ПЕРВЫЙ ДЕСЯТОК
Юмор
Первая говорила:
- Надо жить сегодняшним днём!.. Дышать полной грудью!..
Мне показалось это логичным.
- Давай!.. - согласился я.
Но она сделала испуганное лицо, спросила:
- А завтра ты меня бросишь?..
Я подумал, как им после этого верить?.. Заторопился и пошёл домой на автобусе.
А грудью она дышала полной.
Ах, как она дышала!..
- Всё это предрассудки! - говорила вторая - Сентиментальные романы, прошлый век!..
Мне это понравилось.
- Тогда давай! - сказал я проникновенно.
Она вытащила лупу, заглянула мне под веки, поинтересовалась:
- Ты, правда, меня любишь?..
Я моргнул.
- Я хочу познакомить тебя с мамой!.. - сказала она.
Я подумал, зачем мне мама?.. И не торопясь, поехал домой пешком.
А говорила она хорошо.
Ах, как говорила!..
- Мы сами хозяева наших судеб! - восклицала третья. - Никто не вправе решать за нас!..
- Давай! - возликовал я.
Она посмотрела в небо, сверилась с гороскопом и покачала головой.
- Звёзды...
- Что с ними? - испугался я.
- Не благоволят.
- К чёрту звёзды, я занавешу их простынёй!.. - но она уже захлопнула дверь.
Зато как они светили!..
Ах, как светили!..
Четвёртая не говорила.
Я спросил:
- Ты не считаешь, что надо жить сегодняшним днём?..
Она промолчала.
Я пододвинулся и прошептал:
- Мы же хозяева наших судеб?..
Она хихикнула.
Я смерил взглядом её грудную клеть и попытался заглянуть через плечо в самую душу.
- Может, давай?!.. - предложил я.
Она снова хихикнула. Но потом вдруг врезала мне по щеке.
- Комар, - сказала она.
- Дура!.. - выкрикнул я.
Но какая у неё была душа!.. И какая клеть!..
Пятая плакала, рвала на себе одежды и шипела:
- Я ему назло!.. Вот назло! Пусть знает, гад!..
А что? Пусть хоть так. Я уже не мог терпеть.
- Ладно, - сказал я, - давай!.. - и тоже стал рвать на себе рубаху.
Но она вдруг закатила истерику.
- Ты такая же сволочь, как и он!!! - выкрикнула, схватила верёвку и бросилась стреляться под автомобиль.
А рубаха была новая...
Ах, какая новая была рубаха!
Шестая сказала:
- И-и-и-ик!..
И я безоговорочно с ней согласился.
А что?.. Ну, дело же говорит человек.
Я снял с неё блузу. Приподнял за подбородок и разомкнул правое веко.
Она сказала:
- И-и-и-и-к! - стыдливо пустив слюнку.
- Конечно, согласен!.. - ответил я.
Она звучала так убедительно.
Я поволок её в родительскую спальню и уложил на новое китайское покрывало, крикнул:
- Бонзай!..
Свой ответ она аргументировала желудочным соком.
Я с ней не спорил.
Ах, как умела убеждать!..
А какое китайское было покрывало!..
Седьмая говорила, говорила и говорила.
Мы уже оба лежали, а она всё говорила, говорила и говорила.
Я ещё немного послушал и пошёл в аптеку за ватой в уши и таблетками в голову.
Когда вернулся, на столе лежала записка - исписанная общая тетрадь в девяносто шесть листов.
Я прочёл в самом низу: “Козёл!..”
“А что, аргумент!” - подумал я и попытался вспомнить, о чём она говорила... Хоть убей. Зато какая головная боль.
Ах, какая была головная боль!..
- Ты мой Че Гевара! - говорила восьмая.
- Да, я такой!
Её глаза стреляли разрывными.
- Давай что-нибудь взорвём! - говорила она, поправляя красную косынку. - У тебя есть граната?..
- Вот!.. Бомба! - говорил я, кладя её руку себе на грудь, - слышишь, как бьётся?.. А тут - я опускал руку ниже - детонатор. Только дёрни - рванёт!..
Но она отстранилась и недовольно выпятила губку.
- У тебя даже самой завалящей гранаты нет?.. А как же мировая революция?..
- Подождёт!.. Буржуев прищучим позже, а пока давай?!
- Это мещанство!.. - выкрикнула она. - Я презираю!.. Протестую!.. Возьми меня в бою, на баррикадах!.. Дай мне цепи, я прикуюсь к мавзолею!
Я огляделся, цепей не было. Дал ей таблеток.
И она ушла с колонной идущих вместе.
Но красная косынка...
Ах, какая была косынка!..
Девятая читала стихи.
Уже светало. Я клевал носом и восторженно внимал. Щёки болели. Я больше не мог держать благоговейной улыбки.
- Давай! - в сотый раз простонал я.
- Вначале мы должны соприкоснуться душами.
- Я уже... соприкоснулся. Давай, а?..
Но она всё читала и читала.
Я порвал томик Есенина у неё на глазах. Такое облегчение!..
Я возненавидел поэзию всеми фибрами своей едва несоприкоснувшейся души. Она убежала, а я всё рвал листок за листком и пускал самолётики. А парковая скамейка показалась мягкой.
Ах, какая мягкая была скамейка!..
- Я тебя люблю! - сказала десятая.
Я попытался сглотнуть кадык.
- Я тебя очень люблю!.. - повторила она.
Во рту стало ещё суше.
- Я так тебя люблю, что готова на всё!..
Она стала расстегивать пуговки.
Где-то позвякивал трамвай, а в животе ныло.
- Я хочу от тебя детей! - шептала она, что-то снимая, из чего-то выскальзывая...
За окном мерцал фонарь, а глаз подрагивал.
- Я буду тебе верной женой!.. - обещала она.
Фонарь всё мерцал, свет становился тусклым, сознание покидало меня медленно.
Я очнулся на полу - голый и холодный. Меня обтирали и обмахивали.
- Спасите! - прохрипел я.
- Я спасу тебя!.. - откликнулась она.
- Спасите! - я отползал к двери.
- Я спасу тебя!.. - наступала она.
И наступила... ночь.
Трамвай отзвенел, и фонарь погас, когда я скатывался со ступенек её дома.
Ах, какая наступила ночь!..
Эдуард РЕЗНИК
- Надо жить сегодняшним днём!.. Дышать полной грудью!..
Мне показалось это логичным.
- Давай!.. - согласился я.
Но она сделала испуганное лицо, спросила:
- А завтра ты меня бросишь?..
Я подумал, как им после этого верить?.. Заторопился и пошёл домой на автобусе.
А грудью она дышала полной.
Ах, как она дышала!..
- Всё это предрассудки! - говорила вторая - Сентиментальные романы, прошлый век!..
Мне это понравилось.
- Тогда давай! - сказал я проникновенно.
Она вытащила лупу, заглянула мне под веки, поинтересовалась:
- Ты, правда, меня любишь?..
Я моргнул.
- Я хочу познакомить тебя с мамой!.. - сказала она.
Я подумал, зачем мне мама?.. И не торопясь, поехал домой пешком.
А говорила она хорошо.
Ах, как говорила!..
- Мы сами хозяева наших судеб! - восклицала третья. - Никто не вправе решать за нас!..
- Давай! - возликовал я.
Она посмотрела в небо, сверилась с гороскопом и покачала головой.
- Звёзды...
- Что с ними? - испугался я.
- Не благоволят.
- К чёрту звёзды, я занавешу их простынёй!.. - но она уже захлопнула дверь.
Зато как они светили!..
Ах, как светили!..
Четвёртая не говорила.
Я спросил:
- Ты не считаешь, что надо жить сегодняшним днём?..
Она промолчала.
Я пододвинулся и прошептал:
- Мы же хозяева наших судеб?..
Она хихикнула.
Я смерил взглядом её грудную клеть и попытался заглянуть через плечо в самую душу.
- Может, давай?!.. - предложил я.
Она снова хихикнула. Но потом вдруг врезала мне по щеке.
- Комар, - сказала она.
- Дура!.. - выкрикнул я.
Но какая у неё была душа!.. И какая клеть!..
Пятая плакала, рвала на себе одежды и шипела:
- Я ему назло!.. Вот назло! Пусть знает, гад!..
А что? Пусть хоть так. Я уже не мог терпеть.
- Ладно, - сказал я, - давай!.. - и тоже стал рвать на себе рубаху.
Но она вдруг закатила истерику.
- Ты такая же сволочь, как и он!!! - выкрикнула, схватила верёвку и бросилась стреляться под автомобиль.
А рубаха была новая...
Ах, какая новая была рубаха!
Шестая сказала:
- И-и-и-ик!..
И я безоговорочно с ней согласился.
А что?.. Ну, дело же говорит человек.
Я снял с неё блузу. Приподнял за подбородок и разомкнул правое веко.
Она сказала:
- И-и-и-и-к! - стыдливо пустив слюнку.
- Конечно, согласен!.. - ответил я.
Она звучала так убедительно.
Я поволок её в родительскую спальню и уложил на новое китайское покрывало, крикнул:
- Бонзай!..
Свой ответ она аргументировала желудочным соком.
Я с ней не спорил.
Ах, как умела убеждать!..
А какое китайское было покрывало!..
Седьмая говорила, говорила и говорила.
Мы уже оба лежали, а она всё говорила, говорила и говорила.
Я ещё немного послушал и пошёл в аптеку за ватой в уши и таблетками в голову.
Когда вернулся, на столе лежала записка - исписанная общая тетрадь в девяносто шесть листов.
Я прочёл в самом низу: “Козёл!..”
“А что, аргумент!” - подумал я и попытался вспомнить, о чём она говорила... Хоть убей. Зато какая головная боль.
Ах, какая была головная боль!..
- Ты мой Че Гевара! - говорила восьмая.
- Да, я такой!
Её глаза стреляли разрывными.
- Давай что-нибудь взорвём! - говорила она, поправляя красную косынку. - У тебя есть граната?..
- Вот!.. Бомба! - говорил я, кладя её руку себе на грудь, - слышишь, как бьётся?.. А тут - я опускал руку ниже - детонатор. Только дёрни - рванёт!..
Но она отстранилась и недовольно выпятила губку.
- У тебя даже самой завалящей гранаты нет?.. А как же мировая революция?..
- Подождёт!.. Буржуев прищучим позже, а пока давай?!
- Это мещанство!.. - выкрикнула она. - Я презираю!.. Протестую!.. Возьми меня в бою, на баррикадах!.. Дай мне цепи, я прикуюсь к мавзолею!
Я огляделся, цепей не было. Дал ей таблеток.
И она ушла с колонной идущих вместе.
Но красная косынка...
Ах, какая была косынка!..
Девятая читала стихи.
Уже светало. Я клевал носом и восторженно внимал. Щёки болели. Я больше не мог держать благоговейной улыбки.
- Давай! - в сотый раз простонал я.
- Вначале мы должны соприкоснуться душами.
- Я уже... соприкоснулся. Давай, а?..
Но она всё читала и читала.
Я порвал томик Есенина у неё на глазах. Такое облегчение!..
Я возненавидел поэзию всеми фибрами своей едва несоприкоснувшейся души. Она убежала, а я всё рвал листок за листком и пускал самолётики. А парковая скамейка показалась мягкой.
Ах, какая мягкая была скамейка!..
- Я тебя люблю! - сказала десятая.
Я попытался сглотнуть кадык.
- Я тебя очень люблю!.. - повторила она.
Во рту стало ещё суше.
- Я так тебя люблю, что готова на всё!..
Она стала расстегивать пуговки.
Где-то позвякивал трамвай, а в животе ныло.
- Я хочу от тебя детей! - шептала она, что-то снимая, из чего-то выскальзывая...
За окном мерцал фонарь, а глаз подрагивал.
- Я буду тебе верной женой!.. - обещала она.
Фонарь всё мерцал, свет становился тусклым, сознание покидало меня медленно.
Я очнулся на полу - голый и холодный. Меня обтирали и обмахивали.
- Спасите! - прохрипел я.
- Я спасу тебя!.. - откликнулась она.
- Спасите! - я отползал к двери.
- Я спасу тебя!.. - наступала она.
И наступила... ночь.
Трамвай отзвенел, и фонарь погас, когда я скатывался со ступенек её дома.
Ах, какая наступила ночь!..
Эдуард РЕЗНИК
