деньги в стране, которая тебе платит. Часть фильма была сделана в Германии, потому что Германия давала деньги, часть – в Грузии, часть - в Греции. Впрочем, никто не замечает разницы между Грецией и Грузией. Герой выходит из дома в Грузии и входит обратно в Греции. Очень похожи и природа, и ландшафт. Мне это подходило, потому что я вообще старалась построить в этом фильме какую-то нейтральную зону, то есть показать место и время действия не очень конкретно. Хотелось показать историю, которая могла бы произойти везде, в любой стране; которую каждый мог бы примерить на себя и найти что-то близкое, понятное и интересное. А вообще-то сумасшедший мир, там описанный, взят из действительности. Все эти персонажи – жители городка - люди, которых я знаю. И невероятные истории, которые с ними происходят, тоже все реальные: и с просмотром фильма «Эманюэль», и с подстреленным из пушки автобусом, который не может остановиться и ездит по кругу, и с подшипниками – все, все правда... Конечно, ничто не может быть богаче реальности...

- А как складывается Ваше сотрудничество с американскими продюсерами? Есть ли здесь какие-то перспективы?
- Никак. В Америке я бывала много, хотя чаще в Лос-Анджелесе, и мне очень нравится здесь. Но работать, к сожалению, не получается. Как-то раз мои дистрибьюторы – Miramax и Sony Classics – предложили мне сценарий: половина действия происходит в Америке, о жизни в которой я вообще ничего не знаю, а половина – как бы в России, но это такая развесистая клюква, что я не могла согласиться. Ведь должен быть предел абсурду. И потом, я отвечаю за то, что снимаю – как я иначе буду смотреть людям в глаза? Нет, триллеры, инопланетяне – все, что составляет коммерческое кино – этого я абсолютно не выношу. Есть здесь, конечно, и независимое кино, особенно в Нью-Йорке, но желающих в нем работать достаточно и без меня. В Европе получить деньги легче, хотя с появлением Европейского союза положение и там сильно ухудшилось. Многие компании разорились, цены выросли... В Германии экономика в ужасном состоянии... Что ж, посмотрим.

- Спасибо, калбатони Нана, – и удачи Вам!