НЕУЛОВИМЫЙ
Юмор
Его ловили. За ним велась охота. В него стреляли в упор, с двух стволов. Одна шарахнула: “Будь моим!.. Я сделаю тебя счастливым!..” Когда дым рассеялся, его уже не было. Он ушёл оглушённым и невредимым.
Одинокие женщины били навскидку, не целясь, чаще по движущейся мишени. Он двигался маятником, они промахивались.
“Опять в молоко!” - думал он, одеваясь на ходу, и бежал, бежал...
Замужние были хитрей и расчётливей. Охоте предпочитали рыбалку. Поначалу долго прикармливали и лишь потом забрасывали наживку. Выжидали, с милосердной улыбкой поглядывая, как он заглатывает крючок, и подсекали.
Но он был скользок, как налим. Всё время уходил. Его забавляла игра. Иногда срывался в последний момент, когда прокручивали в замке...
Одна замужняя подсекала особенно умело. У неё был талант. Её внешне тихая гавань, стоило ему пошевелить хвостиком - превращалась в настоящий штормовой океан. Ему нравилось скользить в её тёплых водах, плескаться в волнах, рассекать и резвиться. Но как-то она сказала: “Ради тебя я брошу мужа...” И он быстренько снялся с якоря, покинул бухту навсегда.
Один раз его поймали. Это произошло случайно. Впрочем, такое всегда случается внепланово. Он как раз случался, в смысле отношений. А тот возьми да вернись. Он даже не успел ещё нырнуть, только прикормился. А тот вдруг из-за спины: “Кхе-кхе... не помешал?..”
Почувствовав себя живцом, он замер с мотылём в руке и мямлит: “Это не то, что вы подумали!..”
Что тот подумал, он не успел выяснить. Очнулся под лампой. Мотыля вынимали без наркоза - он всё ещё вибрировал. Правда, хвост уцелел. Но на фоне общего хаоса смотрелся жалко.
Восстановился довольно скоро. Но дал себе зарок - больше никаких щук, никакой рыбалки. Замужние, конечно, хороши, но их мужья крайне недоброжелательны, о чём свидетельствовали преследовавшие его кошмары, надрывно жужжащие сзади.
Охота на него возобновилась. Но теперь казалось, будто лицензию на отстрел выдавали выборочно. Желающих становилась всё меньше. Женщины стали постарше, поопытней и лупили наверняка. Он по-прежнему уходил невредимым, но это становилось всё сложнее.
Век одиночных миновал, нынче косили очередями. Каждая одновременно била по нескольким целям. Его это встревожило. Появилось стадное чувство. Кто-то всё время бежал рядом или дышал в затылок. Мелькали алые флажки. В воздухе пахло порохом. Они продирались все вместе, и кто-то падал. Кто-то взвизгивал и отваливался, чтобы застыть выпотрошенной куклой на капоте свадебного автомобиля. Кто-то, но пока не он.
Охота превратилась в травлю.
Одна метнула гранату. Его зацепило осколками. Она пригласила родственников, те зажали его в подворотне. Осколки выбили два зуба и помяли рёбра.
Он стал дёрганный, нервный, совсем утратил бдительность и, в конце концов, наступил на мину.
Она сказала: “У нас будет ребёнок” и жахнула!.. Алиментами ему оторвало ноги, но он бежал по инерции, оставляя за собой кровавый след половины скромной зарплаты.
Калеку подобрала лучница. Она пускала стрелы, и колчан её всегда был полон. Они были сослуживцами. От неё он уполз исколотый, лишённый всего - и места работы.
Охоту на него отменили. Ему всё ещё было охота, но охота не велась.
Теперь он побирается. Просит, но ему никто не даёт.
Эдуард РЕЗНИК,
Беэр-Шева
Одинокие женщины били навскидку, не целясь, чаще по движущейся мишени. Он двигался маятником, они промахивались.
“Опять в молоко!” - думал он, одеваясь на ходу, и бежал, бежал...
Замужние были хитрей и расчётливей. Охоте предпочитали рыбалку. Поначалу долго прикармливали и лишь потом забрасывали наживку. Выжидали, с милосердной улыбкой поглядывая, как он заглатывает крючок, и подсекали.
Но он был скользок, как налим. Всё время уходил. Его забавляла игра. Иногда срывался в последний момент, когда прокручивали в замке...
Одна замужняя подсекала особенно умело. У неё был талант. Её внешне тихая гавань, стоило ему пошевелить хвостиком - превращалась в настоящий штормовой океан. Ему нравилось скользить в её тёплых водах, плескаться в волнах, рассекать и резвиться. Но как-то она сказала: “Ради тебя я брошу мужа...” И он быстренько снялся с якоря, покинул бухту навсегда.
Один раз его поймали. Это произошло случайно. Впрочем, такое всегда случается внепланово. Он как раз случался, в смысле отношений. А тот возьми да вернись. Он даже не успел ещё нырнуть, только прикормился. А тот вдруг из-за спины: “Кхе-кхе... не помешал?..”
Почувствовав себя живцом, он замер с мотылём в руке и мямлит: “Это не то, что вы подумали!..”
Что тот подумал, он не успел выяснить. Очнулся под лампой. Мотыля вынимали без наркоза - он всё ещё вибрировал. Правда, хвост уцелел. Но на фоне общего хаоса смотрелся жалко.
Восстановился довольно скоро. Но дал себе зарок - больше никаких щук, никакой рыбалки. Замужние, конечно, хороши, но их мужья крайне недоброжелательны, о чём свидетельствовали преследовавшие его кошмары, надрывно жужжащие сзади.
Охота на него возобновилась. Но теперь казалось, будто лицензию на отстрел выдавали выборочно. Желающих становилась всё меньше. Женщины стали постарше, поопытней и лупили наверняка. Он по-прежнему уходил невредимым, но это становилось всё сложнее.
Век одиночных миновал, нынче косили очередями. Каждая одновременно била по нескольким целям. Его это встревожило. Появилось стадное чувство. Кто-то всё время бежал рядом или дышал в затылок. Мелькали алые флажки. В воздухе пахло порохом. Они продирались все вместе, и кто-то падал. Кто-то взвизгивал и отваливался, чтобы застыть выпотрошенной куклой на капоте свадебного автомобиля. Кто-то, но пока не он.
Охота превратилась в травлю.
Одна метнула гранату. Его зацепило осколками. Она пригласила родственников, те зажали его в подворотне. Осколки выбили два зуба и помяли рёбра.
Он стал дёрганный, нервный, совсем утратил бдительность и, в конце концов, наступил на мину.
Она сказала: “У нас будет ребёнок” и жахнула!.. Алиментами ему оторвало ноги, но он бежал по инерции, оставляя за собой кровавый след половины скромной зарплаты.
Калеку подобрала лучница. Она пускала стрелы, и колчан её всегда был полон. Они были сослуживцами. От неё он уполз исколотый, лишённый всего - и места работы.
Охоту на него отменили. Ему всё ещё было охота, но охота не велась.
Теперь он побирается. Просит, но ему никто не даёт.
Эдуард РЕЗНИК,
Беэр-Шева
