Компромисс, не устраивающий никого
Напомню: речь идет о деле, которое на протяжении года находилось в центре внимания всей страны и вызвало самые противоречивые отклики. Началось оно с того, что в больницу “Адасса эйн-Карем” в состоянии крайнего истощения поступил трехлетний ребенок. По словам медиков, они провели самое тщательное обследование ребенка, но не смогли выявить причину его плохого самочувствия. Между тем состояние малыша ухудшалось, его вес снизился до семи килограммов. Врачи перевели его на искусственное питание, однако это не дало результатов до тех пор, пока медики (опять-таки, по их словам) не обнаружили, что М. препятствует искусственному кормлению ребенка. Сразу после этого возникло подозрение, что женщина страдает так называемым “синдромом Мюнхгаузена” и именно она довела сына до истощения. Тогда руководство больницы лишило М. доступа к ребенку и обратилось в полицию - М. была арестована.
Известие об аресте женщины вызвало взрыв негодования в кругах ультраортодоксов, сотни жителей иерусалимского квартала Меа-Шеарим вышли на демонстрации протеста, быстро переросшие в массовые беспорядки и столкновения с полицией. Демонстранты были убеждены, что врачи и соцработники оклеветали М.
После акций протеста М., находившуюся тогда на пятом месяце беременности, перевели под домашний арест, запретив встречаться с младшим сыном. Когда осмотревший подозреваемую специалист пришел к выводу, что она не страдает синдромом Мюнхгаузена и является нормативной матерью, ивритские СМИ пришли в негодование, поспешив обвинить психиатра в некомпетентности и попытке помешать правосудию. О том, что другой психиатр, проводивший повторную экспертизу, пришел к тем же выводам, СМИ предпочли не сообщать.
И вот на прошлой неделе Израиль стал свидетелем очередной, еще далеко не финальной части этой драмы. Адвокаты М. пришли к сделке с прокуратурой, и “морящая мать”, как назвала ее пресса, появилась в здании Иерусалимского окружного суда. Она была доставлена туда в инвалидном кресле, поскольку после всего пережитого и тяжелых родов отказали ноги. В присутствии обвиняемой прокурор зачитала условия соглашения, состоящего из четырех основных пунктов.
По первому пункту М. признает себя виновной в издевательствах над ребенком. По второму она не подвергнется за это преступление тюремному заключению, а отправится под домашний арест на три года и все это время будет вместе с мужем проходить сеансы психологической поддержки. Третий пункт гласит, что если в течение этих трех лет М. выполнит условия домашнего ареста, ей будет вынесен окончательный приговор, определяющий наказание в два года условного лишения свободы. Наконец, четвертый пункт: на протяжении пяти лет (трех под домашним арестом и двух условно) М. будет лишена права воспитывать четверых своих детей – они будут находиться в доме бабушки - правда, время от времени женщине будет разрешено встречаться с детьми в присутствии соцработников. Пятый же ребенок, которого М. родила пять месяцев назад, останется с ней.
Подсудимая долго медлила с подписанием договора между защитой и обвинением и даже попыталась в последний момент отказаться от этого. Собравшиеся в зале суда пристально следили за происходившим. “Не признавайся в том, чего не делала!” - выкрикнул в наступившей тишине известный иерусалимский раввин Авраам Фройлих, возглавляющий лагерь тех, кто по-прежнему убежден в абсолютной невиновности М. Однако адвокаты, обступив ее, начали настаивать, что речь идет о “хорошем соглашении”, и женщина дрожащей рукой поставила свою подпись. В этот момент в зале суда снова раздались возмущенные крики.
Когда страсти немного успокоились, судья Йосеф Шапира спросил, подтверждает ли М. свое согласие с тем, что написано в подписанном ею документе? “Да”, - еле слышно прошептала она.
Уже после окончания заседания и адвокаты, и работники прокуратуры выразили глубокое удовлетворение достигнутым компромиссом. По словам последних, им было крайне важно, чтобы М. призналась в совершенных ею преступлениях, так как подобное признание, как известно, является важнейшим доказательством вины подсудимого (впрочем, есть юридические школы, не придерживающиеся этого мнения).
Однако, как показали дальнейшие события, никого, кроме самих юристов, компромисс не устроил. Соцработники и активисты организаций по защите детей выразили глубокое возмущение тем, что М. удалось избежать тюремного заключения. Они убеждены в ее виновности и считают, что женщина должна быть лишена родительских прав и отправиться за решетку, причем на как можно более длительный срок. Условия сделки, по их мнению, показывают, как дешево ценится в Израиле жизнь и безопасность ребенка, и создает опасный прецедент.
Но, как уже наверняка догадался читатель, не менее возмущены и те, кто уверен в невиновности М. В самом факте досудебной сделки они видят подтверждение своей версии о том, что у прокуратуры явно не было достаточных доказательств вины этой женщины. Понимая, что процесс, вокруг которого поднят такой шум в СМИ, может закончиться полным оправданием подсудимой, обвинение стало оказывать массированное давление на М. и ее адвокатов и в конце концов сломало их. Суть сделки, по мнению этих людей, состоит в разрушении израильским судом еще одной еврейской семьи, хотя дети М. не раз говорили, как тоскуют по маме, как не хватает им традиционных семейных обедов, обязательных вечерних чтений и даже ежедневных проверок домашнего задания, что практиковала М., когда жила с ними. Сами условия сделки показывают, что на самом деле М. не представляет опасности для своих детей – ведь если бы это было так, ей не оставили бы недавно рожденного ребенка.
Еще одну цель досудебной сделки ее противники видят в том, чтобы предотвратить в будущем, когда дети М. станут совершеннолетними, предъявление государству многомиллионного иска за то, что на многие годы лишило их матери – ведь после того как М. сама признала себя виновной, такой иск становится нерелевантным.
Остается заметить, что раздел между двумя этими точками зрения проходит на этот раз отнюдь не по секторальному признаку. Среди ультраортодоксов сейчас немало таких, кто убежден, что М. и в самом деле виновна в инкриминируемых ей преступлениях. В то же время в светской части населения нашлось достаточно людей, считающих, что вся эта история инспирирована врачами, соцработниками и правоохранительными органами и было бы неплохо проверить, что именно делали медики с дошедшим до истощения мальчиком. Но, повторю, это еще не финал данного дела – окончательный приговор по нему суд вынесет только через три года. А за это время в Иордане утечет немало воды...
P.S. Когда этот материал был подготовлен к печати, стало известно об аресте жительницы Нетании, подозреваемой в жестоких издевательствах над своими детьми. Полиция явилась в квартиру, где живет эта семья, в два часа ночи: соседи пожаловались, что не могут спать из-за громкой музыки, несущейся оттуда. Впустили блюстителей порядка лишь после того, как они пригрозили взломать дверь. Оказавшись в квартире, полицейские увидели 10-летнего мальчика, все тело которого было в синяках и кровоподтеках. Поначалу и мать ребенка, и ее сожитель, и старший из детей - 14-летний подросток - утверждали, что это результат неудачного падения с велосипеда. Не поверив в эту версию, полицейские доставили всех членов семьи в отделение, где избитый мальчик попросил есть – по словам ребенка, его с утра держали голодным в воспитательных целях. На допросе мать (кстати, учительница одной из средних школ) призналась, что бьет сына. Она утверждает, что речь идет о трудном ребенке, начавшем воровать у своих школьных товарищей, в связи с чем она решила воспитывать его и учить самостоятельно и забрала из школы. Таким образом, из самих ее показаний следует, что это избиение было далеко не первым, причем чтобы заглушить крики сына, женщина включала на всю мощь музыку....
Барух Розин
