Грешник дядя Миша

Был дядя Миша на этот раз грустный.
- Бессонница, - сразу объяснился он, - потом сон-полусон. В этом полусне такое может пригрезиться! Мне и пригрезилось. Спросите, о чем, - скажу: о грехах.
- Какие из нас грешники, дядя Миша! Грех будет - судить нас. Грех и вечное покаяние.
- Оно, конечно, так, - вздохнул старик. - Но один грех на мне точно есть. Серьезный - несерьезный, не знаю. Это уж как там, - он показал на небо, где медленно тащился через треть неба тяжелый американский самолет, - это уж как там посмотрят. У них, может, как у нас: сегодня - это главное, завтра - то.
Дяде Мише надо было поделиться; возможно, он надеялся, что то ли сам, раскладывая тему по полочкам, найдет нужный ответ, то ли я что-то полезное подскажу.
- Слушаю, дядя Миша , - произнес я сигнальную фразу и устроился поудобнее.
- Пусть это будет через 120 лет... - начал он. - Через 120 лет мой хороший знакомый все равно предстанет перед Страшным Судом, ему сейчас под 60... Наши с Марией дела давно уже будут сданы в архив, пронумерованы, бумаги слежатся и покроются пылью, а где мы будем сами, мне, конечно, неизвестно. Но нас могут вызвать на доследование в любой момент, и вот почему.
Когда мой знакомый предстанет перед Богом, Тот в мгновение ока разглядит в нем следы свинины, которую он съел 40, предположим, лет назад.
- Ага, - скажет Бог, - октября, 17 дня 1995 года ты ел богопротивную свинину! Знаешь ли ты, что тебе за это гореть, человече? Но Мне известно, что ел ты ее по неведению. Кто же подбил тебя на это преступление? Я, понятно, зрю этого человека, как вот тебя, но мне хочется, чтобы ты сам назвал его имя.
Вокруг будут блистать молнии, слева небо будет красно и багрово - над Адом, и оттуда будут доноситься шум и вопли, как со стадиона, когда там идет ответственный футбольный матч, а справа будет зелено, голубо и покойно - над Раем, и оттуда будет слышен только шум водопада, такого, как Ниагарский.
- В этот день... - будет вспоминать несчастный, - кажется... я был... на дне рождения... у Миши Топоровского... заскочил к нему поздравить... Мы ели фаршированные перцы... Он знал, что я соблюдаю кашрут... не может быть, чтобы он подсунул мне свинину!
- Так, так, - скажет Бог, - значит, ты признаешься. Хотя следы ее говорят сами за себя. Из 10 000 лет, которые ты должен провести на огне, я, может, вычту какой-то малый процент за добровольное признание. Иди, Отведавший свинины, налево, вон к тем широким воротам, а дальше тебя поведут.
И Бог крикнет прислужникам:
- Позовите пред Мои грозные очи грешника Мишу Топоровского, которого в последние его годы звали по-свойски дядей Мишей и который языка своего, сидя в парке Кольберта, что в Нью Йорке, США, далеко от Земли обетованной, не сдерживал!
И я, выдернутый неизвестно откуда, предстану перед Господом. Может быть, я буду сбивать с себя там и сям адский огонь, а может, и буду излучать сияние, как стоваттная лампочка.
- Рассказывай Мне сразу о фаршированных перцах и о свинине, с коей вы мешали говяжий фарш, нарушая мой завет, мало того - вы попотчевали богомерзкой этой едой приятеля своего, соблюдающего строгий кашрут, Моню, чем навлекли на него адские муки на протяжении 10 000 лет без какой-то мелочи.
К тому времени я, наверно, уже забуду вкус еды и потому отвечу Богу так:
- Если у Тебя, Господь, есть время, я все Тебе расскажу. Но имей в виду: перцы - это не яичница, о них нужно рассказывать с толком. Все там должно идти в свой черед, как у Тебя, прости за дерзость, при Сотворении мира.
- Сравнил!.. Имеется у Меня завалявшаяся пара столетий, коли ты уложишься...
- Я постараюсь, Господи, хоть и рассказ мой будет грешить подробностями.
- Подробности не грешны, а благостны для Моего слуха, Михаил. Должен же Я, в конце концов, знать, как изворачивается человек, приходя к греху. Говори!
Бога, я, разумеется, не видел, только какое-то Колыхание, как нагретый воздух от земли, было передо мной, голос же Его слышал, а по кряхтению понял, что Он устраивает Свое Колыхание поудобнее.
- Мне 17 октября 1995 года (извини за это летоисчисление, я от него еще не отвык) должно было исполниться 70 лет. Жена моя, Мария, знала, что больше всего из кушаний я люблю фаршированные перцы. В Одессе, кстати, ими пахнет в конце лета и осенью через дом. А как пахнет иная одесская улица, Ты знаешь, Господь?
- Я вижу, ты заговариваешь мне зубы...
Я тут промолчал, потому что попытался представить, как должны выглядеть Его зубы.
- По иной улице идешь, как по выставке запахов. Тут - лук и мясо на сковородке. Тут - уже разливают по тарелкам уху, и из окна пахнет и свежевареной рыбой, и перцем, и лавровым листом... Там вон шкварятся на постном масле бычки, обваленные в золотистой уже муке. Там - голубцы выпускают пар из казана, и пар этот разносится по всей улице... Здесь - подходишь к окну - с красных перцев, уже запеченных в духовке, сдирают шкурку, укладывают на тарелку, посыпают толченым чесноком и поливают уксусом... А за моим окном, Господи, пыхают на огне фаршированные перцы. Ведаешь ли Ты, как их готовят по-настоящему?
- Если только это входит в твою оправдательную речь, рассказывай.
- Ах, как их готовят!.. - буду я говорить, а ведь я к тому времени наверняка изголодаюсь от потусторонней еды. - Как их готовят!.. Мария идет на Привоз, он у нас под боком, и ходит по рядам, выбирая перцы. Они должны быть один к одному: упругие, с одинаковым глянцем, похожие на бочоночки, с кисточкой, как на шапочке гнома. Они должны пахнуть утренним - когда все запахи восстановились - огородом, и капельки росы должны на них посверкивать...
- Да ты прямо чревоугодник, Михаил! Насчет поста ты бы так пылко не говорил. Грешник, ей-ей, грешник!
(-Жизнь на земле коротка, Господи, а если на ней еще и поститься... - Этого я не скажу, конечно, но об этом, должно быть, подумаю.)
- Ладно, продолжай... - предложит мне, вдруг замолчавшему, Господь.
- Так вот, Боже. У Марии в ее годы сил уже нет, но торгуется она как молодая. Баба за прилавком - она будто сама выросла на грядке и ее пора уже, румяную, срывать со стебля... заламывает за выбранные Марией перцы такие деньги... А язык у нее такой... И у них начинается прекрасный разговор. Ты, Господи, здесь такого никогда не услышишь. И раз у Тебя есть пара столетий, удели мне с десяток минут! Привоз этого стоит.
- Очаг грехопадений... - проворчит Колыхание. - Место, где имя Господне упоминается всуе с утра до вечера! Говори.
- «Это ж не перцы, это ж лялечки! - будет кричать тетка с перцами. - Я с них пыль сдувала, пока они росли! А воды сколько из колодца достато и на них вылито!..». «Воду тебе с неба в это лето лили. Смотрите на нее! Она за какие-то недоростки, что их можно давать детям, как соски, хочет пять, когда цена им три, а то и меньше!». «Ратуйте, люди! Вы их хотите у меня задурно взять! У вас в сумке пистолет, чи шо?». «А что это за капочка? И вот еще! Они ж у тебя рябые, как Сталин! Три - и ни копейки больше!» «Три! За три идите купите себе семочек и лузгайте на здоровля, сидя на крылечке! А это - перцы. Муж на порох и на дробь, чтобы их стеречь, больше потратил! А пока купував да тарабанил про воров со Степой, они выдудлили два литра бурячного самогона! А она говорит - три!».
- Нельзя ли покороче? - спросит, конечно, Господь. - Мне здесь, на Страшном Суде, только ваших дрязг не хватает! Это тебе не парк Кольберта, где ты можешь дурить голову Вадиму Чиркову!
- Можно и покороче, - скажу я Богу, пытаясь разглядеть Его в Колыхании, которое уже начинает походить на Завихрение. - Я просто подумал, что Тебе будет интересно, как люди в наше время разговаривали на Привозе в Одессе о тех дарах, кои Ты взрастил на земле, если помнишь, в третий день Творения.
- Дары - дарами, - ответил мудро Господь, - а дрязги - дрязгами. А вы все в одну кучу валите. Вы на дрязги, - заметил он походя, - больше тратите времени, чем на молитвы! Так о чем это мы говорили? А-а, о свинине! О свинине и говори и не отвлекайся больше!
- Хорошо. Мария купила-таки перцы по три с полтиной. Добавила в сумку зелень - укроп и петрушку. И пошла в мясной павильон. Вот где самый гомон! Он там до потолка, как у Тебя в Аду, Господи, до какого-то там темного неба. Ну, говядины шмат она с грехом пополам купила. И давай искать курицу. Ищет, ищет... нема! Боже! - скажу я Ему тут погромче. - Если ты знаешь все, Ты должен знать, что уж коли в Одессе чего-то вдруг не стало, так его не найдешь даже у самого хитрого завмага! Что его как слизнули языком! Так в этот день, как мне назло, в Одессе не было ни одной курицы в продаже. На Привозе их все раскупили те, что «делают базар» еще с раннего утра, остались только «крылья Советов» (это такие тощие и синие, как в чернилах), или хорошие, но их раз-два и обчелся, и они по такой цене, что лучше добавить два рубля и купить корову. Что было делать Марии, у которой после говядины уже не было лишних денег? Она купила свинину, в этот день был хороший ее привоз, стоила она недорого. В фарше, Господи, чтобы он был сочнее, должно быть два мяса, иначе испортишь перцы... И еще Ты должен знать, Господи, что Одесса, уважая Тебя и поминая чуть ли не через слово, делает частенько фарш для голубцов, перцев и котлет из говядины и свинины. Хозеры, ты скажешь? А что делать людям, чтобы они могли кушать вкусное в свои хорошие дни и чтобы они, в конце концов, могли бить тебе благодарственные поклоны, а не падать в углу бездыханными от столовской еды?
- Морочишь ты мне голову, Михаил... - только и вымолвил Бог.
- Мария пришла домой, замочила полстакана риса и начала жарить лук. А я стал молоть мясо на мясорубке. Потом она мелко нарезала зелень и посыпала им фарш, который уже был в большой деревянной миске. А сверху лег жареный лук. И тогда она крикнула мне:
- Иди мешай! - А сама взялась вырезать дырки в верху каждого перца, выбирать из него семена и откладывать в сторону крышечки.
А мой фарш, сдобренный вымоченным рисом, луком, мелко нарезанной зеленью, приправленный солью и молотым черным перцем, должен был с полчасика постоять, чтобы «дойти», как доходит в квашне тесто, чтобы все, что Ты придумал, Господь, для человека, пропитало друг дружку и стало Начинкой...
- Я уже жалею, что связался с тобой, Михаил, но должен же я добраться до развязки! - сказало мне Колыхание и добавило, качая головой: - Чревоугодник! Чревоугодник и болтун!
А я и в самом деле не могу остановиться, вспоминая день своего 70-летия:
- И вот мы вдвоем двумя столовыми ложками начиняем перцы фаршем, уминаем туго, начиняем дополна, как это делают дома, а не в ресторане или в столовке, накрываем каждый его же крышечкой и укладываем перцы впритирку один к другому в казан... Заливаем водой... Мария добавляет специи, вегету, натирает свежие помидоры... Под казаном зажигается огонь... Скоро из-под крышки начинает выбиваться пар...
Что Тебе сказать, Господи! Это таки трудно - фаршированные перцы, и Мария приправляла их своим ворчанием, которое тоже вроде перца, а я ей советовал, сидя во дворе под окном кухни, не переперчить... Она знала, как я их люблю...
Ну так вот, пар из-под крышки бьет, скоро весь дворик пропах нашими перцами. Мария полила их, почти готовых, натертыми помидорами, попробовала соус и легла - устала. Сказала только, чтобы я погасил через десять минут огонь.
А время уже за полдень. Я сижу, думаю: вот, уже 70... 70... 70... Один сижу и грустно стало мне. Дети на работе, Мария проснется часа через два...
И вдруг через двор идет ко мне гость! Моня. Старый мой приятель.
Подходит он и говорит: его-де жене делают операцию, так что он весь вечер будет в больнице, забежал поздравить, вот тебе подарок, - сует бутылку коньяка, - давай по капочке выпьем, и я помчался...
А перцы уже готовы.
-Ой-ёй-ёй как пахнет! - Моня мотает головой. - Угостишь? А то я так забегался, что...
И вот у меня вместо всех сегодняшних забот и дум от неожиданного и радостного этого визита одна только мысль: гость в дом - Бог в дом. Уж я его привечу! Выкладываю из казана на тарелочки пару готовеньких перцев, подаю к столу сметану, наливаю по рюмке коньяка.
- Гость в дом, - говорю, - Бог в дом! - В общем, все как у людей.
- Будь здоров, Миша! 120 лет тебе, начиная с этого дня!
- Спасибо, и тебе того же...
Еще по рюмке, обоих перцев как ни бывало. Моня поднялся: побегу!
Он уже на улице, а я тут спохватился: мамочка моя, да ведь он же и свинины чуток отведал! А вдруг с ним плохо будет? А вдруг с женой? А вдруг...
- Как тебя послушаешь, - молвило тут Колыхание, - так ты ни в чем не виноват. Прямо святой. Но Я все равно разберусь. Спрошу-ка жену твою Марию...
Мария, конечно, по Его знаку, тут как тут. Он ее и спросил про свинину в перцах. А Марии пальца в рот не клади, она язык свой на Привозе оттачивала.
- Что у тебя, Господи, других дел, что ли, нет, что ты в мои кастрюли заглядываешь? Ну не было курятины в этот день на Привозе, не было! Так что же мне мужа на день его рождения без любимого кушанья оставлять!
Вижу: Колыхания уже не видно, одни завертки. И вроде тяжелый вздох. И Моня вдруг возник перед Вздохом.
- Знал же ты, исполняющий Мои заповеди, - снова раздался голос Господа, - знал, к кому шел, к какому чревоугоднику, знал и, что жена его, хоть и ворчит целыми днями, души в нем не чает! Почему не спросил о свинине?
- Господи! - ответил Моня. - До того ли мне было в тот день! Все мысли мои были заняты больной женой! Да и мог ли я спрашивать у хозяина-именинника, пригодны ли для меня его перцы?..
- И тут увидел я, - повернулся ко мне дядя Миша, - что и Колыхание, и Завихрение будто бы стали рассеиваться, удаляться, исчезать. Но все-таки показалось мне, что Видимость эта махнула на нас троих - а мы стояли и ждали решения - рукой. Но может, последнее мне и пригрезилось.
Так что... - дядя Миша недоговорил, и я подумал, что едва ли дано и нам, людям, все договаривать до конца. Что-то ведь навсегда останется загадкой. Ну, не загадкой, а... завихрением, в котором не найдешь ни конца, ни края, как ни будешь стараться.