Френд
Обратная связь
У большинства иммигрантов жизнь четко разделяется на две части: на ту, которая прошла там, откуда они приехали, и на новую жизнь здесь, куда они прибыли в поисках счастливой судьбы. Многим приходится начинать все заново, с чистого листа – изучать незнакомый язык, овладевать новой профессией, обживаться в чужой еще пока среде, познавать писаные и неписаные законы этой страны...
Так получилось, что из «прошлой» жизни у меня не осталось близких друзей. Кто-то рано умер или погиб в смутное время 90-х годов, другие как бы растворились в заново перекроенных просторах бывшего СССР. А вот в «новой» моей жизни с первого же года у меня появился человек, урожденный американец, с которым мы дружим уже более двадцати лет, взаимно помогая друг другу адаптироваться в новых условиях.
Как это возможно? - скажете вы. В Америке всякое бывает, но сначала все по порядку...
Прибыв в Нью-Йорк, я довольно быстро осознал, что диплом советского горного инженера здесь не пригодится, и подался вслед за многими нашими соотечественниками зарабатывать хлеб насущный водителем такси. Чуть позднее, изучив город и подучив английский язык, я пересел в лимузин. Между поездками выдавались длительные часы простоя в Манхэттене, которые я коротал за чтением со словарем местных газет. И вот однажды во время ожидания очередного клиента я увидел водителя другого лимузина с подобным словарем в руке, но он мучился, к моему изумлению, над русскоязычной газетой. Его звали Бари, а русский язык он принялся изучать для того, чтобы осуществить свою давнюю мечту – эмигрировать в Россию!
Оказалось, что его бабушка в начале прошлого века прибыла в Америку из белорусского местечка, и с возрастом Бари начал интересоваться историей своих предков, а в последние годы даже отыскал нескольких родственников в России. Он собирался нанести им первый свой визит, для чего серьезно и продуманно готовился. Нужно ли говорить, насколько продуктивным в плане изучения языков оказалось наше общение: в разговорах со мной Бари практиковал свой слабенький русский, а я усиленно пытался «развязать» свой язык – читал-то я по-английски уже прилично, а вот разговаривать было не с кем. Я также много расспрашивал его о здешней жизни и перспективах работы, а он засыпал меня вопросами о том, как следует одеться перед поездкой в Россию, как вести себя на московской таможне, какие подарки окажутся более пригодными для россиян в их уже разваливающейся на части державе...
Как и многие американцы, Бари весьма практичный человек, высоко ценит каждый свой заработанный доллар и всегда стремится получить за него максимум выгоды, однако часто выглядит наивным и слишком доверчивым в незнакомом окружении. За это ему частенько приходилось расплачиваться в свои первые визиты в Россию. Во время проверки на московской таможне у него просто вытащили две сотни «зелененьких», позже в гостях из незакрытого чемодана пропала гораздо более крупная сумма. Во время чеченских войн московская милиция «заметала» Бари на улице за его курчавую бороду («Если бы они еще узнали, что я обрезанный, мне бы от них не отвязаться!» - смеялся он позже). Тамошние таксисты, разгадав в пассажире растерянного иностранца с очень плохим русским языком, в конце поездки угрожающе «объясняли» ему, что названная вначале сумма означает плату за каждый километр, а не за всю поездку.
Однако наибольшее потрясение вызвала краткосрочная, но страстная любовь к одной сибирячке, которая немедленно прервала с ним связь, как только узнала о его твердом решении поселиться в заброшенном северном поселке вместо совместного отбытия в благословенную Америку. Зато в тех суровых краях Бари отыскал своих родственников, очень радушных и милых людей, у которых он с тех пор проводит по 5-6 месяцев в году. Являясь хорошим бизнесменом (у него два выплаченных медальона такси), Бари может себе позволить проживание в двух странах.
А я выглядел таким же наивным и неумелым здесь, в новой для себя стране, и Бари помогал мне побыстрей адаптироваться в Америке. Урожденный манхэттенец, он явился хорошим гидом в наши первые годы знакомства с городом. Часто его простой совет помогал мне избежать крупных ошибок в житейских ситуациях. Бывая у нас в гостях, он всегда просит добавку к полюбившемуся ему борщу, правда, отвергая нашу привычку добавлять туда сметану. На кухне за рюмкой «Столичной» мы не раз по извечной русской привычке «решали» геополитические проблемы, и в ходе спора он порой доводил меня до белого каления своим непоколебимым американо-еврейским либерализмом. Во время своих путешествий по просторам России он неоднократно заезжал в гости к моим родным, а прошлым летом мы впервые отправились вместе из Москвы поездом в мою родную деревню, где купались в пруду, ходили на сельские вечеринки и пасли коров под присмотром моего брата-фермера.
Вот и сейчас он путешествует где-то по заснеженным просторам вновь обретенной для себя экзотической, загадочной, притягательной для американской души страны. Перед самым вылетом Бари позвонил, чтобы поздравить меня с наступающими праздниками, а на мое предупреждение о сильных морозах в Сибире беззаботно хохотнул: «Донт ворри, френд. У меня есть хороший русский шуба!»
Так получилось, что из «прошлой» жизни у меня не осталось близких друзей. Кто-то рано умер или погиб в смутное время 90-х годов, другие как бы растворились в заново перекроенных просторах бывшего СССР. А вот в «новой» моей жизни с первого же года у меня появился человек, урожденный американец, с которым мы дружим уже более двадцати лет, взаимно помогая друг другу адаптироваться в новых условиях.
Как это возможно? - скажете вы. В Америке всякое бывает, но сначала все по порядку...
Прибыв в Нью-Йорк, я довольно быстро осознал, что диплом советского горного инженера здесь не пригодится, и подался вслед за многими нашими соотечественниками зарабатывать хлеб насущный водителем такси. Чуть позднее, изучив город и подучив английский язык, я пересел в лимузин. Между поездками выдавались длительные часы простоя в Манхэттене, которые я коротал за чтением со словарем местных газет. И вот однажды во время ожидания очередного клиента я увидел водителя другого лимузина с подобным словарем в руке, но он мучился, к моему изумлению, над русскоязычной газетой. Его звали Бари, а русский язык он принялся изучать для того, чтобы осуществить свою давнюю мечту – эмигрировать в Россию!
Оказалось, что его бабушка в начале прошлого века прибыла в Америку из белорусского местечка, и с возрастом Бари начал интересоваться историей своих предков, а в последние годы даже отыскал нескольких родственников в России. Он собирался нанести им первый свой визит, для чего серьезно и продуманно готовился. Нужно ли говорить, насколько продуктивным в плане изучения языков оказалось наше общение: в разговорах со мной Бари практиковал свой слабенький русский, а я усиленно пытался «развязать» свой язык – читал-то я по-английски уже прилично, а вот разговаривать было не с кем. Я также много расспрашивал его о здешней жизни и перспективах работы, а он засыпал меня вопросами о том, как следует одеться перед поездкой в Россию, как вести себя на московской таможне, какие подарки окажутся более пригодными для россиян в их уже разваливающейся на части державе...
Как и многие американцы, Бари весьма практичный человек, высоко ценит каждый свой заработанный доллар и всегда стремится получить за него максимум выгоды, однако часто выглядит наивным и слишком доверчивым в незнакомом окружении. За это ему частенько приходилось расплачиваться в свои первые визиты в Россию. Во время проверки на московской таможне у него просто вытащили две сотни «зелененьких», позже в гостях из незакрытого чемодана пропала гораздо более крупная сумма. Во время чеченских войн московская милиция «заметала» Бари на улице за его курчавую бороду («Если бы они еще узнали, что я обрезанный, мне бы от них не отвязаться!» - смеялся он позже). Тамошние таксисты, разгадав в пассажире растерянного иностранца с очень плохим русским языком, в конце поездки угрожающе «объясняли» ему, что названная вначале сумма означает плату за каждый километр, а не за всю поездку.
Однако наибольшее потрясение вызвала краткосрочная, но страстная любовь к одной сибирячке, которая немедленно прервала с ним связь, как только узнала о его твердом решении поселиться в заброшенном северном поселке вместо совместного отбытия в благословенную Америку. Зато в тех суровых краях Бари отыскал своих родственников, очень радушных и милых людей, у которых он с тех пор проводит по 5-6 месяцев в году. Являясь хорошим бизнесменом (у него два выплаченных медальона такси), Бари может себе позволить проживание в двух странах.
А я выглядел таким же наивным и неумелым здесь, в новой для себя стране, и Бари помогал мне побыстрей адаптироваться в Америке. Урожденный манхэттенец, он явился хорошим гидом в наши первые годы знакомства с городом. Часто его простой совет помогал мне избежать крупных ошибок в житейских ситуациях. Бывая у нас в гостях, он всегда просит добавку к полюбившемуся ему борщу, правда, отвергая нашу привычку добавлять туда сметану. На кухне за рюмкой «Столичной» мы не раз по извечной русской привычке «решали» геополитические проблемы, и в ходе спора он порой доводил меня до белого каления своим непоколебимым американо-еврейским либерализмом. Во время своих путешествий по просторам России он неоднократно заезжал в гости к моим родным, а прошлым летом мы впервые отправились вместе из Москвы поездом в мою родную деревню, где купались в пруду, ходили на сельские вечеринки и пасли коров под присмотром моего брата-фермера.
Вот и сейчас он путешествует где-то по заснеженным просторам вновь обретенной для себя экзотической, загадочной, притягательной для американской души страны. Перед самым вылетом Бари позвонил, чтобы поздравить меня с наступающими праздниками, а на мое предупреждение о сильных морозах в Сибире беззаботно хохотнул: «Донт ворри, френд. У меня есть хороший русский шуба!»
