Немного о настоящем антиквариате

Эксклюзивное интервью с князем Владимиром Касаткиным-Ростовским

Не знаю, приходилось ли вам бывать в Чэлси на знаменитой Вэст 25-й улице, где концентрируются почти все нью-йоркские антик-центры, но уж прославленный Show-place я вам советую посетить. Это невероятное количество антикварных галерей, галереек, больше - мелочных лавочек, продающих всякую всячину, сбежавшихся в одно гигантское здание, чем-то напоминающее незабвенный московский ГУМ в несоединимом соединении с дрезденским Grune Gevoebe, под зелеными сводами которого собраны всяческие дивные дива.
И только одна галерея как-то - стилистически, зрительно, а, может, даже духовно - выпадала из общего строя, была «не такой», сразу обращала на себя внимание. Потому что то, что увидела я в этой небольшой комнате, принадлежало к числу вечных ценностей.
Господи, неужто это «Ветхозаветная троица»!? - я не замечаю, что мой вопрос-восклицание произношу вслух.
- Вы не ошиблись, - слышится в ответ мягкий мужской голос, - это уникальная икона известной иконописной школы оружейной палаты. Написана она была на рубеже XVII и XVIII веков. Уникальна и рама. Она моложе самой иконы более чем на 100 лет. И венцы, по-видимому, повторяют узор прежней басмы. А где доводилось вам видеть подобную икону?
- В Перми. В Пермском музее с его замечательным, одним из лучших в России, собранием икон. Но говорить о подобии не приходится, потому что каждая из них - творение действительно уникальное.
- Вот как этот «Покров» XVII века.
Владимир Николаевич, с которым я успела познакомиться, подводит меня к удивительному образу, и я замираю, сраженная его сияющей красотой.
- Это Палех, - продолжает хозяин галереи, в котором сразу угадывается не только знаток, но и человек, фанатично преданный искусству. - Хотя мнения расходятся. Некоторые относят эту икону к строгановской школе. Взгляните, как оригинальны ее венцы, сколь интересна техника, как возвышенна одухотворенность образов.
- Вероятно, икона долгие-долгие годы была в окладе?
- Да, безусловно. Это и помогло такой поразительной сохранности живописи, яркости красок. Ведь икона ни разу не реставрировалась.
- Я все же склонна думать, что этот великолепный «Покров» принадлежат кисти палешанина, радостные палехские краски живут и горят в иконе вот уже более трех веков.
А эта «Богородица» - тоже очень старого письма, не так ли?
- К этой иконе у меня отношение особое, очень личное потому, что она связана в какой-то степени с историей моей семьи. Это копия. Очень хорошая копия, сделанная, кстати, в XVIII веке, с почитаемой иконы Курской Пресвятой Богоматери XIII в., которая хранится в Нью-Йорке в Синоде Русской православной церкви за рубежом. Эта икона, считавшаяся чудотворной, была вывезена из пылающей России при участии моего деда князя Федора Николаевича Касаткина-Ростовского.
- Вы унаследовали его имя?
- Да. И говорю об этом с гордостью.
- Значит, я беседую с одним из Рюриковичей?
- Род наш пошел от Михайла Касатки, княжившего в Ростове Великом. Это один из 50 родов Рюриковичей.
- Как сложилась судьба Касаткиных-Ростовских?
- Дед служил в Семеновском полку, был вольнодумцем, поэтом, написал эпиграмму на Николая II, почему ему пришлось уйти в отставку. Но в Первую мировую, разумеется, добровольцем ушел на фронт. Потом...
- Потом революция, и нельзя сказать более четко, метафорично и точно одновременно, как это сделала Анна Ахматова: «...взбесившийся Октябрь, как листья желтые, сметал чужие жизни...».
- Да, лучше не скажешь. Потом, как у многих, - эмиграция, Париж, где дед издал очень интересную книгу. Он очень страдал из-за того, что не смог взять с собой малолетнего сынишку, который рос у чужих людей. Это был мой отец. Думали, что лагеря да тюрьмы обойдут его стороной. Действительно обошли. Уже после того, как отвоевал в Великую Отечественную, в 1947-м, его арестовали и сослали в Семипалатинск, где испытывали ядерное оружие. Можно только предположить, как и от чего он погиб. Много времени для этого не понадобилось. Это случилось за три месяца до моего рождения. Так что рос я без отца, хоть и не отношусь к поколению детей войны.
Я вглядываюсь в лицо Владимира Николаевича и поражаюсь строгой иконописности и благородству черт, внутренней силе и мужеству, которые прочитываются в глубине серовато-голубых глаз. Теонойя, - говорили древние, - божье разуменье. Беседа наша продолжается.
- У вас тут представлены просто отличные оклады...
- Работ ремесленнических в галерее искать не стоит. Здесь их просто нет. Тут вы можете познакомиться с русской ювелирной техникой и подлинными работами ее корифеев. Взгляните-ка, знаменитейший Григорий Сбитнев: каков оклад -чудо. Скань, зернь, ковка. Серебро, филигрань. Венец выполнен в технике перегородчатой расписной многоцветной эмали.
- А этот великолепный оклад иконы Иоанна Предтечи можно отнести к разряду шедевров.
- Сама икона отличается драматичной выразительностью образа, чему безусловно помогает виртуозно выполненный чеканный серебряный оклад, повторяющий рисунок власяницы святого.
- Мне много приходилось видеть замечательных икон и превосходных окладов и в храмах, и в музеях, в том числе в Третьяковке, но я не ожидала, что встречу такую великолепную коллекцию и такого увлеченного коллекционера в нью-йоркском Чэлси. Кто покупает эти сокровища?
- Самые разные люди. Это и коллекционеры, и те, кто хотел бы иметь какую-то одну памятную ценную вещь, и духовенство. Многое увозится в Россию.
- Из России пришло, в Россию возвращается. Это отрадно. Я вижу у вас немало прекрасной работы старого русского серебра - кубки, подсвечники, кружки, стопочки, подстаканники, солонки...
- Обратите внимание на эти бокалы с видами Петербурга, датированные 1837 г., годом смерти Пушкина, на отделку этого портсигара, на эту гусарскую саблю в серебряных ножнах. Все эти вещи сработаны известнейшими российскими мастерами Овчинниковым, Фаберже, Лурие...
- Вижу у вас интересную живопись и просто чудесные старинные украшения.
- Естественно. Ведь это галерея. Она должна жить, и в нейдолжны быть вещи, пользующиеся сиюминутным спросом. А живопись действительно неплохая: вот, например, французская пасторальная сценка XVIII века, масло на дереве.
- А эту картину я видела в галерее Уффици, я не заблуждаюсь?
- Нет. Копия, разумеется, но старая копия. Ну а что касается украшений, то спрос на русскую старину огромнейший, причем покупательницы превосходно в ней разбираются и отличают от современных поделок.
- А для кого предназначена эта витрина?
- Только для нумизматов. В основном здесь собраны русские монеты разных эпох и достоинства, но есть и такая редкость, как тетрадрахма Александра Македонского III века до н.э.
Навосхищавшись и наудивлявшись, я уже приготовилась от всей души поблагодарить Владимира Николаевича Касаткина-Ростовского, как вдруг..
Действительно, как часто проходим мы мимо того, что казалось бы, не могло остаться незамеченным... В глубине галереи увидела я нечто, приковавшее взгляд, внимание, мысли, сердце.
- Что это? - почему-то шепотом спросила я у князя.
- «Сердце Христа» Эрнста Неизвестного, - тоже тихо ответил мне он. - Первый образец великий скульптор подарил Папе Римскому, а вот еще один выставлен здесь, так что пока его можно посмотреть.
Можно? Его нужно посмотреть. Нужно. Это великое произведение. Крест, в который обратилось кровоточащее сердце Христа, ожил, он схватил в каменные свои объятия злого монстра, Молоха, посягнувшего на жизнь людскую, на нравственные ценности, заповеданные Господом. Это воистину предостережение тем, кто любой ценой рвется к абсолютной власти над миром. По символической наглядности и философской глубине эту скульптурную композицию Неизвестного можно смело отнести к числу шедевров.
Побывайте у Касаткина-Ростовского в Манхэттене, 40 West 25th Street, на 2-м этаже, галерея 207. Выходные дни: понедельник, вторник. Добраться поездами метро F, R, N, 1, 2 до остановки «23 Street».