В ЛУЧАХ СЛАВЫ
Литературная гостиная
Он быстро бежал по лестнице, отрываясь от многочисленных поклонников, затем проскользнул перед раскланявшимся швейцаром, обогнал важного портье, пытавшегося ему что-то сказать, бросил несколько слов ассистенту, безнадежно отставшему на несколько метров, и, обогнув площадку перед лифтом, короткими прыжками одолел два лестничных пролета.
Коридорчик был узким и плохо освещенным: вряд ли кто-то из завсегдатаев отеля мог представить себе, что и здесь имеются жилые номера для гостей - окружающая обстановка больше напоминала подсобное помещение или комнаты для отдыха персонала, как и должно быть в любой солидной европейской гостинице.
Открыв ключом скрипящую дверь, он вошел в комнату, опустился на кровать и перевел дыхание. Там, за пределами этой жалкой каморки, можно слыть великим, неповторимым и знаменитым, а тут, один на один с самим собой, стоит расслабиться и забыть о слепящих огнях прожекторов, восхищенных и возмущенных лицах публики и привычном гвалта назойливых репортеров.
Но натренированное к малейшим звукам ухо тут же подметило слабое шуршание за тяжелой шторой, прикрывающей окно. Вошедший взял лежащий на табуретке хлыст и, встав, резко отдернул штору. За ней, испуганно сжавшись от столь быстротечного развития событий, стоял невысокий мужчина. Пришелец, одетый скромно, но со вкусом, виновато прижал правую руку к груди и склонил голову перед обнаружившим его человеком.
- Кто вы? - раздражено поинтересовался тот. - Администрация отеля заверила меня, что я один снимаю этот номер.
- Посредственный журналист, - с некоторой грустью представился незваный посетитель. - Рискнувший посягнуть на ваш покой ради удовлетворения собственного любопытства и любопытства моих читателей...
- Ваш английский также весьма посредственен, - заметил хозяин комнаты. - Немедленно убирайтесь отсюда - мне надо отдохнуть после выступления!
- Конечно, я уйду, - торопливо заверил мужчина, - но читающая публика вряд ли захочет узнать, что ее любимец, снимающий по слухам номера-люкс, на самом деле ютится в столь скромном помещении. После чего возникнут самые разные вопросы, на большинство которых рано или поздно вам придется ответить, мистер Гудини. Вопросы каверзные и малоприятные... Не проще ли ответить на мои - куда более простые, безобидные и невинные?
- Да вы, как я погляжу, наглец! - усмехнулся иллюзионист. - Люблю таких, потому что сам принадлежу к их числу. Ладно, ваша взяла. Задавайте свои вопросы. Кстати, у вас довольно странный акцент. Вы откуда?
- Я - итальянец!
- О, прекрасный народ! - улыбнулся Гудини. - В Штатах много итальянцев и они охотно ходят на мои выступления!
- Как и тот народ, из которого происходите вы, Эрих Вейс! - наклонил голову журналист.
- Конечно, вы всегда все знаете, да и, честно говоря, глупо скрывать, что я родился в Австро-Венгрии, в семье уважаемого раввина. Но, поразмыслив, понял, что надо выбрать звучный псевдоним, изначально не отпугивающий зрителей. Ведь тем же итальянцам, полагаю, не очень захочется глазеть на еврея, демонстрирующего поразительные фокусы?!
- Как и евреям на своего соплеменника в этой роли? - заметил собеседник.
- Точно. Сын раввина и нелепые трюки - одно с другим никак не подходит друг другу. А Гарри Гудини - уникален! Он не еврей, не итальянец, не француз, и не ирландец, он - американец, чья универсальность не вызывает сомнений. Задавайте свои вопросы, приятель: мне еще надо сегодня как следует выспаться перед вечерним выступлением.
- Охотно! С чего все началось, маэстро? Как вы стали тем... кем стали?
Гудини задумался.
- Людям моей профессии свойственно придумывать о себе разные байки, приятель. Особенно, когда ты молод и только начинаешь давать интервью. Хочется выдать нечто особенное, единственное, то, что отличит тебя от многих других. Как-то я сболтнул, что еще с десяти лет начал показывать всякие фокусы на публике... Это неправда. Когда мне было одиннадцать, друг отца, Ицхак Ланговер, повез нас, детишек, на ярмарку в соседний городок. А там тогда выступал с представлениями цирк шапито. Фокусник произвел на меня невероятное впечатление: я не мог понять, как этому толстому усатому человеку удается доставать из черного цилиндра то кролика, то пару голубей, то груду разноцветных лент, или такой же цилиндр, только намного превосходящий по размерам тот, из которого его вынули. Это было нечто необычайное для тихого мальчишки, редко когда покидавшего доселе свой дом. Я настолько вглядывался в проходивший на арене номер, что невольно привлек внимание фокусника. И маэстро Персолли, именно так его звали, я запомнил на всю жизнь, подошел ко мне и, протянув свой цилиндр, сказал: “Проверь, мальчик! Это - обычный головной убор, его можно купить в любой лавке!” И я, обомлев от восторга, дрожащими пальчиками, ощупывал оболочку натянутой на картон ткани, чтобы достоверно кивнуть головой: “Да, никакого подвоха, этот волшебник творит подлинные чудеса!” Кстати, как и вы, он родился в солнечной Италии...
- Италия - прекрасная страна, - вздохнул журналист, - но ей всегда не везло на генералов и политиков. Зато фокусников и гипнотизеров у нас с лихвой хватало. А вы родились в Будапеште?
- Все-то вы знаете, - зевнул Гудини. - С вами неинтересно. Ребенком родители привезли меня в США, и я считаю себя стопроцентным американцем. Разве столь важно - где ты родился? Важно то, где ты живешь и кем стал. Вы не согласны?
- Тут можно поспорить, - улыбнулся гость, - но, боюсь, у нас на подобную дискуссию просто не хватит времени. Вы совершаете победный тур по Европе, покорив Америку... Почему именно сейчас, в начале двадцатого века? Вы хотите, чтобы вас запомнили на фоне праздничных салютов и народных гуляний?!
- Почему бы не продлить праздник, если он уже начался? - ответил вопросом на вопрос великий иллюзионист. - Я - молод, полон сил и надежд. Почти как этот начинающийся век, сулящий нам, согласно речам монархов, президентов и премьер-министров, сто лет мира, радости и благоденствия!
- Не уверен, что так оно и будет, - горько усмехнулся журналист, - но мне понятны ваши чувства. Людям свойственно надеяться на лучшее.
- Да, и я дарую им эти надежды! Я выхожу к толпе, исполняю свои номера, и демонстрирую публике возможности человека. То, что делаю я, до меня ни делал никто, даже прославленные индийские факиры. Каждый, посмотрев мою программу, невольно задумается: а ведь и я могу больше, чем мне кажется! Пусть я - единственный и неповторимый в своем роде, но за первооткрывателем обычно следуют остальные!
- А вам известно о несчастных случаях, произошедших с теми, кто пытался повторить ваши трюки?
- Увы... Мой ассистент перед началом каждого представления громогласно предупреждает публику: то, что демонстрирует Гарри Гудини, является уникальным, и повторять трюки, как и подражать ему, опасно для человеческой жизни. Многие считают сие предупреждение дополнительной рекламой, интригующей публику, но, поверьте мне, это не так! Мне всегда больно, когда я слышу о смельчаках, пытавшихся неудачно проделать мои номера.
- А если кому-нибудь удастся исполнить их, причем настолько здорово, что они превзойдут своего учителя?
Артист развел руками:
- Мне ничего не останется, как зааплодировать ему и начать искать для себя что-нибудь новенькое. Но, между нами, я никогда не останавливаюсь на достигнутом и все время ищу: чем же еще покорить зрителей, что бы придумать такого, что еще никто и никогда не видел?
- Вы честолюбивы, маэстро?
- Почему бы и нет? Каждый артист стремится искупаться в лучах славы, ощутить ее божественный аромат... Когда выходите на улицу, в сплошную человеческую толпу, и идешь себе среди других, мало чем отличаясь от остальных, разве вашу душу не терзает подобная схожесть? Но стоит кому-нибудь присмотреться, понять, осмыслить, узнать, - и уже со всех сторон раздаются восторженные хлопки, доброжелательные улыбки, к тебе тянутся сотни руки в надежде на пожатия и автографы... И ты чувствуешь себя героем. Пусть на мгновение, на час, на день, на месяц, но что еще можно сравнить с подобным ощущением?! О, это дьявольское искушение, мой друг, и вряд ли кто способен устоять перед ним. Вот вы, к примеру, беря интервью у великого и неповторимого Гудини, не стремитесь прославиться, стать значимым, первым, и для многих тем самым, единственным, чьи статьи они будут читать и чьим словам станут внимать?!
Журналист рассмеялся.
- Вы не только первоклассный фокусник, мистер Гудини, - отметил он, - но и превосходно разбираетесь в свойствах человеческого характера. Нет, я не обладаю столь большим честолюбием. Но кто знает, может и меня когда-нибудь судьба вознесет на гребень волны, и лучи славы осветят мое неприметное лицо?!
- Главное - надежда, - заметил иллюзионист. - Но это у меня в крови: мой народ всегда лелеял множество надежд... На лучшую жизнь, на возвращение на Землю Обетованную, на возможность, несмотря ни на что, сохранить в себе гордость и достоинство, на удачу, которая достается единицам из миллионов.
- Итальянцы тоже достойны лучшего, - сказал журналист, - учитывая наше историческое наследие. Мне бы хотелось, чтобы Рим стал великим городом и его имя снова бы вошло в анналы истории...
Он оборвал фразу на полуслове, обратив внимание, что иллюзионист не слушает гостя: вид хозяина говорил о том, что и так затянувшаяся аудиенция закончена.
- Рад был общению с вами, - подчеркнуто вежливо произнес журналист, явно недовольный подобной концовкой интервью, - простите, что помешал вашему послеобеденному отдыху.
- Ничего страшного, - безмятежно махнул рукой Гудини. - Вы - интересный собеседник. Кстати, как вас зовут?
- Бенито Муссолини, - поклонился тот, - к вашим услугам!
- Звучное имя, - отметил иллюзионист. - Надеюсь, оно будет неоднократно появляться на страницах газет и журналов Европы.
- Мне бы тоже хотелось в это верить, - вздохнул гость, прикрывая за собой дверь номера.
“Как настырны эти итальянцы, - подумал Гудини, - при надобности пролезут в любую дырку, лишь бы добиться своего. До чего забавный, но настолько амбициозный народец!”
Коридорчик был узким и плохо освещенным: вряд ли кто-то из завсегдатаев отеля мог представить себе, что и здесь имеются жилые номера для гостей - окружающая обстановка больше напоминала подсобное помещение или комнаты для отдыха персонала, как и должно быть в любой солидной европейской гостинице.
Открыв ключом скрипящую дверь, он вошел в комнату, опустился на кровать и перевел дыхание. Там, за пределами этой жалкой каморки, можно слыть великим, неповторимым и знаменитым, а тут, один на один с самим собой, стоит расслабиться и забыть о слепящих огнях прожекторов, восхищенных и возмущенных лицах публики и привычном гвалта назойливых репортеров.
Но натренированное к малейшим звукам ухо тут же подметило слабое шуршание за тяжелой шторой, прикрывающей окно. Вошедший взял лежащий на табуретке хлыст и, встав, резко отдернул штору. За ней, испуганно сжавшись от столь быстротечного развития событий, стоял невысокий мужчина. Пришелец, одетый скромно, но со вкусом, виновато прижал правую руку к груди и склонил голову перед обнаружившим его человеком.
- Кто вы? - раздражено поинтересовался тот. - Администрация отеля заверила меня, что я один снимаю этот номер.
- Посредственный журналист, - с некоторой грустью представился незваный посетитель. - Рискнувший посягнуть на ваш покой ради удовлетворения собственного любопытства и любопытства моих читателей...
- Ваш английский также весьма посредственен, - заметил хозяин комнаты. - Немедленно убирайтесь отсюда - мне надо отдохнуть после выступления!
- Конечно, я уйду, - торопливо заверил мужчина, - но читающая публика вряд ли захочет узнать, что ее любимец, снимающий по слухам номера-люкс, на самом деле ютится в столь скромном помещении. После чего возникнут самые разные вопросы, на большинство которых рано или поздно вам придется ответить, мистер Гудини. Вопросы каверзные и малоприятные... Не проще ли ответить на мои - куда более простые, безобидные и невинные?
- Да вы, как я погляжу, наглец! - усмехнулся иллюзионист. - Люблю таких, потому что сам принадлежу к их числу. Ладно, ваша взяла. Задавайте свои вопросы. Кстати, у вас довольно странный акцент. Вы откуда?
- Я - итальянец!
- О, прекрасный народ! - улыбнулся Гудини. - В Штатах много итальянцев и они охотно ходят на мои выступления!
- Как и тот народ, из которого происходите вы, Эрих Вейс! - наклонил голову журналист.
- Конечно, вы всегда все знаете, да и, честно говоря, глупо скрывать, что я родился в Австро-Венгрии, в семье уважаемого раввина. Но, поразмыслив, понял, что надо выбрать звучный псевдоним, изначально не отпугивающий зрителей. Ведь тем же итальянцам, полагаю, не очень захочется глазеть на еврея, демонстрирующего поразительные фокусы?!
- Как и евреям на своего соплеменника в этой роли? - заметил собеседник.
- Точно. Сын раввина и нелепые трюки - одно с другим никак не подходит друг другу. А Гарри Гудини - уникален! Он не еврей, не итальянец, не француз, и не ирландец, он - американец, чья универсальность не вызывает сомнений. Задавайте свои вопросы, приятель: мне еще надо сегодня как следует выспаться перед вечерним выступлением.
- Охотно! С чего все началось, маэстро? Как вы стали тем... кем стали?
Гудини задумался.
- Людям моей профессии свойственно придумывать о себе разные байки, приятель. Особенно, когда ты молод и только начинаешь давать интервью. Хочется выдать нечто особенное, единственное, то, что отличит тебя от многих других. Как-то я сболтнул, что еще с десяти лет начал показывать всякие фокусы на публике... Это неправда. Когда мне было одиннадцать, друг отца, Ицхак Ланговер, повез нас, детишек, на ярмарку в соседний городок. А там тогда выступал с представлениями цирк шапито. Фокусник произвел на меня невероятное впечатление: я не мог понять, как этому толстому усатому человеку удается доставать из черного цилиндра то кролика, то пару голубей, то груду разноцветных лент, или такой же цилиндр, только намного превосходящий по размерам тот, из которого его вынули. Это было нечто необычайное для тихого мальчишки, редко когда покидавшего доселе свой дом. Я настолько вглядывался в проходивший на арене номер, что невольно привлек внимание фокусника. И маэстро Персолли, именно так его звали, я запомнил на всю жизнь, подошел ко мне и, протянув свой цилиндр, сказал: “Проверь, мальчик! Это - обычный головной убор, его можно купить в любой лавке!” И я, обомлев от восторга, дрожащими пальчиками, ощупывал оболочку натянутой на картон ткани, чтобы достоверно кивнуть головой: “Да, никакого подвоха, этот волшебник творит подлинные чудеса!” Кстати, как и вы, он родился в солнечной Италии...
- Италия - прекрасная страна, - вздохнул журналист, - но ей всегда не везло на генералов и политиков. Зато фокусников и гипнотизеров у нас с лихвой хватало. А вы родились в Будапеште?
- Все-то вы знаете, - зевнул Гудини. - С вами неинтересно. Ребенком родители привезли меня в США, и я считаю себя стопроцентным американцем. Разве столь важно - где ты родился? Важно то, где ты живешь и кем стал. Вы не согласны?
- Тут можно поспорить, - улыбнулся гость, - но, боюсь, у нас на подобную дискуссию просто не хватит времени. Вы совершаете победный тур по Европе, покорив Америку... Почему именно сейчас, в начале двадцатого века? Вы хотите, чтобы вас запомнили на фоне праздничных салютов и народных гуляний?!
- Почему бы не продлить праздник, если он уже начался? - ответил вопросом на вопрос великий иллюзионист. - Я - молод, полон сил и надежд. Почти как этот начинающийся век, сулящий нам, согласно речам монархов, президентов и премьер-министров, сто лет мира, радости и благоденствия!
- Не уверен, что так оно и будет, - горько усмехнулся журналист, - но мне понятны ваши чувства. Людям свойственно надеяться на лучшее.
- Да, и я дарую им эти надежды! Я выхожу к толпе, исполняю свои номера, и демонстрирую публике возможности человека. То, что делаю я, до меня ни делал никто, даже прославленные индийские факиры. Каждый, посмотрев мою программу, невольно задумается: а ведь и я могу больше, чем мне кажется! Пусть я - единственный и неповторимый в своем роде, но за первооткрывателем обычно следуют остальные!
- А вам известно о несчастных случаях, произошедших с теми, кто пытался повторить ваши трюки?
- Увы... Мой ассистент перед началом каждого представления громогласно предупреждает публику: то, что демонстрирует Гарри Гудини, является уникальным, и повторять трюки, как и подражать ему, опасно для человеческой жизни. Многие считают сие предупреждение дополнительной рекламой, интригующей публику, но, поверьте мне, это не так! Мне всегда больно, когда я слышу о смельчаках, пытавшихся неудачно проделать мои номера.
- А если кому-нибудь удастся исполнить их, причем настолько здорово, что они превзойдут своего учителя?
Артист развел руками:
- Мне ничего не останется, как зааплодировать ему и начать искать для себя что-нибудь новенькое. Но, между нами, я никогда не останавливаюсь на достигнутом и все время ищу: чем же еще покорить зрителей, что бы придумать такого, что еще никто и никогда не видел?
- Вы честолюбивы, маэстро?
- Почему бы и нет? Каждый артист стремится искупаться в лучах славы, ощутить ее божественный аромат... Когда выходите на улицу, в сплошную человеческую толпу, и идешь себе среди других, мало чем отличаясь от остальных, разве вашу душу не терзает подобная схожесть? Но стоит кому-нибудь присмотреться, понять, осмыслить, узнать, - и уже со всех сторон раздаются восторженные хлопки, доброжелательные улыбки, к тебе тянутся сотни руки в надежде на пожатия и автографы... И ты чувствуешь себя героем. Пусть на мгновение, на час, на день, на месяц, но что еще можно сравнить с подобным ощущением?! О, это дьявольское искушение, мой друг, и вряд ли кто способен устоять перед ним. Вот вы, к примеру, беря интервью у великого и неповторимого Гудини, не стремитесь прославиться, стать значимым, первым, и для многих тем самым, единственным, чьи статьи они будут читать и чьим словам станут внимать?!
Журналист рассмеялся.
- Вы не только первоклассный фокусник, мистер Гудини, - отметил он, - но и превосходно разбираетесь в свойствах человеческого характера. Нет, я не обладаю столь большим честолюбием. Но кто знает, может и меня когда-нибудь судьба вознесет на гребень волны, и лучи славы осветят мое неприметное лицо?!
- Главное - надежда, - заметил иллюзионист. - Но это у меня в крови: мой народ всегда лелеял множество надежд... На лучшую жизнь, на возвращение на Землю Обетованную, на возможность, несмотря ни на что, сохранить в себе гордость и достоинство, на удачу, которая достается единицам из миллионов.
- Итальянцы тоже достойны лучшего, - сказал журналист, - учитывая наше историческое наследие. Мне бы хотелось, чтобы Рим стал великим городом и его имя снова бы вошло в анналы истории...
Он оборвал фразу на полуслове, обратив внимание, что иллюзионист не слушает гостя: вид хозяина говорил о том, что и так затянувшаяся аудиенция закончена.
- Рад был общению с вами, - подчеркнуто вежливо произнес журналист, явно недовольный подобной концовкой интервью, - простите, что помешал вашему послеобеденному отдыху.
- Ничего страшного, - безмятежно махнул рукой Гудини. - Вы - интересный собеседник. Кстати, как вас зовут?
- Бенито Муссолини, - поклонился тот, - к вашим услугам!
- Звучное имя, - отметил иллюзионист. - Надеюсь, оно будет неоднократно появляться на страницах газет и журналов Европы.
- Мне бы тоже хотелось в это верить, - вздохнул гость, прикрывая за собой дверь номера.
“Как настырны эти итальянцы, - подумал Гудини, - при надобности пролезут в любую дырку, лишь бы добиться своего. До чего забавный, но настолько амбициозный народец!”
Гарри Гудини (Эрих Вейс) скончался в 1926 году. Вокруг его смерти, как и во времена его публичных выступлений, ходило немало непостижимых слухов и загадочных историй. Одну из которых мы и представили вашему вниманию...
Ян ЗАРЕЦКИЙ
