МАХАРАЙКА

История далекая и близкая

Я в Падуе, городе, которому покровительствует святой Антоний. Глазам открывается уникальная площадь с памятниками знаменитым людям этого итальянского города. Идя по аллее, испытываю странное чувство, что когда-то была здесь. Оглядываюсь. Через дорогу длинное невысокое здание тоже кажется знакомым. И вдруг понимаю, что точно в таком доме в городе моего детства располагался большой рыбный магазин “Азрыба”, а на другом углу была аптека с городскими часами, под которыми молодежь назначала свидания. В магазине работала уборщицей соседка Айко.
Шел третий год войны. Над городом тяжело гудели самолеты, на морском бульваре за высокой оградой располагались зенитки. Продуктов становилось все меньше и меньше. Бабушка еле передвигала опухшие ноги.
Однажды, вернувшись поздно ночью домой, Айко разбудила сына:
- Беги, стучи во все двери. Скажи, что завтра в “Азрыбе” селедку давать будут, по три штуки в одни руки. Пусть детей с собой берут.
- Мама, я не пойду, поздно уже. Мне двери не откроют.
- Беги, сказала. Стучи, пока не откроют. Селедка всем нужна.
В пять утра у ворот собрался “цвет” нашего двора - мой дед, высокий сгорбленный старик в пенсне, лысая тетя Соня, туго затянутая в когда-то пуховый платок, маленькая бабушка Хая, крепко держащая за руку пятилетнюю внучку, старик Бадалов с большой сумкой, сшитой из лоскутов, и безрукий Павел, потерявший руку не в борьбе с врагами. Подростком, украв у соседки Завты с веревки белье, он прыгнул на подножку трамвая, пытаясь убежать от преследователей, но не удержался... Постепенно, привыкнув к инвалидности, Павел научился извлекать из нее пользу. Война была “на руку”. Сидя на ступеньках церкви святого Спаса, он красочно расписывал последний бой, в котором потерял руку. Сердобольные прихожане подавали и, вытирая слезы, молили Всевышнего, чтобы сохранил и помиловал их детей.
Из квартир, где родители были на работе, вышли подростки.
Строго оглядев всех, мой дед взял меня за руку и сказал:
- Кажется, все в сборе, пошли.
Не успела наша группа пройти соседские ворота, как нас окликнул чей-то голос:
- Куда это вы, соседи?
- В синагогу, - буркнула Завта-хала, боясь конкуренции.
Почти бегом мы подошли к магазину. Худая женщина в шапке, натянутой на уши, потребовала:
- Давайте руки.
Она послюнявила химический карандаш и написала номера.
- Деда, какой у меня номер?
- Ты же знаешь цифры.
- Такой не знаю.
- У тебя 325, а у меня 326. А у Асеньки?
- 320, ее бабушка Хая стояла впереди нас.
В десять в больших бочках привезли селедку. Пряный запах маринада сводил скулы, наполнял рот слюной.
- Хотя бы досталось, - прошептал дед.
- Вроде бочек много, наверное, хватит, - лысая Соня тяжело вздохнула и поправила косынку.
- Да, прошлый раз простояли 5 часов за рисом, так мне 100 граммов досталось. Внучка замерзла, потом долго кашляла, - пожаловался дед.
- Ничего, деда, зато ты мне чинариков* купил.
- Да, это была награда за долготерпение.
Ветер усилился. Дети прижались к стене. Взрослые, как могли, заслоняли их собой.
Только к вечеру подошла наша очередь. Весы стояли в дверях магазина на перевернутой пустой бочке, а из другой продавец доставал сельдь и ловко бросал ее на чашу весов.
- Ишь ты, как бросает, гляди, гляди, весы ходуном ходят, - бормотала лысая Соня.
- Не волнуйся, девушка, твою селедку я мягко, как в люльку, уложу и подожду, когда стрелка весов остановится, - нехорошо улыбнулся продавец.
Соня беззвучно выругалась и снова поправила косынку.
Наконец-то купив селедку, мы, довольные и счастливые, возвращались домой. Павел рассказывал анекдоты, а лысая Соня громко смеялась.
Дома дед развернул газеты, в которой была селедка. Бабушка встала с постели и, толкая впереди себя стул, тяжело дошла до стола. Шесть красавиц с толстыми спинками отливали серебром.
- Так, что у нас есть в хозяйстве? - озадаченно спросил дед.
- Морковка, две луковки, две редьки и немного рыбьего жира, что подарила Бела. Надо сказать, что тетя Бела заведовала той самой аптекой, рядом с “Азрыбой”. Иногда она нам приносила рыбий жир, который дед использовал вместо растительного масла.
Ловко разделав селедку, дед сложил ее в банку, где раньше держали варенье, оставив на доске две штуки. Достав сковороду, он натер в нее морковь и редьку, нарезал лук и селедку и все это полил рыбьим жиром.
- Что ты собираешься делать? - с удивлением спросила бабушка.
- Махарайку.
- Наверное, ты знаешь, что делаешь, - пожала она плечами.
- Не думаю, но я твердо знаю, что две селедки должны накормить горячим обедом четырех человек. Итак, поторопимся, скоро наша дочь с работы придет.
Он зажег керосинку и поставил на нее сковороду. Полчаса, беспрерывно помешивая, дед колдовал на кухне. Пришла мама и, понюхав воздух, спросила:
- Чем это так пахнет?
- Махарайкой, - ответил дед и поставил на стол сковороду.
Мама разложила по тарелкам золотистую смесь и раздала по кусочку хлеба.
- Лиза, поставь на стол банку с водой, - улыбаясь, сказала бабушка.
Еще в самом начале войны бабушка продала всю посуду, обменивая ее на хлеб. Воду-чай пили в пол-литровых банках.
- Ты думаешь, будет солоновато?
- Девочки, не пробовал, не знаю, - произнес дед и обмакнул кусочек хлеба в махарайку. - Господи, как вкусно!
С тех пор прошло более полвека. Ушли в иной мир близкие мне люди, а я сама стала бабушкой. И иногда, вместе с воспоминаниями, появляется желание приготовить махарайку.
- Не надо, не делай этого, - останавливает муж, - нельзя повторить неповторимое. Оставь это там, в далеком прошлом, как вкус твоего голодного, но счастливого детства.
 * Чинарики - трехгранные орешки
Амалия ФЛЁРИК-МЕЙФ