Осыпанный золотым песком

-Вы таки ответственный человек, - как всегда неожиданно, начал дядя Миша.
-Это почему? - осторожно осведомился я.
-Я вам ни разу не предложил рассказать что-нибудь самому, а вы и не пытаетесь. И не обижаетесь за свою молчанку.
-Ну...
-Я вам объясню, почему вы помалкиваете.
-Очень интересно...
-Так вот... - Объясняя свои замысловатые ходы, дядя Миша всякий раз раскладывал передо мной теорему, в конце которой звучало школьное - «Что и следовало доказать».
-Слушаю, дядя Миша.
-Вы молчите, потому что я не даю вам сказать ни слова? Вовсе нет! Я тоже всю жизнь слушал. И смотрел. И столько я насмотрел и наслушал, что меня переполнило. Если меня сейчас закрыть, я взорвусь - и будет Везувий в самом разгаре. А парк Кольберта и вообще Нью Йорк - Помпеи. И вы это понимаете и не хотите, чтобы были еще одни Помпеи, и слушаете меня, будто я Папа Римский. Вы себя считаете ответственным за судьбу Нью Йорка и сидите со мной рядом, словно вы опять на работе.
«Что это было?» - могут спросить потом, когда вокруг будут одни обломки. «Это взорвался дядя Миша, которому заткнули фонтан».
-Ка-ха! - кашлянул я, чувствуя себя скорее, как на уроке, чем на работе.
-Другое дело, что когда я смотрел и слушал, я выбирал. Плохое в меня тоже попадало, но зачем мне копить холестерол? Я все время промывал сосуды чем-то хорошим. Как коньяк. Почему коньяк? Один опытный врач посоветовал мне ради здоровья принимать коньяк - трижды в день по столовой ложке. Тогда, сказал он, вы проживете жизнь. Так на коньяк у меня не хватало денег, и я нашел ему замену...
Короче говоря, у меня есть для вас картинка, которая промывает мозги даже лучше, чем коньяк. Но может быть, я ошибаюсь. Как вы относитесь к коньяку? Или, вернее, как вы к нему относились?
-Положительно.
-Тогда слушайте...
У меня несколько специальностей, и какое-то время я работал электриком. В одном спортивном зале - когда-то там была знаменитая синагога Бродского. Это на Еврейской улице (при советах - Бебеля), угол Ришельевской (при советах - Ленина). В здании сделали ремонт, после ремонта я проверял проводку, пробки, розетки, штепсели... И в то время, когда зал был еще в простое, в нем тренировалась, по договору с завхозом, одна интересная пара...
Валера Вассерман (потом Кузнецов, он суржик*)... Пока я кроцался в этом спортивном зале, я многое о нем узнал. И чем дальше я узнавал, хотя иногда меня и било током, тем было мне интереснее. Бывает такое? Я вам скажу: бывает. Это когда человек без дна.
Как рассказать о человеке без дна, если вы не Лев Толстой? Нужно просто начать с какого-то события, а на остальное закрыть глаза.
Так вот: Валера проработал два года во всесоюзном цирке (акробатическая пара, он и жена) и вернулся в Одессу. К нему - еще одному прославившемуся на весь Союз одесситу, началось паломничество. Главные паломники были гимнасты и акробаты, которым Валера «ставил номера», чтобы и они прославили Одессу. Вторые были - поэты...
Тут нужно сказать слова, без которых нельзя. Насколько я понял в том спортивном зале за целый почти месяц, стихи в Одессе пишут все. Парикмахеры, банщики, слесаря из домоуправления, бомжи, милиционеры, продавцы из овощных магазинов... Такова Одесса. Если мир, говорят, стоит на черепахе, то Одесса, вполне возможно, держится на рояле...
Стихи - это один из самых верных способов прославиться. Сперва на весь Союз, а потом и на весь мир. Другое дело, что они получаются у одного-двух на тот же мир и всего лишь раз в столетие, а то и в два...
Еще одна возможность получить лавры при жизни - положить стихи на музыку. Тогда какую-нибудь строчку, вроде «Ах, я дерево, дерево, дерево...», станет повторять за тобой вся страна. И ты уже как в лесу...
Валера играл на фортепьано и на гитаре и сочинял музыку на стихи - и к нему толпой валили поэты. И домой, и в бывшую синагогу. Он читал их, сидя на кипе спортивных матов, пока его напарник по номеру курил, отдыхая в уголочке, анашу или как ее тогда называли «планчик».
(А я сидел на стремянке на самом верху, делал вид, что чиню проводку, - хотя кто замечает электрика? - и только мотал головой, когда до меня долетали чудные словечки снизу. После я их тоже слышал на одесских перекрестках, но не всегда знал перевод на русский...).
Это ничего, что я вам рассказываю не об Утесове и не об Эмиле Гилельсе, который тоже из Одессы? Что делать! Бог-фармацевт знает, кому сколько отвесить таланта... А может, Он бросает этот слиток наугад, в толпу - кому попадет? Он таки бросил, попал в Валеру Вассермана-Кузнецова, в его кудрявую голову, но не слитком на этот раз, а горстью золотого песка, и тот не знал, за какую песчинку, за какой свой талант хвататься.
Так я не об Эмиле Гилельсе, о котором все знают всё, я о тех, кто еще не известен, но тоже жил и имел свой кусочек славы.
Напарник Валеры менее интересен. Его звали Виля Гиличинский. Крупный тридцатилетний мужик. Он отсидал шесть лет в лагере за групповой грабеж и вышел оттуда с неплохим знанием английского языка, потому что его соседом по нарам был английский шпион. Виля курил «планчик» и иногда ширялся на «малине» на Мясоедовской (после - Шолом Алейхема). Валера тогда тоже покуривал, на этом они и сошлись.
У Валеры было золотое сердце, он задумал спасти Вилю от наркомании и решил приспособить его к делу. Он сочинил цирковой номер, где будет задействован и анашист Виля Гиличинский, тоже играющий на гитаре.
Они этот номер репетировали в просторном спортивном зале, оба были в затрапезных штанах и майках; в перерывах, сидя на матах, Валера читал стихи одесских поэтов и говорил кому-то (я запомнил): «С точки зрения с техни-спихни-с толкологической, образов у тебя в стихах нет» (не знаю, что это такое), а Виля покрикивал им из своего уголочка: «We live in the country оf the slave’s! Все лажа, ребятишки, главное - не забыть вовремя зашабить*!»
Ко мне они привыкли и меня не замечали.
Этого номера так никто и не видел - только я, он был уникален, но в первобытном своем варианте, а не в том, каким он бы выглядел в цирке. В цирке он бы выглядел просто: шикарные костюмы, отрепетированные до блеска движения, продажа*...
Зрелищем я должен поделиться, это как раз та столовая ложка коньяка, которую нужно принимать три раза в день.
Три раза? В следующий раз я вам расскажу притчу о том, как Чайник и Кукушка-часы спорили о Смысле Жизни - это будет вторая ложка...
Так вот: я тогда куда-то вышел, а когда вернулся...
«Номер» я увидел такой... Партнеры стояли «голова в голову»: то есть Валера держался в стойке на макушке (через «бублик»*) напарника и балансировал ногами. Верхнего поддерживал «лонж»* (на конце лонжа висела, тоже болтая ногами, беременная его жена Валюха), но все равно от Валериной тяжести планакеша* Вилю перекосило - скажем, как резиновую куклу под рукой младенца...
Дядя Миша, распаляясь в рассказе, иногда говорил как по писаному.
-Вилина рожа, и без того дьявольская, разъехалась, как пластилиновая, и ходила вдобавок от непривычного напряжения ходуном, а глазами он ворочал, будто его поджаривали на костре. Валеру на таком шатком нижнем, понятно, мотало...
-Как повешенного на ветру, - подхватил я сказ дяди Миши.
-Вы как будто это подсмотрели, - похвалил меня старик. - Но вы не видели всего. Оба «циркача» держали гитары, били кое-как по струнам и пели гнусавыми, как полагалось тогдашним наркоманам, голосами первую «попавшуюся под руку» песню, наверняка Вилину:
Когда я чалился на зоне,
Где ветер режет, как монгол...
Минута... другая... Я тогда понял, что второго такого зрелища за свою жизнь я больше не увижу.
Старик тут замолчал, а я додумал (договорил) за него: «Это было, верно, то, что должно было стать цирковым номером, это выглядело бы на манеже, в конце концов, красиво и были бы аплодисменты.., но что делать - наверно, искусство (книжные страницы, холсты художников, скульптуры, даже музыка) иногда так и рождается - в страшных и порой уродливых муках, у которых нет даже свидетелей; а акушеры не в счет...».
-Минута... другая... - продолжил дядя Миша. - Валюха не выдержала и отпустила конец лонжа - пирамида посыпалась: Валера рухнул на пол, держа гитару над собой, Виля сел... Помотал головой.
-«Вы что, ребята, - сказал, - это же slave’s work! Пора хватануть дури, есть у меня заначенный баш*...».
-Скажу вам: циркового номера у этой пары не получилось - Виля зачастил на Мясоедовскую и спортивную форму окончательно потерял, Валюха родила, начались пеленки... - дядя Миша махнул рукой и на несколько минут замолчал. Потом продолжил:
-Я вам говорил, что Валера человек без дна? Что он человек, которого Бог осыпал золотым песком, и от этого мой одессит только чешется? Через какое-то время я увидел его в зоопарке, куда ходил с маленьким сыном, дрессировщиком льва. После он играл по вечерам в ресторане на пианино и аккомпанировал даже Высоцкому. Тот зашел поужинать, а публика подняла его к микрофону. А остановился Валера знаете на чем? И даже не остановился - наоборот. Он, наконец, полетел, о чем, может быть, мечтал всю жизнь. Он полетел под парусом. Валера как-то глянул на яхту, загорелся, освоил парусное дело, купил «дубок» и стал ходить по Черному морю от Одессы до Батуми. И отрастил пиратскую бороду. И воевал на своей скорлупке со штормами. И тонул. И орал, как скаженный, когда удавалось выровнять страшенный крен дубка, когда парус был уже в воде. И пил потом вино в кабачке поселка Новый Свет между горами-утесами Орел и Сокол, куда он пристал после шторма. А бывшая «верхняя» акробатка, тоненькая, как спичка, его жена располнела, сидела дома и выращивала детишек...
Понятно, что из-за его безалаберности дубок у него скоро отобрали пограничники, но и тогда он не отчаялся и стал наниматься к «новым русским» капитаном яхты и с ними побывал даже в Средиземном море.
Валера был знаменит на всю... Москву (в Одессе, кроме него, знамениты все). Писатели, что приезжали в Одессу на отдых, так или иначе узнавали про него и на Валеру ходили, как на концерт. Что там по сравнению с ним филармония или тот же Привоз! Он представал перед именитым гостем во всей красе: тельник, борода, заразительное ржание - а говорил он одновременно на пяти, примерно, языках - одесситов, циркачей, музыкантов, наркоманов и парусников, искусно сплетая все говоры в один гибкий канат и присыпая его словечками, каких не найдешь ни в одном словаре. Писатели, слушая его, хватались за голову - о таком языке можно было только мечтать... но как овладеть им, не поработав два года цирковым акробатом? Не подержав стойку на голове отпетого наркомана Вили Гиличинского? Не посидев тапером в одесском ресторане годика этак три? Не походив на собственном дубке с командой похожих на него матросов от Одессы до Батуми?
Что вам сказать! - Дядя Миша обычно заканчивал свой рассказ именно этой фразой. - Господь осыпал голову этого человека золотым песком...
Один поэт из его компании - из тех, что приносили ему стихи, чтобы Валера написал на них песенную музыку, он таки получился - этот поэт сказал как-то про него, что тот ни в чем не состоялся.
А я думаю, что тот поэт, привязанный к своему стулу и к своей небольшой славе, которая, как флажок, зависит от ветра, это он не состоялся. Валера же - счастливый человек. Тот песок, что когда-то осыпался на него, он выбрал весь, не оставил ни песчинки.
Ну, может, еще пять-шесть искрятся в его поседевшей голове. Я слышал, что Валера пишет сейчас совсем неплохие рассказы. Ему есть о чем писать!
А теперь скажите честно, что вам интереснее слушать - мой расказ про Валеру или если бы я полчаса жаловался вам на свой артрит? Нет, только честно!

* * *
Вместе с дядей Мишей мы составили словарик слов, которые он услышал, сидя на стремянке. Вот он.
Суржик - человек «смешанных» кровей.
Планакеш - курильщик анаши, планчика.
Шабить - курить «травку».
Ширяться - колоться наркотиком.
Продажа - раскланивание циркового артиста после окончания номера.
Бублик - сшитый в форме бублика матерчатый, туго набитый ватой «буфер» на голове «нижнего» акробата.
Лонж - страховочный и тренировочный пояс у гимнастов и циркачей.
Баш - одноразовая порция анаши, скатанной в шарик.
Дурь - анаша