ПИСЬМО ОТ РИВЫ
“Здравствуйте Юрий, или как вас здесь величают, Гиль. Я и мои дети недавно в стране, и я совершенно случайно у своих знакомых услышала вашу песню, исполненную вами на моём любимом мамэ-лошн “Мамэ, hэйлике майн”**. Песня мне очень понравилась и почему-то вызвала у меня желание рассказать вам о своей жизни. Если вам будет интересно, прочтите это письмо до конца.
Жизнь меня не обидела. Судьба мне многое дала. Была молодость, было здоровье и был хороший муж, пусть ему земля будет пухом. Одного только не было у меня, счастья я не знала: не дал мне Бог детей, так получилось. Тогда я сказала себе: “Рива, ты хочешь детей? В чём проблема? Пойди в детский дом, возьми себе ребёнка! Ты сделаешь счастливыми сразу двух: себя и его!”
Сказано - сделано, я вообще не люблю долго размусоливать, меня ещё в молодости звали Ривка-огонь. Не откладывая на потом, я пошла в детский дом. Если вы никогда не бывали в детском доме, вы не знаете, что такое настоящее несчастье. Потому что, когда ты видишь эти глаза, невольно начинаешь плакать. Каждый ребёнок смотрит на тебя и думает: вот, наконец, пришла моя мама и сейчас она заберёт меня домой... Короче, я сказала себе: “Рива, у тебя хорошая двухкомнатная квартира, пару копеек ты себе на старость отложила, так возьми уже двоих детей. Где один, там и два, и вместе вам будет веселей”.
Я вам скажу честно: мне было всё равно, какой они национальности, но все равно я подумала: если я уже беру двух детей, так пусть хотя бы один из них будет еврейским. Но в этом доме не было еврейских детей. Вообще ни одного. Как мне сказал кто-то из руководителей детдома, евреи не бросают своих детей. Позднее я поняла, почему: евреи - они же не дураки и точно знают, что из этого ребёнка обязательно получится или крупный учёный, или знаменитый скрипач***. Кто же будет бросать такое богатство? Только мэшигене менчн...
Вы не представляете, сколько мне пришлось собирать справок! Это отдельный разговор. Какая у меня жилплощадь, какое у меня материальное положение, не состою ли я на учёте в психдиспансере... Короче, собралось этих бумаг на полное собрание сочинений Льва Толстого. Но я собрала всё, что от меня требовали. Ведь если я что-то решила, будет только по-моему.
Я себе выбрала мальчика и девочку. Всю жизнь мечтала иметь мальчика и девочку. Девочка - это нежность, ласка, это помощница в доме. Мальчик - это надежда, это гордость, это защитник в семье.
Моему мальчику было ровно восемь. Зовут его Панас. Он украинец. Тамара на два года младше. Ее родители - грузины. Тамара и Панас Финкельштейн. По-моему, звучит. Вот так мы и зажили втроём, пусть не богато, но красиво. Я, конечно, не миллионерша: не могу им подарить по “мерседесу”, но всё, что у нас есть, мы делим на троих. Я никогда не думала, что я такая хорошая мать, даже слишком хорошая, потому что на своего родного ребёнка можно и прикрикнуть и дать ему по попе, но когда ты знаешь, что этот ребёнок не совсем твой, плюс к этому, он уже видел в жизни столько несчастья, то просто рука не поднимается...
Да, я университетов конечно не заканчивала, но, вроде, про эту жизнь кое-что понимаю. Я своим детям плохого не посоветую. Я вам скажу больше: ко мне весь дом ходит советоваться.
Мне даже соседка говорит: “Ну Рива Моисеевна, у вас не голова, а Совет Министров”, и а я ей отвечаю: “Смотря чей Совет Министров. Если наш - нечем гордиться”. Но извините меня, я снова отвлеклась.
Люди часто спорят - что такое счастье? Но только теперь я поняла - когда Панас впервые назвал меня мамой. Я проплакала всю ночь. Казалось, что тут такого, такое обыкновенное слово, но выяснилось, что именно этого слова я ждала всю свою жизнь.
Я была уверена, что с моими детьми не буду знать горя. Но я не предполагала, что люди бывают такими злыми. К моей девочке ходила подружка Марианна из соседнего подъезда. Они прекрасно играли, наряжали кукол, шушукались и вдруг я вижу, она к нам не ходит день, второй, третий. Спрашиваю:
- Тамара, где Марианна?
И она с глазами, полными слёз, мне говорит:
- Ей папа не разрешает со мной играть.
Я иду в соседний подъезд, нахожу этого папу. Вы бы его видели: маленький, плешивый, нос пуговкой, плюнуть некуда. Я стараюсь сдерживаться:
- Что случилось, уважаемый?
А он мне так небрежно:
- Я просто не хочу, чтобы моя дочь дружила с еврейкой.
- Во-первых, Пётр Иванович, что это за антисемитизм такой? И, во-вторых, да будет вам известно, Тамара не еврейка.
- А кто она? Посмотрите на её нос, за километр видно!
- Причём тут нос? У нас по носу ещё не определяют национальность. У вас вообще нету носа, так я же не говорю, что вы русский или, скажем, украинец. Может, вы просто сифилитик?
Словом, я ему сказала всё, что думала - и про него, и про жену его, и про всех его родственников до седьмого колена. Вообще, когда я открываю рот, его не может закрыть даже милиция... Я хорошо разрядилась, а потом всю ночь пила валидол и думала: “Рива, ну и чего ты добилась? Ты сказала мерзавцу, что он мерзавец, а как ты объяснишь своей девочке, что в дружбе главное не душа, не сердце, а величина носа”?
Только Тамара успокоилась, как тут новое несчастье - на этот раз с Панасом. Началось-то всё очень хорошо. У него обнаружили дивный голос, чистый, красивый, как у ангела. И хоровой ансамбль, где он пел, выдвинул его на международный конкурс.
Я его красиво нарядила, причесала - просто игрушка - и как говорится: в добрый час!.. К вечеру он возвращается темнее тучи и говорит:
- Я больше туда никогда не пойду.
- Что случилось? В чём дело?
Он не отвечает. Молчит как камень. Всю ночь мы не спали. Он вздыхает, я вздыхаю, а утром я не выдержала, поехала в это жюри, нашла председателя и сказала:
- Здравствуйте, я мама Панаса Финкельштейна. Я прошу вас, объясните, что случилось?
Смотрю он жмётся, жмётся и потом выдавливает из себя:
- Ваш сын выбрал не тот репертуар.
- То есть?
- Он... вы понимаете, он приготовил песню “А идише мамэ”.
- Что вы говорите? Я даже не знала! А что, это плохая песня?
- Не в этом дело. Вы понимаете, он представляет нашу страну. В этом случае песня на еврейском звучит довольно странно.
- Скажите, а если бы он пел про украинскую маму?
- Ну, это совсем другое дело!
- Значит, про ту маму, которая его бросила, он петь может, а про ту, которая в нём души не чает, петь нехорошо?
- Не в этом дело, гражданка, вы меня поймите...
И тут я ему выдала:
- Я вас понимаю так, как вы сами себя не понимаете, поэтому лучше вы сами пойте. У вас есть репертуар на этот случай: “Русский с китайцем братья навек”.
И задумалась я: “ладно, мы евреи и за это всю жизнь страдаем, хоть я тоже не понимаю, за какие грехи, но ведь они даже не евреи. За что они, как говорится, должны кушать этот компот”? Привезла их на Землю Обетованную. Но всё чаще и чаще я думаю о том, правильно ли я поступила, что увезла их в Израиль? Я не уверена в том, что они меня однажды не спросят: “Зачем ты нас сюда привезла, когда мы вовсе не евреи?..” Хуже того, они могут сказать: “Мама, что ты наделала? Мы могли спокойно жить в своей стране...”
Просто голова раскалывается: может, я не имела права брать сюда этих детей? На что я рассчитывала? Я ведь не первый день живу на белом свете. Но уж как говорится: что сделано, то сделано, Я сама себе выбрала эту дорогу. Я поняла, что должность еврейской мамы - это гораздо больше, чем Герой Советского Союза, потому, что героем надо стать один раз, а еврейской мамой оставаться всю жизнь. Каждый день я молюсь Богу за своих детей. Я не знаю, есть ли такая молитва, но уверена, что Он меня услышит и поймёт:
“Господи, сделай так, чтоб мои дети не знали горя! Я старая. Я уже не доживу до внуков. Но пусть они, когда вырастут, даже через переводчика не смогут понять, что такое “армяшка”, “хохол” или “кацап”. И пусть никогда и никто им не скажет “жидовская морда”.
Спасибо, Юрий, за песню и за внимание к моему письму.
С уважением к вам - Рива”.
ПРИМЕЧАНИЯ ОТ РЕДАКЦИИ
* По понятным причинам, имена и фамилии указаны вымышленные.
** Автор - известный композитор и исполнитель песен на идише.
*** Увы, далеко не из всех еврейских детей вырастают скрипачи, учёные или просто достойные люди...
Юрий (Гиль) КРЕМЕР
comments (Total: 3)