КУКЛА. Из книги “Две недели длиною в жизнь”
История далекая и близкая
За зеркальной витриной большого универсального магазина уже много лет подряд жила красивая кукла, одетая в белоснежно-ажурное платье невесты, широкую шляпу с вуалью и маленькие, нежные башмачки. Из-под шляпы золотистым водопадом по хрупким плечикам струились платиновые кудри.
Широко раскрытые карие глаза, чуть прикрытые густыми бархатными ресницами, придавали образу сказочную таинственность и привлекательность.
Никто из сотрудников магазина уже и не помнил, кто первым посадил красавицу в её стеклянный будуар.
Дважды в год - весной и осенью - обновлялись витрины. Манекены меняли зимние вещи на летние, вечерние платья на норковые манто, а она, как и много лет назад, всё сидела и сидела на своём маленьком стульчике, почти безучастно наблюдая за всеми переменами в её кукольном мире.
Самым лучшим временем были дни, когда над городом проплывали огромные чёрные тучи, похожие на больших огнедышащих драконов, извергающих из своих пастей гром и молнии и заливающих все улицы и площади города потоками дождевой воды.
Люди, застигнутые врасплох непогодой, прятались в такие минуты под брезентовый тент над витриной и, пережидая дождь, как ей казалось, с большим интересом рассматривали её прекрасный наряд.
Однажды она даже была несказанно польщена, когда молодая девушка в промокшем насквозь платье, держа за руку своего приятеля, категорически заявила, что если она когда-нибудь и выйдет замуж, то хочет, чтобы её подвенечное платье было бы непременно таким же кружевным и ажурным.
Были в её кукольной жизни и другие радостные дни, когда ведомые своими родителями маленькие дети умоляли чопорных мам и пап купить им в подарок прекрасную куклу.
Некоторые предлагали хозяину большие деньги, но он всегда в таких случаях был категоричен, вежливо объясняя, что не продаст её ни за какие деньги.
Ей, конечно же, очень хотелось попасть в чей-нибудь теплый дом, чтобы с ней кто-то играл, укладывая спать, наряжал, любил.
Но с другой стороны, значимость своего присутствия в главной витрине такого большого магазина очень льстила её самолюбию.
Плохие дни, как и большие чёрные тучи, нагрянули неожиданно. У универмага стали собираться какие-то подростки с бритыми затылками в чёрных рубашках. Они что-то громко и развязно горланили, пугая прохожих, потом, открыв банку с краской, разрисовывали стекло свастикой.
Они появлялись всё чаще и чаще, люди уже не боялись их, а даже горланили с ними вместе и заливали всю эту вакханалию большим количеством пива.
Однажды ночью те же пьяные молодчики разбили витрину, кинув в неё камень. Один из осколков порезал вуаль на шляпке и чуть не поранил голову.
Утром витрину застеклили, но на следующий день агрессивные люди в чёрных рубашках заклеили стекло плакатами, на которых было написано, чтобы честные граждане не покупали у евреев.
Она не разбиралась в политике, это было за пределами её кукольных интересов, но ей было очень обидно, что теперь никто из прохожих не сможет любоваться её красотой.
Света в городе теперь было всё меньше и меньше, зато раз в неделю улицы освещались тысячами факелов в руках марширующих солдат, а однажды на площади, у её витрины ночь напролет всё те же молодые люди жгли огромный костёр из привозимых на грузовиках книг. После одного из таких факельных шествий толпа окончательно разбила все витрины магазина.
От испуга и неожиданности она упала на мостовую, но её не замечали. Кто-то наступил на ажурные кружева грязным башмаком, шляпка отлетела в сторону, и из кукольных глаз впервые за всю её жизнь брызнули слезы.
Лёжа на холодных камнях, она видела, как под радостное улюлюканье толпы выводят хозяина магазина с женой и маленькой дочкой. Заметив возле стоящего рядом с их магазином грузовика валяющуюся куклу, девочка нежно подняла ее, подобрала упавшую шляпку и, прижимая к груди, уселась на грязный пол кузова машины.
Их везли совсем недолго, лагерь был в получасе езды от города. Родителей увели в одну сторону, девочку в другую.
Кукла и девочка целый месяц жили вместе, то, о чём она мечтала раньше, почти сбылось. Каждую ночь её укладывали спать, гладили шелковистые кудри и нежно целовали. Порой казалось, что только сейчас она, наконец, поняла, что такое кукольное счастье.
Но однажды утром, проснувшись и открыв красивые карие глаза, кукла обнаружила, что девочки, её обожаемой девочки рядом нет.
Кукольное сердце подсказывало ей, что нужно терпеливо ждать, верить и ждать. Но день сменялся днем, а её хозяйка всё не приходила.
Потом какая-то женщина грубо кинула её в большой деревянный ящик, почти полностью заполненный плюшевыми мишками, тряпичными куклами, мячиками.
Поначалу ей хотелось возмутиться, почему её, такую красавицу в кружевном одеянии, определили жить с тряпичными сёстрами, но, немного поразмыслив, она подумала, что это всё-таки лучше, чем оставаться одной.
Сколько времени пришлось провести в этом плену, она не помнила. В один из солнечных весенних дней кто-то вытащил содержимое ящика на улицу и первые слова, услышанные ею, были:
- Посмотрите все, какая красивая, нарядная кукла!
Чьи-то нежные руки стали разглаживать кружева на платье, поправлять шляпку с вуалью, вытирать пыльные башмачки. Вновь она ощутила на себе заботу и внимание. Ей хотелось кричать от счастья. Но, увы! Куклы, даже такие красивые, говорить не могут. Её глаза искрились радостным светом, говорившим людям, как она долго ждала, как много пережила и какое это блаженство вновь ощутить на себе прикосновение заботливых рук.
С тех пор она вновь живёт за стеклянной витриной, только теперь одна, без манекенов. В её новом доме никто ничего не покупает, ежедневно сюда приходит много людей, говорящих на самых разных, непонятных ей языках. Они не торопясь рассматривают экспонаты, только никто уже не восхищается её красотой, а, наоборот, вглядываясь в потускневшие от времени глаза и читая надпись над витриной, многие тихо плачут.
Нет, она не жалуется на жизнь, всё-таки тут гораздо приятней, чем в тёмном пыльном ящике.
Вот только в последнее время она вновь стала испытывать тревогу, увидев группу молодых людей в чёрных рубашках с бритыми затылками, благоговейно замерших у портрета какого-то мужчины с чёрными усиками. Они о чём-то самозабвенно перешептывались, к счастью, не позволяя себе горланить.
И всё-таки страх почему-то остался и за себя, и за витрину.
Григорий ИЦКОВИЧ,
Кирьят-Бялик
”
Широко раскрытые карие глаза, чуть прикрытые густыми бархатными ресницами, придавали образу сказочную таинственность и привлекательность.
Никто из сотрудников магазина уже и не помнил, кто первым посадил красавицу в её стеклянный будуар.
Дважды в год - весной и осенью - обновлялись витрины. Манекены меняли зимние вещи на летние, вечерние платья на норковые манто, а она, как и много лет назад, всё сидела и сидела на своём маленьком стульчике, почти безучастно наблюдая за всеми переменами в её кукольном мире.
Самым лучшим временем были дни, когда над городом проплывали огромные чёрные тучи, похожие на больших огнедышащих драконов, извергающих из своих пастей гром и молнии и заливающих все улицы и площади города потоками дождевой воды.
Люди, застигнутые врасплох непогодой, прятались в такие минуты под брезентовый тент над витриной и, пережидая дождь, как ей казалось, с большим интересом рассматривали её прекрасный наряд.
Однажды она даже была несказанно польщена, когда молодая девушка в промокшем насквозь платье, держа за руку своего приятеля, категорически заявила, что если она когда-нибудь и выйдет замуж, то хочет, чтобы её подвенечное платье было бы непременно таким же кружевным и ажурным.
Были в её кукольной жизни и другие радостные дни, когда ведомые своими родителями маленькие дети умоляли чопорных мам и пап купить им в подарок прекрасную куклу.
Некоторые предлагали хозяину большие деньги, но он всегда в таких случаях был категоричен, вежливо объясняя, что не продаст её ни за какие деньги.
Ей, конечно же, очень хотелось попасть в чей-нибудь теплый дом, чтобы с ней кто-то играл, укладывая спать, наряжал, любил.
Но с другой стороны, значимость своего присутствия в главной витрине такого большого магазина очень льстила её самолюбию.
Плохие дни, как и большие чёрные тучи, нагрянули неожиданно. У универмага стали собираться какие-то подростки с бритыми затылками в чёрных рубашках. Они что-то громко и развязно горланили, пугая прохожих, потом, открыв банку с краской, разрисовывали стекло свастикой.
Они появлялись всё чаще и чаще, люди уже не боялись их, а даже горланили с ними вместе и заливали всю эту вакханалию большим количеством пива.
Однажды ночью те же пьяные молодчики разбили витрину, кинув в неё камень. Один из осколков порезал вуаль на шляпке и чуть не поранил голову.
Утром витрину застеклили, но на следующий день агрессивные люди в чёрных рубашках заклеили стекло плакатами, на которых было написано, чтобы честные граждане не покупали у евреев.
Она не разбиралась в политике, это было за пределами её кукольных интересов, но ей было очень обидно, что теперь никто из прохожих не сможет любоваться её красотой.
Света в городе теперь было всё меньше и меньше, зато раз в неделю улицы освещались тысячами факелов в руках марширующих солдат, а однажды на площади, у её витрины ночь напролет всё те же молодые люди жгли огромный костёр из привозимых на грузовиках книг. После одного из таких факельных шествий толпа окончательно разбила все витрины магазина.
От испуга и неожиданности она упала на мостовую, но её не замечали. Кто-то наступил на ажурные кружева грязным башмаком, шляпка отлетела в сторону, и из кукольных глаз впервые за всю её жизнь брызнули слезы.
Лёжа на холодных камнях, она видела, как под радостное улюлюканье толпы выводят хозяина магазина с женой и маленькой дочкой. Заметив возле стоящего рядом с их магазином грузовика валяющуюся куклу, девочка нежно подняла ее, подобрала упавшую шляпку и, прижимая к груди, уселась на грязный пол кузова машины.
Их везли совсем недолго, лагерь был в получасе езды от города. Родителей увели в одну сторону, девочку в другую.
Кукла и девочка целый месяц жили вместе, то, о чём она мечтала раньше, почти сбылось. Каждую ночь её укладывали спать, гладили шелковистые кудри и нежно целовали. Порой казалось, что только сейчас она, наконец, поняла, что такое кукольное счастье.
Но однажды утром, проснувшись и открыв красивые карие глаза, кукла обнаружила, что девочки, её обожаемой девочки рядом нет.
Кукольное сердце подсказывало ей, что нужно терпеливо ждать, верить и ждать. Но день сменялся днем, а её хозяйка всё не приходила.
Потом какая-то женщина грубо кинула её в большой деревянный ящик, почти полностью заполненный плюшевыми мишками, тряпичными куклами, мячиками.
Поначалу ей хотелось возмутиться, почему её, такую красавицу в кружевном одеянии, определили жить с тряпичными сёстрами, но, немного поразмыслив, она подумала, что это всё-таки лучше, чем оставаться одной.
Сколько времени пришлось провести в этом плену, она не помнила. В один из солнечных весенних дней кто-то вытащил содержимое ящика на улицу и первые слова, услышанные ею, были:
- Посмотрите все, какая красивая, нарядная кукла!
Чьи-то нежные руки стали разглаживать кружева на платье, поправлять шляпку с вуалью, вытирать пыльные башмачки. Вновь она ощутила на себе заботу и внимание. Ей хотелось кричать от счастья. Но, увы! Куклы, даже такие красивые, говорить не могут. Её глаза искрились радостным светом, говорившим людям, как она долго ждала, как много пережила и какое это блаженство вновь ощутить на себе прикосновение заботливых рук.
С тех пор она вновь живёт за стеклянной витриной, только теперь одна, без манекенов. В её новом доме никто ничего не покупает, ежедневно сюда приходит много людей, говорящих на самых разных, непонятных ей языках. Они не торопясь рассматривают экспонаты, только никто уже не восхищается её красотой, а, наоборот, вглядываясь в потускневшие от времени глаза и читая надпись над витриной, многие тихо плачут.
Нет, она не жалуется на жизнь, всё-таки тут гораздо приятней, чем в тёмном пыльном ящике.
Вот только в последнее время она вновь стала испытывать тревогу, увидев группу молодых людей в чёрных рубашках с бритыми затылками, благоговейно замерших у портрета какого-то мужчины с чёрными усиками. Они о чём-то самозабвенно перешептывались, к счастью, не позволяя себе горланить.
И всё-таки страх почему-то остался и за себя, и за витрину.
Григорий ИЦКОВИЧ,
Кирьят-Бялик
”
