Белое платье

Не погрешу против истины, если стану утверждать, что все особи женского пола мечтают стать актрисами. Исключительно все, невзирая на возраст, внешние данные и социальное положение. Многие только об этом не догадываются, их мечта дремлет где-то в подсознании, не рискуя напоминать о себе своей владелице, дабы не испортить ей отлаженную и отрегулированную жизнь. Знаете ведь выражение, что лучше синица в руке, чем эти, как их - красивые такие, летят в недосягаемой высоте и курлыкают...
Только маленькие девочки истово верят, что они станут актрисами. Их постоянно лихорадит от желания перевоплощаться в самые разные образы. Недостаток опыта и знаний с лихвой компенсируется обилием маминой одежды, извлеченной из потаенных глубин вместительных шкафов. Если посредством маминых шляпок и длинных платьев не удается создать искомый образ, то в ход идут дырчатые гардины, так чудесно имитирующие платье феи или золушки, или пыльные бархатные скатерти, в пылу творчества стягиваемые со столов, иногда вместе со стоящими на них вазочками с цветами и конфетницами. Замечали ли вы, как все без исключения детишки с радостью играют мышек, мишек и прочую живность на всяких утренниках и концертах? Даже самые противные и хулиганистые мальчишки горько рыдают в углу, если им отказано в роли зайчика.
Лишь годам к тринадцати появляются первые признаки взрослости - мнительность, самобичевание, низкая самооценка... Девчонки перестают ломиться на школьную сцену и бедной училке приходится авторитарным образом заставлять даже самых дисциплинированных петь всем известную и обреченную на успех песню или хороводить скучный танец, выписывая предсказуемые траектории движения на дощатой пыльной сцене...
Так, путем естественного отбора, отсеивается значительное большинство. Тяга к перевоплощению пропадает или принимает завуалированные формы. Под светом рамп остаются действительно имеющие способность - поющие, танцующие, читающие...
Помню, в девятый класс к нам пришла Аллочка, писаная красавица, дочка богатых и любящих родителей. Аллочка выглядела взрослой женщиной да и вела себя не как мы, прыщавые гадкие утки. К тому же она обладала изумительным по силе и тембру голосом и на всех школьных мероприятиях блистала в прямом смысле в вечерних туалетах, выводя оперные рулады и красиво заламывая оголенные созревшие руки. Никто не сомневался в том, что она будет певицей. А ее танец цыганки на новогоднем вечере! Я даже заметила, как молодые учителя по физкультуре, труду и по физике стыдливо отводили глаза от ее оголенного бешено вращающегося в танце живота, кокетливо перетянутого ниткой фальшивого жемчуга. По какой-то глупой переоценке собственной личности я тоже была наряжена цыганкой, костюм нужно было защищать, чтобы получить приз, и великодушная Аллочка снисходительно учила меня в грязном туалете нехитрым танцевальным па, которыми я в силу прямолинейности мировоззрения никак не могла овладеть, к искреннему изумлению наставницы.
Нужно ли упоминать, что вся мужская половозрелая часть школы пала к ее ногам, но Аллочка, игнорируя толпу малолетних воздыхателей, каждый день после уроков садилась в шикарную машину и уносилась во взрослую, еще не ведомую нам жизнь с усатым и элегантным мужчиной. Мы, наивные, кудахтали как переполошенные куры, обсуждая животрепещущую тему - целуется с ним Аллочка или нет? Потом, в середине десятого класса, у нее скоропостижно сгорел от рака отец, бравый и импозантный мужчина. Как бы удивляясь невозможному, съежилась и мгновенно постарела никогда до этого не работавшая, всегда ухоженная и шикарно одетая мама. У Аллочка сменился кавалер - теперь это был симпатичный грузин с развязными манерами. На выпускной вечер она не пришла - среди десятиклассников зашелестело гнусное невероятное слово "аборт" и тихо умерло от стыда среди невинных белых платьев...
Лет через десять, приехав в родной город навестить родителей, я была остановлена на улице неряшливого вида теткой с густо замазанным тональной пудрой лицом, с толстыми ляжками, бесстыдно обнажившими клубки синих вен. Тетка называла меня по имени, зазывала в парикмахерскую, где она мне сделает прическу, и я с трудом узнала в этом кошмарном создании Аллочку...
Печальная история... Но я за тех, кто сумел! Восхищаюсь некрасивыми актрисами: как они сумели пробиться через частокол комплексов, улюлюканье жестоких ровесников, через постоянный невыбор их другими... А они силой своего таланта заставили забыть о своей непривлекательности! Восхищаюсь дурнушкой Барбарой Стрейзанд, Инной Чуриковой...
Иногда я пытаюсь бороться со своей застенчивостью, но всегда крайне неудачно. Первая попытка была в пионерском лагере. Я согласилась с подружкой спеть песню в родительский день. Петь я совершенно не умею, но пионервожатой на это было наплевать - ей нужно было подготовить энное количество номеров. Мы с подружкой страстно репетировали, уединившись за летней сценой. Я наивно полагала, что хорошо петь --это петь громко. Моя партнерша старательно поддержала эту идею, и мы успели прорепетировать песню раз десять, “оттачивая” вокальное мастерство. Когда же объявили наш выход, орущие пионеры свистом и улюлюканьем согнали нас со сцены, несмотря на попытки воспитателей навести порядок. Оказывается, наше бравое пение во время репетиции разносилось далеко окрест, заглушая выступление других артистов, и порядком всем надоело.
Второй раз я попыталась выступить с танцами. Тут я уже была повзрослее и мучилась душным летом в пионерском лагере в качестве воспитательницы. Коллега, призванная быть арбитром, непонятно из каких соображений фальшивым голосом восхищалась моими убогими прыжками и деревянной пластикой. Случайно, резко обернувшись, я застала на месте преступления ее глумливую ухмылку и прозрела, вернувшись назад в надоевшую личину тургеневской сдержанной и печальной девушки.
В то же время я была убеждена, что во мне пропадает дар драматической актрисы. Я знала, во всем виноват его величество Случай, не спешащий сталкивать меня со знаменитым режиссером на дорогах Судьбы... Не потому ли практически все девушки дают задурить себе голову бессовестным проходимцам, отрекомендовавшимся служителями киноискусства, будь то режиссер, помощник режиссера или оператор. Порочные мужчины лучше бедняжек разбираются в их тайных мечтах и нагло пользуются этим знанием...
Итак, Случай поманил меня посредством плакатов, расклеенных на улицах города. С внезапно оборвавшимся сердцем я прочла: "Для съемок фильма «Люди на болоте» приглашаются девушки и женщины в возрасте от двадцати до сорока пяти лет, худощавые, славянского типа, с длинными волосами. Желающим прибыть для отбора 24 и 25 июня в 10 утра к входу в областной Драматический театр".
Нужно ли упоминать, что ночь накануне я не спала. Воображение услужливо рисовало сладкие картины - режиссер немедленно предложит мне главную роль, лишь только увидит впечатляющий славянский нос и трагическое выражение лица. Я буду, как Штирлиц, молчать, глубокомысленно щуриться и смотреть вдаль. Долой глупых пуделеобразных блондинок, да здравствует интеллект!
Действительность разочаровала меня. Два молодых человека, встречавших начинающих актрис, одетые, как сиамские близнецы, в черные джинсы и кепки набекрень, подошли к делу совсем не творчески. Они не намерены были вступать в какие-либо неформальные контакты с испытуемыми и, на мой взгляд, были слишком деловиты и суровы. Быстро пробежали взглядом по моей фигуре, оценивая, как хозяйка на базаре оценивает куриную тушку, - не слишком ли тоща? Они даже умудрились не попасть взглядом в мои блещущие разумом и готовые к жертвам на ниве искусства глаза. Видимо, я соответствовала необходимым требованиям, так как была высока, в меру тоща и обладала гривой длинных прямых волос. Мне было велено явиться в ближайшую субботу на железнодорожный вокзал к десяти утра, имея с собой бутерброд и бутылку воды. Форма одежды - походно-спортивная.
Оскорбленная таким обезличенным подходом и в то же время возбужденная предстоящими событиями, в субботу я выскочила из дому ни свет ни заря. Отдышавшись, уже на вокзале спохватилась, что до назначенного времени еще полтора часа. Минут пять я томилась у входа под часами, толкаемая со всех сторон беспардонными дачниками, наконец решила заглянуть в расположенную неподалеку мастерскую к своим приятелям. Нужно было скоротать время, к тому же каюсь, грешная, распирало желанием похвастаться, и, что немаловажно, что мои знакомые художники изумительно варили кофе.
Естественно, ни на какие съемки я не попала. Встретили меня приветливо, усадили в кресло-качалку посреди мастерской, дали чашку свежеприготовленного ароматного кофе и... высмеяли, как только, слегка жеманясь, стараясь говорить небрежно, я поведала о предстоящих съемках. Уже не помню, какие выдвигались аргументы, помню только, что они были убийственны, суровы и безжалостны. С моей робкой мечты грубо сорвали белое платье и пригвоздили ее к позорному столбу. Бедняжка умерла без сопротивления. До сих пор не понимаю, почему не ушла тогда.
Они были правы тогда, мои безжалостные судьи - они уберегли меня от последующих разочарований. Я просидела в мастерской целый день - сначала позировала для портрета, потом набежали гости и гостям преподносили хохму, как Катька хотела поехать на съемку... Поздно вечером я пошла домой и столкнулась с толпой уставших, злых и грязных женщин, странно одетых - в длинные темные юбки, драные трикотажные кофтенки, приехавших загородной электричкой. Это возвращались со съемок мои несостоявшиеся коллеги. Я пристроилась рядом, навострив уши и по обрывкам разговоров составила картину, как бедных женщин - многие из них были с детьми - целый день гоняли по лесу, заставляли сидеть в болоте и бежать по полю впереди танков. Снимались массовые сцены - нападение гитлеровцев на деревню, уход жителей в лес. Крупным планом снимали только исполнителей главных ролей. А остальные были так, фоном. За этот кошмарный день им назавтра обещали выдать по три рубля в обмен на возвращенные сценические костюмы.
Я тихо порадовалась за себя, рассудительную и благополучную. Через пару дней случайно во дворе многоэтажек натолкнулась на съемочную группу. На лавочке перед домом гримировали актрису Евгению Симонову, исполнительницу главной роли в фильме, в котором я отказалась выступить на заднем плане.
Любимица публики сидела скучная и отрешенная от мирской суеты. Вокруг клубилась толпа зевак. Я демонстративно прошла мимо, а в будущем проигнорировала премьеру фильма

Уехав на постоянное место жительства в Штаты, я внезапно обрела имидж красивой девушки. Все аборигены, с кем пришлось столкнуться на жизненном пути, вполне серьезно спрашивали, не была ли я в России актрисой или моделью. Выслушивать это было и приятно, и обидно - на данном этапе я таскалась по одному из захолустных переулков Брайтона в компании усатой старухи, у которой проживала в качестве няньки и медсестры за смехотворную зарплату. Потом до меня дошло, что любая мало-мальски стройная белая девушка выгодно отличается на фоне засилья шкафообразных испанок, кривоногих писклявых китаянок и развратных грудастых африканок. Я пожинала плоды своей привлекательности - у меня появилось два воздыхателя, которые регулярно, каждый день, возникали на пути следования могучей старухи, за которой по долгу службы плелась я, несчастная и проклинающая злую судьбу. Я стеснялась, завидев их издали, и им, чтобы познакомиться со мной, пришлось обхаживать старуху, интересоваться ее здоровьем и обсуждать погоду. Выжившая из ума бабка искренне радовалась добровольным собеседникам, в то время как все соседи, завидев нас, спешно срывались со ступеней своих домов и скрывались в обозримых далях.
Я так и не приняла ни одного их предложения - ни сходить в кино, ни выйти вечером на лавочку поболтать, а они, кажется, и не обижались на постоянные отказы. Один воздыхатель, к слову сказать, был ослепительный красавец, мечта домохозяйки - высокий, стройный блондин с карими глазами. Он повергал меня в трепет, появляясь в конце пыльного и скучного переулка - дочерна загорелый, в белых джинсах и в черно-белой жилетке, надетой на голое тело. Измученная однообразием, скукой своей жизни и одиночеством, я в один из своих выходных чуть не позвонила ему, но удержалась от соблазна. На следующий день, как бы угадав мои терзания, вредная бабка вывалила информацию, что наш красавец работает в строительной фирме, клеит обои. И я вычеркнула его из своего сердца. Вскоре он подошел к нам попрощаться - сказал, что едет в Голливуд, надеется пробиться на фабрику грез. Мы искренне пожелали ему удачи. Недавно я действительно видела его в какой-то мыльной опере. Он по-прежнему был одет в белые штаны и по ходу сценария пытался соблазнить хорошенькую барышню.
Второй кавалер был черен, как сапог. Он мило ворковал и любезничал с моей Ханигман, испрашивая у нее разрешения отпустить на часок прислугу, то бишь меня, помочь ему перевести русскую песню на английский язык - он желает понимать, о чем поет. Иван-Стар (его творческий псевдоним) пел на русском языке в ночном клубе на Брайтоне. Довольно экзотично для черного парня. Его обаяние и сверхъестественная вежливость не помогли - я была твердый орешек. Позже, выйдя замуж и попав с мужем в этот чертов клуб совершенно случайно, я чуть не была сбита с ног бросившейся на меня со сцены тушей в черной коже. Иван нагло облобызал меня и для меня же спел со сцены Калинку-Малинку, к вящему неудовольствию супруга.
Потом, перейдя на более высокий социальный уровень, вырвавшись из системы прислуживания, я соблазнилась одним из навязчивых объявлений в газете: "Для модельного бизнеса, съемок в рекламных роликах приглашаются вне зависимости от внешности и возраста..." Исходя из принципа, что лучше сделать и жалеть, чем не сделать и жалеть, и что под лежачий камень вода не течет, желая все-таки ухватить того, кто курлыкает в недосягаемой вышине, я уболтала какую-то не лишенную амбиций знакомую, и мы пошли по адресу, трясясь от страха. Агентство находилось в солидном здании в Манхэттене. Мы прошли мимо важного вахтера, вознеслись в лифте на девятый этаж и вошли в студию с окнами во всю стену.
Против нашего ожидания, над нами никто не смеялся. Напротив, мы были приняты как дорогие гости, усажены в мягкие диваны. Нам тут же подали по чашечке кофе, осыпая комплиментами. Мне было сказано, что меня непременно возьмут сниматься в исторический фильм, так как мне идут шляпки и у меня подходящий тип лица, ну совершенно не современный. Мы с подругой сами не заметили, как отдали по триста долларов, согласившись сфотографироваться для каталога, из которого режиссеры набирают себе моделей и актеров. Уже через пятнадцать минут мы, как обезьяны, кривляясь под дулом фотоаппарата, мысленно восходили на подиумы и киноплощадки. Нужно ли говорить, что приглашения ждем по сей день. Приятельница пробилась на работу в госпиталь, а я учительствую. До сих пор жаль тех триста долларов.
Как-то холодным осенним вечером я зашла в ресторан согреться чашечкой кофе. Со мной заговорила соседка по столику, весьма пожилая дама благородной внешности. Услышав акцент, спросила, откуда я, и, узнав, что из Витебска, пришла в неописуемый восторг. Оказывается, ее отец родом из Витебска и она всю жизнь искала людей из этого города. Она даже сохранила свою русскую фамилию - Столяроф, производное от Столярова.
Дама затащила меня к себе домой, в захламленную квартирку на 21-й улице. Ширли в прошлом - актриса. Она играла мать Лолиты в старом фильме, преподавала актерское мастерство. Все стены были завешаны ее фотографиями в различных ролях. Я стала навещать свою новую знакомую, помогала ей выходить на прогулку - она очень страдала, что постарела, что никому стала не нужна, что умерли все близкие ей люди. В очередную встречу, оказавшуюся последней, Ширли сказала мне: "Жаль, что ты мне не встретилась хотя бы лет десять назад. Я бы из тебя сделала хорошую актрису". - "Что вы, - смутилась я. - Я закомплексованная страшно, это невозможно". Ширли задумчиво возразила: "Именно из таких получаются великие драматические актрисы".
Когда я позвонила ей через неделю, незнакомый голос сообщил мне, что Ширли умерла. Я молча положила трубку...