Осторожно, мины!
В мире
Несколько дней назад русскоязычный интернет буквально взорвался сообщениями о том, что президент Таджикистана Эмомали Рахмон в беседе «не для печати» высказался в том смысле, что Таджикистан отберет у Узбекистана города Самарканд и Бухару. На беседе присутствовали около пятидесяти человек – все люди свои, журналисты республиканской прессы, президент предупредил их даже о том, чтобы «все осталось в этом кабинете», но, то ли слаб человек – не утерпели, то ли сам президент рассчитывал на утечку, но факт остается фактом – все тайное стало, как говорится, явным.
Самое интересное в этой истории, это то, что никакой официальной реакции ни от таджикских властей, ни от узбекских так и не последовало. В Таджикистане полуофициозные газеты как-то вяло обругали того, благодаря кому слова Рахмона попали в СМИ – российского журналиста Дубнова. В Ташкенте с невнятной репликой в адрес таджикского президента выступил один из интернет-ресурсов, который позиционирует себя в качестве независимого. И все.
Впрочем, если информационный повод оказался столь неактуальным (в самом деле, не пойдет же Рахмон войной на Узбекистан), то и не стоит далее о нем рассуждать. Куда интереснее, как мне кажется, поговорить о том, как и почему постсоветское пространство оказалось после развала СССР буквально напичкано своеобразными минами замедленного действия – ситуациями, способными привести (и уже приводившими) к межнациональным конфликтам. Казалось бы, зерна «ленинской национальной политики», которую превозносила не только советская пропаганда, но и многие «друзья страны советов» должны была взойти столь дружными и жизнестойкими побегами, что и через годы после того, как на месте СССР появилось целое созвездие независимых государств, они радовали бы прогрессивное человечество щедрыми плодами. Ан нет. Уже на исходе советской власти, когда авторитет Москвы стал исчезающее уменьшаться в глазах дружной семьи народов, мир ужаснулся от того, как сдерживаемые десятилетиями, вырвались на свободу ненависть, злоба, вражда. Неужели все это просто дремало, дожидаясь своего часа? Как все эти качества были пронесены через несколько поколений, которые рождались, жили и умирали при советской власти?
Приходится признать, что национальное самоощущение народов нисколько не подчиняется логике. Многие из тех этносов, которые лишь при советской власти получили государственность, письменность, собственную территорию, у которых появились ученые, артисты, писатели, да много еще чего появилось, у всех у них все эти годы существовали к этой власти не просто вопросы, у них накапливались обиды, претензии, недоумение.
Надо сказать, что советская власть лишь унаследовала ту территорию, которой обладала российская империя. Подход же к жившим на этой территории народам у советов оказался совершенно иным. Если в царской России не было национальных административных единиц, то советы их создали. При царях управление национальными территориями в основном осуществляли от имени императора местные элиты. Советская власть в корне все изменила. Да, по-прежнему первыми лицами во вновь образованных национальных структурах были «местные кадры», но это были люди, практически не связанные с местными жителями, это были прежде всего коммунисты, а лишь затем уже, и то не всегда, узбеки, таджики, грузины, и так далее. Они смотрели на Москву, они ловили сигналы из Кремля, и они ради тех идей, которые им были внушены марксовым учением, были готовы на то, чтобы сделать из своих народов нечто небывалое – членов единой семьи, где не будет ни узбеков, ни таджиков, ни грузин, а будут лишь одни пролетарии, то есть тот материал, из которого будет выкован новый человек, человек будущего.
Это, конечно, высокие материи. На практике было все. Было предательство, было жульничество, были измены. Человек остается человеком, как ни называй режим, при котором он живет. Поэтому, как ни старались большевики красиво оформить свою национальную политику, на практике они стремились к одному. К максимально удобному управлению. Именно по этой причине национально-государственное размежевание среднеазиатских территорий, осуществленное в 1924 году, проводилось так как оно проводилось. Вся среднеазиатская территория была разбита на несколько республик, в которых, как считалось, жили в основном представители одного народа.
Но такого в Средней Азии не было. К началу ее советизации на этой территории существовал ряд феодальных государственных образований, которые были объединены вокруг крупных городов. Эти исторически сложившиеся образования не были государствами в современном понимании. Их населяли представители разнообразных народностей, отличавшихся не только по этническому, но и по языковому признаку. Так, к Узбекистану были отнесены территории нескольких бывших ханств, бекств и эмиратов, население которых включало в себя как оседлые народности, так и кочевые племена, как говорившие на тюркских языках, так и на языках восточно-иранских. Следует отметить, что многие представители этих народов оказались за пределами Узбекистана не потому, что они не могли или не хотели там жить, нет, они просто оказались за пределами досягаемости со стороны большевиков, так как советизация остановилась там же, где в свое время остановилась Россия – на естественных рубежах, представленных реками Аму-Дарья и Пяндж. И узбеки, и таджики, населяющие северную часть нынешнего Афганистана просто-напросто не попались под руку большевиков, и так и остались вне их влияния.
Первоначально Таджикистан входил в состав Узбекской ССР на правах автономной республики. Затем, в 1929 году он был выделен в самостоятельную союзную республику. Но города Бухара и Самарканд, в которых ираноязычное население (таджики) преобладало, остались за Узбекистаном. А таджики, что ж, их записали «узбеками».
Эту ситуацию я и имел в виду, говоря о минах замедленного действия, заложенных большевиками, и которые время от времени взрываются. Неизвестно, почему Эмомали Рахмон заявил о своем желании «забрать Самарканд и Бухару». Трудно поверить в то, что он это сказал всерьез. Однако мы уже видели, что некоторые руководители независимых государств, образовавшихся на месте СССР, отличаются не в меру воинственным нравом. И, кто знает, что еще ждет народы постсоветского пространства под управлением таких руководителей.
Самое интересное в этой истории, это то, что никакой официальной реакции ни от таджикских властей, ни от узбекских так и не последовало. В Таджикистане полуофициозные газеты как-то вяло обругали того, благодаря кому слова Рахмона попали в СМИ – российского журналиста Дубнова. В Ташкенте с невнятной репликой в адрес таджикского президента выступил один из интернет-ресурсов, который позиционирует себя в качестве независимого. И все.
Впрочем, если информационный повод оказался столь неактуальным (в самом деле, не пойдет же Рахмон войной на Узбекистан), то и не стоит далее о нем рассуждать. Куда интереснее, как мне кажется, поговорить о том, как и почему постсоветское пространство оказалось после развала СССР буквально напичкано своеобразными минами замедленного действия – ситуациями, способными привести (и уже приводившими) к межнациональным конфликтам. Казалось бы, зерна «ленинской национальной политики», которую превозносила не только советская пропаганда, но и многие «друзья страны советов» должны была взойти столь дружными и жизнестойкими побегами, что и через годы после того, как на месте СССР появилось целое созвездие независимых государств, они радовали бы прогрессивное человечество щедрыми плодами. Ан нет. Уже на исходе советской власти, когда авторитет Москвы стал исчезающее уменьшаться в глазах дружной семьи народов, мир ужаснулся от того, как сдерживаемые десятилетиями, вырвались на свободу ненависть, злоба, вражда. Неужели все это просто дремало, дожидаясь своего часа? Как все эти качества были пронесены через несколько поколений, которые рождались, жили и умирали при советской власти?
Приходится признать, что национальное самоощущение народов нисколько не подчиняется логике. Многие из тех этносов, которые лишь при советской власти получили государственность, письменность, собственную территорию, у которых появились ученые, артисты, писатели, да много еще чего появилось, у всех у них все эти годы существовали к этой власти не просто вопросы, у них накапливались обиды, претензии, недоумение.
Надо сказать, что советская власть лишь унаследовала ту территорию, которой обладала российская империя. Подход же к жившим на этой территории народам у советов оказался совершенно иным. Если в царской России не было национальных административных единиц, то советы их создали. При царях управление национальными территориями в основном осуществляли от имени императора местные элиты. Советская власть в корне все изменила. Да, по-прежнему первыми лицами во вновь образованных национальных структурах были «местные кадры», но это были люди, практически не связанные с местными жителями, это были прежде всего коммунисты, а лишь затем уже, и то не всегда, узбеки, таджики, грузины, и так далее. Они смотрели на Москву, они ловили сигналы из Кремля, и они ради тех идей, которые им были внушены марксовым учением, были готовы на то, чтобы сделать из своих народов нечто небывалое – членов единой семьи, где не будет ни узбеков, ни таджиков, ни грузин, а будут лишь одни пролетарии, то есть тот материал, из которого будет выкован новый человек, человек будущего.
Это, конечно, высокие материи. На практике было все. Было предательство, было жульничество, были измены. Человек остается человеком, как ни называй режим, при котором он живет. Поэтому, как ни старались большевики красиво оформить свою национальную политику, на практике они стремились к одному. К максимально удобному управлению. Именно по этой причине национально-государственное размежевание среднеазиатских территорий, осуществленное в 1924 году, проводилось так как оно проводилось. Вся среднеазиатская территория была разбита на несколько республик, в которых, как считалось, жили в основном представители одного народа.
Но такого в Средней Азии не было. К началу ее советизации на этой территории существовал ряд феодальных государственных образований, которые были объединены вокруг крупных городов. Эти исторически сложившиеся образования не были государствами в современном понимании. Их населяли представители разнообразных народностей, отличавшихся не только по этническому, но и по языковому признаку. Так, к Узбекистану были отнесены территории нескольких бывших ханств, бекств и эмиратов, население которых включало в себя как оседлые народности, так и кочевые племена, как говорившие на тюркских языках, так и на языках восточно-иранских. Следует отметить, что многие представители этих народов оказались за пределами Узбекистана не потому, что они не могли или не хотели там жить, нет, они просто оказались за пределами досягаемости со стороны большевиков, так как советизация остановилась там же, где в свое время остановилась Россия – на естественных рубежах, представленных реками Аму-Дарья и Пяндж. И узбеки, и таджики, населяющие северную часть нынешнего Афганистана просто-напросто не попались под руку большевиков, и так и остались вне их влияния.
Первоначально Таджикистан входил в состав Узбекской ССР на правах автономной республики. Затем, в 1929 году он был выделен в самостоятельную союзную республику. Но города Бухара и Самарканд, в которых ираноязычное население (таджики) преобладало, остались за Узбекистаном. А таджики, что ж, их записали «узбеками».
Эту ситуацию я и имел в виду, говоря о минах замедленного действия, заложенных большевиками, и которые время от времени взрываются. Неизвестно, почему Эмомали Рахмон заявил о своем желании «забрать Самарканд и Бухару». Трудно поверить в то, что он это сказал всерьез. Однако мы уже видели, что некоторые руководители независимых государств, образовавшихся на месте СССР, отличаются не в меру воинственным нравом. И, кто знает, что еще ждет народы постсоветского пространства под управлением таких руководителей.
comments (Total: 1)