Мы и ирландцы
А чего стоят очаровательные рыжеволосые девушки, завсегдатаи ирландских пабов? Впрочем, любая девушка, очутившаяся у стойки со стаканчиком виски в руках, может быть принята за свою, независимо от цвета волос и кожи. Ведь известно, что алкоголь — лучшая почва для интернационализма. Как, впрочем, и для ксенофобии. Но почему-то мне хочется верить, что хорошее — хотя бы восьмилетней выдержки - виски не способно пробудить в человеке что-либо, кроме любви. В первую очередь, любви к самому виски конечно же. Но любовь, какой бы она ни была, все равно лучше ненависти.
Кстати, виски — старый добрый шотландский самогон — недаром чаще ассоциируется с ирландцами и Америкой, чем со своей настоящей родиной. Виски, как и мы, эмигрант. Он тоже проделал непростой путь и стал на этой земле своим, родным. Не один уважающий себя вестерн не обходится без сцены в пабе, где герои, вдосталь настрелявшись, поглощают неразбавленный виски с тем, чтобы еще более метко и любовно палить без разбора в своих близких. Так что виски, может быть, изначально и производилось в монастырях Шотландии, однако ирландцы упорно настаивают на своем: виски — изобретение Святого Патрика, покровителя Ирландии. И если чем и разбавляют свое виски, так только чисто ирландским авантюризмом и жизнелюбием.
В общем, ирландцы — это совсем не трезвенники-протестанты, трудолюбивые, хотя и несколько лицемерные основатели американского общества. К протестантам у нас другая любовь, их мы жалеем еще со времен Варфоломеевской ночи и осады Ла-Рошели. А ирландцы, потребляющие горячительные напитки в количествах, заслуживающих уважение любого человека, понимающего в этом толк, вызывают у нас умиление глубоким духовным родством. И если еще совсем недавно любой иностранец казался нам существом инопланетным, потому что говорил «спасибо», «пожалуйста», не курил и не пил, то ирландцы и тогда были для нас своими. Среди О’Тулов и О’Брайенов мы чувствуем себя легко и свободно. В конце концов, и мы, и они — европейцы, осваивающие новый материк. Правда, с разницей лет эдак в двести, но кто, скажите, станет мелочиться? Уж не мы с ирландцами, это точно.
Зайдите как-нибудь вечерком в любой ирландский паб, не чинясь, закажите себе стаканчик виски «стрейт-ап» и разговоритесь с барменом. К вам отнесутся как к своему, а если случится небольшое недоразумение, атмосфера накалится и в ход пойдут кулаки, вас сразу же с любовью и пониманием примут в потасовку. Тогда уж не теряйтесь и покажите, на что вы способны. Ведь все люди наши братья, черт возьми! Ирландцы в особенности.
Мы и автомобили
Тема взаимоотношений эмигранта и автомобиля многогранна и часто трагикомична. И дело не только в самом автомобиле или проблемах, связанных с его покупкой. Один знакомый американец рассказывал мне, что однажды попал в компанию людей, недавно прибывших из Советского Союза, и долго не мог понять, почему все присутствующие взахлеб спорили о том, кто из них лучше водит машину. Причем никто из спорщиков не принимал участие в автогонках, да и люди это были в основном положительные и в возрасте. Мой знакомый вспоминал эту историю с улыбкой искреннего непонимания. Потому что, по его мнению, в этом случае выяснять, кто лучший водитель, — все равно что спорить о том, кто лучше ходит. Как дети, право слово, как дети!
Вот в этом последнем утверждении он абсолютно прав. Попав в Америку, мы снова стали детьми, изучающими новый мир, его язык и нравы. Это только американцу, который сел за руль аккурат в конце пубертатного периода, трудно понять немолодого советского инженера, неделю назад впервые повернувшего ключ в замке зажигания. Но мы-то знаем, что проехать три квартала по тихой бруклинской улочке, а потом еще запарковаться между двумя автомобилями, ни одного из них не задев — подвиг, на который способен далеко не каждый Матросов. Ну и, конечно, как же тут не похвастаться...
А наши жены? Они храбро садятся за руль и, несмотря на наше твердое убеждение, что женщина водить машину не может, лихо носятся по городу, вызывая удивление и зависть всех родных и близких. Правда, бывают исключения. Однажды жена моего приятеля из Бруклина нашла работу где-то далеко в Нью-Джерси, где не водятся ни автобусы, ни поезда, и поэтому срочно училась водить машину. Проблема заключалась в том, что бедная женщина панически боялась автомобилей. То есть, когда муж сидел рядом, она еще как-то справлялась со своим страхом, но стоило ей оказаться в кабине одной, как леденящий душу ужас напрочь лишал ее возможности управлять машиной. Ездить с женой каждое утро на работу мой приятель, разумеется, не мог. Поэтому нужно было срочно что-то придумывать. И он придумал. В тот день жители тихого Бэй-Риджа могли наблюдать любопытную картинку: по проезжей части, задыхаясь, сопя и поправляя спадающие очки, бежал немолодой тучный дядечка. А за ним, почти касаясь его бампером, ехала машина, которую вела вцепившаяся двумя руками в руль бледная женщина с выпученными глазами. На перекрестках дядечка умоляющими жестами просил встречных автомобилистов не торопиться и пропустить его жену... Водить машину она так и не научилась, зато мой приятель сбросил пару килограммов.
Да-а, много было забавного в нашей доамериканской жизни. Тогда, помнится, любой автовладелец казался небожителем. Особенно когда, небрежно помахивая заранее вытащенными из кармана ключами, приближался к своему жигуленку, победно оглядывал окружающих и намеренно неторопливо усаживался за руль. С той самой барской ленцой, с которой когда-то надевали поданную услужливым швейцаром соболиную шубу приехавшие в столицу покутить провинциальные купцы.
А теперь? Теперь, глядя на какой-нибудь «Мозератти» или «Ламборгини», мы твердо убеждены: эта сияющая лаком мощная красавица — такой же точно самодвижущийся экипаж, как и наша весьма подержанная «Тойота». Как ни странно, но расхожее высказывание, что автомобиль не роскошь, а всего лишь средство передвижения, хоть и с опозданием, но оказалось истинным.
Мы и частная
собственность
Выражение «мой дом — моя крепость», может быть, и родилось у невозмутимых, не терпящих суеты и вмешательства в частную жизнь англичан. Но подлинную гордость, торжество и восторг от владения частной собственностью могут испытать лишь те, кто долго пытался построить эту самую крепость на шести советских сотках.
Покупка дома по значимости сопоставима только с рождением или смертью. Заветный титул «лендлорд», то бишь землевладелец, как бы приближает нас к неким атрибутам английской аристократической жизни. Так и хочется назваться сквайром или почувствовать себя персонажем Диккенса, на худой конец. И хотя на самом-то деле наш дом на семьдесят процентов принадлежит банку, выдавшему нам ссуду, мы все-таки ощущаем себя лендлордами и, расхаживая по собственному заднему дворику, непроизвольно репетируем роль аристократа, волею случая оказавшегося в своем родовом замке без прислуги. Потому что известно: жены, дети и домашние животные на роль слуг категорически не подходят. Впрочем, разве же в них, слугах, дело? Дом — это не только крепость, это статус, это ощущение полноценности, отражение внутреннего мира, наконец.
— Скажите, а зачем вам с женой на двоих пять спален и две гостиные?
Спрошенный смотрит на вас, как на плебея, испортившего воздух в присутствии короля, и ответом не удостаивает. Впрочем, я знавал людей, которые напряженно трудились долгие годы и покупали, наконец, столь крохотное жилище, что от него отказался бы уважающий себя пес. Купить что-нибудь более достойное не позволяли доходы, но желание жить в своем собственном доме было непреодолимым.
Но вот дом куплен, и потом как-то неожиданно выясняется, что нужно платить налоги, что стоимость починки вышедшего из строя бойлера равна недельной зарплате. И это далеко не единственный агрегат, срочно нуждающийся в починке... Так дом-крепость незаметно превращается в дом-каторгу. И бессонными ночами вспоминается бедолагам-лендлордам старый анекдот:
— Вот дом купили недавно, ну и крутимся как белки в колесе. Починка, ремонт. Одна газонокосилка чего стоит...
— Поздравляю! А как поживает ваша жена Роза?
— Роза, это я, а Фима выглядит еще хуже...
В общем, человек, владеющий домом, — это совсем не тот вчерашний простофиля, вынужденный платить свои деньги за чужую квартиру. Нет, домовладелец — человек с деловой хваткой, умеющий считать деньги, волевой и, как уже упоминалось, почти аристократ.
Что и говорить, каждому нормальному человеку хочется иметь свой дом. И мы, конечно, не исключение. Главное не забывать: английские аристократы убеждены, что поместья и угодья принадлежат им, а не они своим поместьям и угодьям. Покупайте дома, квартиры или даже многоэтажки, только, пожалуйста, не попадайте в собственность к этой самой частной собственности.
