МЫ – “НАСЕЛЕНИЕ”

Я, кажется, догадываюсь, в чем дело. Перелет через океан выкинул нас из материнской утробы во второй раз за жизнь. Мы снова родились – и родились в новой стране в начале страшных для России девяностых –  “быдлом”, шелухой, низшим классом. Неустроенным, необразованным, неуспешным. Почти бесправным и туповатым, потому что практически безъязыким. Нищим и сирым. Далеким от музеев и прочих сокровищ мировой культуры. Мыли полы и таскали подносы, драили туалеты и нянчили детей более благополучных предшественников. Потом выкарабкались в лоу-миддл класс, который уже может не собирать подгнившие овощи у закрытых на ночь лавок и не боится сдохнуть с голоду, не наскребает на рент по копейке и не спит на гарбичном диванчике, но все еще не может позволить себе ежегодно путешествовать в Европу для поднятия культурного уровня. Другие поднимаются и выше, а мы застряли: гуманитарии, что с нас взять. Мы не попали в волну программистов, подкинувшую в конце девяностых в Америке многих соотечественников на недосягаемую высоту. И так и остались в лоу-миддл классе: уже вроде не совсем быдло, но дальше ежегодной Флориды не продвинулись. Так и бродим каждую весну или осень по туристическому центру раз и навсегда облюбованного и знакомого до последней кафешки города Орландо вместе с толпой, одетой в шорты и майки. Вместе с народом, так сказать. Мы – население.
А подруга возит своих детей по музеям, да. Спрашивается: почему мы не возим? Ну, ведь объясняла уже: сначала было не до музеев, а потом...
Я вот думаю, может, нас, детей интеллигентных родителей и внуков интеллигентных бабушек и дедушек, в детстве музеями перекормили? Может, мы считаем, что наши дети и так с молоком матери впитали мировую культуру? И поэтому не запрещаем им сидеть за компьютером все выходные и не пичкаем Достоевским с малых лет? Да ладно Достоевский, они и Дюма не очень-то. Приключения допотопных мушкетеров на поверку оказываются гораздо менее увлекательны, чем какой-нибудь новый компьютерный постапокалипсис.

В местной библиотеке – отличной, кстати, – Стефани Майерс с ее вампирами нужно ждать в очереди на прочтение, хотя романчик-то, мягко говоря, так себе. Толстые книжки комиксов зачитаны до дыр. А “Три мушкетера” стоят на полке стройными рядами, только корешки сверху запылились - ну, может, пару раз открывались. Блестящего Лемони Сникета детишки стали читать только после выхода соответствующего фильма. Про Марка Твена я уж и не говорю – он входит в школьную программу по литературе, а  мы все помним, с какой неохотой школьники читают “программные” произведения. В общем, с прискорбием сообщаю: мы с улучшением материального положения выбились из полного быдла и сделались “полубыдлом”, а дети наши, если не напряжемся и не постараемся, либо пойдут по нашим стопам и окончательно отупеют, либо, благодаря собственным способностям, продвинутся в местную интеллектуальную элиту и станут стесняться родителей. Причем напрягаться нам надо даже не столько по части культурного развития детишек, сколько по части собственного сопротивления деградации. А то уже, стыдно сказать, начинаем забывать, чем импрессионизм отличается от кубизма. Какие мы разговоры ведем за пиццей подумать страшно: Брюс Уиллис женился на молоденькой, а она как две капли воды похожа на Деми Мур в юности. Или: надо бы в туалете плитку поменять, а то перед знакомыми стыдно. Или вообще: соседка вон вчера с новым бойфрендом подъехала, каждый месяц у нее другой, ужас-ужас. Похоже, в пицце содержится какой-то наркотик, что ли. Отшибающий последние мозги.
Если бы мы не жили когда-то совсем другой жизнью, то и ничего. Нормально. С голоду наконец-то не помираем, машина, дом, работа, все дела. Не хуже остального населения и даже получше некоторых коренных американцев. Но... Наша беда в том, что мы когда-то жили другой жизнью. Память о ней постепенно стирается, и в новой инкарнации на новых берегах мы ведем существование, присущее той части общества, которую когда-то снисходительно именовали “народом”. Дом-работа-телевизор. Да, еще пицца. Хотя некоторые китайцев предпочитают или там латинскую кухню. Выбор большой, не то что когда-то в России: пачка магазинных пельменей и разговоры об импрессионизме этого... как бишь его... а, Ренуара! – на всю ночь.
Эта интеллигентская шелуха в виде Ренуара, Бергмана, Маллармэ и прочих Шнитке слетела с нас не слишком быстро, не в одно мгновение. Еще в Бруклине в густонаселенной коммуналке для нелегалов мы пытались рассуждать о взаимопроникновении религий и постмодернизме. Впрочем, тогда эти разговоры поддерживать было некому – все, кто как мог, старались просто выжить. Потом, уже в Нью-Джерси, мы выбирали друзей по интересам и ездили длиннейшие концы в гости к тем, кто мог поговорить не про плитку в туалете и нового любовника Мадонны. А потом пообтесались, покрылись жирком, устали и обленились. Сидим в своем благополучном болотце, заткнув рты кусками пиццы (слушай, в той пиццерии, кажется, тесто получше да и сыр острее, надо всегда там заказывать!), и, уперевшись взглядами в экран, мычим друг другу что-нибудь вроде: “Кетчуп передай, пожалуйста... угу, спасибо”. Вот, пожалуй, и все отличие от российской гопоты: говорить “спасибо-пожалуйста” еще не разучились.
Между тем рассказывают, в Бруклине идет какая-то культурная жизнь, встречи с писателями, концерты, выставки... Но так подумаешь, прикинешь – это же сколько из нашей пенсильванской глуши до Бруклина пилить!.. Да деньги на бензин, да толлы платить, да там перекусить, да где-то ночевать придется, да на билеты... Ну его на фиг, лучше на любимую, надоевшую до судорог Флориду отложить. Во Флориде бассейн, по крайней мере, джакузи, услада для тела. И можно будет позволить себе в рыбный ресторанчик сходить. Там такие стейки из лосося!

Ну, здравствуй, дорогая, поздравляю тебя: ты уже превратилась в жвачное животное вида “корова”. Правда, коровы пиццу, кажется, не едят и лосося вроде бы не употребляют, но какая, в сущности, разница. Челюсти заняты, желудок рад, а голова человеку нужна исключительно, чтобы с работы вежливенько не попросили. На работе тебе Ренуар этот нужен? Нет, конечно. А на кухне? Тем более нет, ну, разве что в виде репродукции “Качелей”, прости господи, на стенке. Ну и всё.
Подруга как-то звала в музей Родена съездить с детьми. Как будто я Родена не видела. Да в “Эрмитаже” его коллекция работ лучше, чем в Париже! А в “Эрмитаже” я сто раз была. Или даже больше. Правда, с тех пор прошло много-много лет... Целая жизнь, в сущности. Сначала тяжелая, потом полегче, а потом и вовсе мирная, как у лягушек в тине. Тихая такая. Размеренная. Спокойная. До Родена ли тут, скажите на милость? Ехать еще куда-то, таскаться по жаре, машину парковать негде, детям через пять минут надоест на статуи смотреть... Вот в Музей естественной истории можно было бы еще раз наведаться, проверить, как там динозавры, не вымерли пока?.. Но и туда тоже лень: это же сколько до Манхэттена пилить!
В общем, правильно говорится – сытое брюхо к учению глухо. Но, как показали первые годы нашей жизни в Америке, совсем уж голодное брюхо тоже к интеллектуальным экзерсисам не располагает. Надо что-то среднее, –  но, как пел когда-то незабвенный Булат Шалвович, “где ж его взять?”.
Споры об искусстве под пачку магазинных пельменей на пять человек остались в далекой юности. Глубокий “средний возраст” и нижний средний класс располагают к бездумной созерцательности и мирному перевариванию пищи. Даже про политику уже неинтересно. Какая разница, в самом деле, какая нынче политика? Она всегда одинаковая. Лишь бы нас не трогали. Так рассуждает население. Ну, не все – процентов семьдесят. А это ого-го, между прочим. Семьдесят процентов общества – это сила. Так что идите вы все подальше со своим постмодернизмом, нам и так хорошо. В коровьей шкуре.
Правда, вот анекдот некстати вспомнился. Стоят две коровы в хлеву, жуют жвачку. Одна другой говорит: “Слушай, мне тут мысль в голову пришла... Люди нас кормят, поят, стойло чистят только для того, чтобы нас всю жизнь доить, а потом на мясо зарезать. А?” А другая ей отвечает: “Ой, да замолчи уже со своими конспирологическими теориями, надоела!”.
Вроде неуместный совсем анекдот, а пришел вот в голову. В том смысле, наверное, что мы все рано или поздно умрем. И правда ведь – умрем, этого за всю историю человечества никто не избежал, кроме одного плотника. Но Он был Сын Бога, а мы кто?.. 
А еще был, помню, один, – он говорил, что жизнь нужно прожить так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые годы. Как там его фамилия? Знакомая такая... совсем из головы вылетело...Ведь не успокоюсь, пока не вспомню!.. С другой стороны, зачем мне нужен этот Островский? По работе не нужен? Нет. На кухне? Тем более. Его даже на стенку в виде портрета не повесишь – больно уж взгляд страшный, фанатичный такой. Ну и всё.