ВСЕМИ ФИБРАМИ души
Памятник человеческой душе
В царстве, расположенном во глуби гор, там, где сейчас юго-восточная Турция, жил в VIII веке до нашей эры крупный царский чиновник Куттамува, который ревностно присматривал за выделкой каменного памятника, или поминальной стелы, или – еще точнее – надгробным изображением. Только в этом камне-гробу железного века находился не прах человека, а его бессмертная душа. Мороз дерет по коже!
То,что большинству из нас представлялось в виде сказки, легенды, мифа, или смутного предчувствия, или суеверных страхов, или вещих снов, здесь, в давно канувшем в небытие горном царстве, около трех тысяч лет назад, представлено четко и ясно как сам собой разумеющийся факт – раздельное существование души и тела и посмертная жизнь души после сожжения тела.
Стелу-душу должны были поставить в похоронном святилище после смерти Куттамувы. Текст, вырезанный в камне, наставлял плакальщиков славить его жизнь, и смерть, и то, что за ней, щедрыми пирами « за мою душу, которая здесь и есть, в этой самой стеле». Это древнейшее письменное и изобразительное свидетельство о религиозной вере в душу, способную существовать отдельно от человека после его смерти.
Новорожденная душа и ангел-акушер
Но у разных народов и даже у отдельных людей в христианские представления о душе примешиваются отголоски более древних, мифологических понятий. Например, о том, что душа умершего заново рождается в момент смерти.
Этот момент рождения младенческой души, возникающей из женского лона прямо на руки ангела с распростертым крылом, впервые в мире изобразил испанский живописец Эль Греко. Ему - также впервые – удалось соединить два эти плана – земное и небесное, дольнее и горние.
Много раз простаивала я в погребальной часовне церкви Санта-Томе в Толедо перед чудной картиной Эль Греко «Погребение графа Оргаса». Действие разворачивается одновременно в мирском и божьем мирах. Внизу, на земле, священники и гранды хоронят тело графа, а на небесах Иисус, Богоматерь, апостолы и ангелы принимают душу усопшего.
Но этот священный «несун» души в рай на картине Эль Греко – крупный ангел «златы власы» с широко разметанным крылом, зависший в промежуточном слое, между небом и землей, где он по всем правилам акушерства, бережно и со знанием дела, принимает новорожденную душу, укутанную, как и положено младенцу, белыми пеленами, или попросту – пеленками. Душа эта вылетела из тела умершего в самый момент смерти и, рождаясь заново, пройдя родовыми ходами (они изображены на картине) как бы из женского лона, пробирается на небеса.
Картина завораживает и потрясает. Что это? Непостижимое уму виденье, которое-таки привиделось визионеру Эль Греко, и он изобразил эти святые метаморфозы души на полотне?
Табу на русскую душу
Откроем Даля и посмотрим, как русский народ относился к душе. Во-первых, никакого сомнения в ее существовании. Во-вторых, русский человек с душой - запанибрата, накоротке, без всяких там метафизических тайн и духовных непостижимостей. Более того, русская душа не противостоит телу, а живет с ним тесно, равноправно и взаимозависимо: «Душой и телом», «Еле-еле душа в теле», «в чем душа только держится».
Когда Бродский писал, как откровение: «Душа за время жизни приобретает смертные черты», русский народ давно уже материализовал душу, свел ее к коммуникативному органу, наделил ее телесными свойствами: «На душе кошки скребут», «Жить душа в душу», «Читать в душе», «Заглянуть в душу», «Всеми фибрами души», «С души воротит», «Душа болит».
Но и на Руси не всегда душа жила так привольно и обиходно. В сталинскую эпоху воинствующего атеизма душа была запрещена. Вместо нее употреблялся обычно аналог – сердце. Но вот Сталин откинул копыта, подождали немного – точно ли, совсем ли откинул, - и в конце 50-х прошлого века душа была всенародно реабилитирована.
И еще как реабилитирована! – введена в постоянный обиход. Упоминание души и ее свойств стало обязательным, как налог, в стихах поэтов всех направлений.Сначала открытием было сказать, что душа бессмертна. Затем эту бессмертную душу настолько затрепали и переиспользовали, что она стала просто риторической фигурой, без всякого – религиозного или обиходного – содержания.
Это массированное наступление души на советскую поэзию было наконец прервано. Наверное, немногие знают или помнят, что в начале 70-х годов печатную душу снова запретили. В цензурном порядке. И, по-моему, правильно. Уж очень опостыла и в самом деле «с души воротила» эта петая-перепетая на все лады советская душа. Я тогда работала редактором прозы в ленинградском журнале «Аврора». С некоторых пор к нам стал регулярно заходить официальный цензор.Собрав нас вместе, под условием страшной тайны, в кабинете главного редактора, он диктовал, а мы должны были записывать все новые печатные запреты. Помимо главных табу, были и странные, не очень внятные запреты. Например, такие исконные слова, как «страна, родина, отчизна, союз, граница, война, восстание и т.д. нельзя употреблять без указания принадлежности». Отменялись «блокада Ленинграда» и число погибших в эту блокаду. Вместо нее – «героическая борьба жителей Ленинграда с фашистскими захватчиками». Запрещались: «слово «секс» и производные, «поцелуй взасос», все подробности любовных отношений, слово «совокупление», а также слова «душа» и «дух» в религиозном смысле». В конце 70-х я эмигрировала в Америку и не знаю, до каких пор продержалась печатная блокада «души».
Вечная загадка человечества
Это случилось в восьмом веке до нашей эры, когда царский чиновник Куттамува, еще живой и невредимый, сооружал своей бессмертной душе памятник, в который эта душа непременно переселится после его смерти. Дело происходило в древнем хетто-сирийском городе Самаль, бывшего в ту эпоху столицей небольшого одноименного царства.
Прошли тысячелетия, песок и ветер хорошо поработали над обезлюдевшим городом. И вдруг о Самале вспомнили. С 2006 года здесь работали археологи из Чикагского университета (США). Летом прошлого года на окраине города они раскопали роскошный особняк, а внутри него наткнулись на скругленную верхушку поминальной стелы и разглядели первую строчку надписи. И вот вся стела перед ними – целая и невредимая. В самом деле, 360-килограммовый базальтовый памятник метровой высоты прекрасно сохранился. Изображенный на нем человек был кремирован после смерти. Его душа, согласно надписи, обитала в стеле. Было чему дивиться! Это первый в семитских культурах памятник души, независимой от тела, а, может быть, и вообще первый в мире памятник душе, как единственной представительнице умершего человека.
Изображение на стеле представляет картину загробного мира. Мы видим бородатого мужчину в шапке с кисточкой – самого Куттамуву, восседающего с кубком вина в руке за столом с едой: хлебом и жареной уткой в каменных чашах. Культовые приношения мертвым входили в религиозный канон на Ближнем Востоке, но – не идея души, отдельной и независимой от тела. Кроме разве в Египте. Там тоже бессмертная душа ускользала из тела в момент смерти, но тело было чрезвычайной важности – его бальзамировали, мумифицировали и укрывали в каменных гробницах. В верованиях же этого небольшого семитского народа Самаль тело было ничтожно (его сжигали, не заботясь поместить прах в урны), душа была проводником умершего в бессмертие.
Вот еще одна новая (хотя и очень древняя) вариация на жгучую во все времена тему: а что такое душа? Может быть, новые открытия археологов в этом, из железного века, городе Самале, где жители были одержимы своей душой и четко проницали ее назначение, внесут ясность в эту вечную загадку человечества.
comments (Total: 2)
Почему я никогда не поеду в Россию
Время публикации: 2 января 2009 г., 08:39
Незадолго перед поездкой в Москву мне попалось на глаза любопытное письмо из Канады , опубликованное в «Огоньке». Процитирую его полностью.
«ПОЧЕМУ Я НЕ ВЕРНУСЬ
Читаю вас за границей, где живу 11 лет. Итак, еще раз об «утечке мозгов». Недавно получил приглашение работать в Москве и впервые за все годы поехал посмотреть на Россию, людей и фирму.
Ребята… Да вы что?! От выхлопов дышать нечем. Ползущие КамАЗы, чадящие соляркой. Жеваные, именно не битые, а жеваные автобусы и троллейбусы…
Страну превратили в сборище сидящих на карачках людей с пивом в руках. Ну почему, почему разрешили пить пиво в открытую? Нигде в мире невозможно увидеть человека со спиртным в руках вне бара или дома. Кто намеренно спаивает наших детей и подростков? Где это видано, чтобы парень угощал свою девушку пивом?
Я, живя за границей, был против западных фильмов с неизменно пьяными русскими, против стереотипов о русском человеке в шапке-ушанке с бутылкой водки. Теперь, к своему ужасу, я понял, что они правы. Посмотрите на парней — бритые затылки и бутылка в руках. Откуда этот тюремный тон? Откуда эта блатная мода на тюремщину? Почему героями этих парней стали криминальные рожи с распальцовками?
Народ уже не умеет сидеть на скамейках в парке, он сидит на спинках. А там, где нет скамеек, он сидит на корточках, как в тюремной камере. (Игорь)».
Сначала я немного был шокирован безаппеляционностью утверждений автора, но после двух-трех дней пребывания в Москве, вынужден согласиться с каждым написанным Игорем словом. Всё, что он написал, — истинная правда. Судя по письму, в России он был летом — а я был зимой, но всё то же самое.
Поворотниками и разметкой никто не пользуется. Через относительно чистую «бойницу» на заляпанном грязью и треснутом лобовом стекле на вас смотрит прокуренный водитель-«частник», который в свою «восьмерку» загружает три ваших чемодана, так что прогнивший пол находится в нескольких сантиметрах от асфальта. Через каждые три минуты закуривается новая сигарета, ручка двери не работает, а стекло не опускается. Салон его «восьмерки» и вся ваша одежда вмиг прокуриваются. В метро свои прелести: катающиеся по полу вагона пустые бутылки, «бомжи», да и от некоторых москвичей (москвичей?) так разит немытым телом, что приходится протискиваться в другой конец битком набитого вагона.
А что может быть тягостнее после 12-часового перелета с западного побережья США в Москву? Правильно, ожидание прохождения паспортного контроля в накуренном закутке, где только два (ДВА!) выхода открыта для граждан РФ, и еще столько же для иностранцев.
Мимо проходят с надменным видом пограничники, пропитые грузчики, сотрудники многочисленных служб аэропорта. Всё делается нарочито неторопливо — будто одолжение. Ни одного профессионально выполненного объявления, ни одного «значка» с указанием фамилии и должности, ни одного жеста помощи — вместо этого открываются какие-то непонятные двери без единой вывески и оттуда выходят трое военных в шапках-ушанках, прямо как в дешевом западной фильме про Россию.
Но самое интересное зрелище начинается при выходе из темного зала аэропорта. Только в России есть полнейший бардак с такси. Сначала к вам подойдет плохо выбритый детина и скажет: «Куда ехать? Такси?» При ответе, который его не устраивает, он просто молча разворачивается. Нигде в мире мне не доводилось найти аналога «русского извоза», с непереводимым ни на один язык мира диалогом-торгом.
Создается впечатление, что все увиденные мною люди — из сказки «По щучьему велению», только что слезшие с печи и не спешащие отдать приказ своей волшебной щуке. Ну как еще можно объяснить наличие армии лоботрясов, тусующихся в фойе гостиницы «Интурист» и, зевая, называющих тариф — «тридцать-сорок долларов» от Тверской до метро Речной Вокзал.
Еще, что бросается в глаза, а, точнее, режет уши, — это сквернословие на каждом шагу. Ну, как говорится, это дело для России понятное и привычное — но не в таких же размерах!
Матерятся все мужчины, не обращая ни малейшего внимания на женщин и детей. Матерятся, как пьяные сапожники, девицы-студенты довольно одухотворенного вида, возвращающиеся из консерватории. Матерятся дети. Все нравственные и моральные устои, которые когда-то существовали, теперь выбиты из под ног: впечатление, что имеешь дело с массой злых людей, которые лишены всех и всяческих идеалов и просто выполняют чисто функциональные обязанности и просто хотят урвать от жизни кусок прямо сегодня, сейчас, не останавливаясь ни перед чем.
Герой нашумевшей передачи «За стеклом» Макс в интервью «МК» так и говорит: «Я готов идти по трупам». Если всё это помножить на повальное пьянство и всеобщее курение, то общество получается еще то.
Вечером 30 декабря Тверская улица представляла из себя что-то страшное, что надо было бы заснять на видеокамеру. Такого обилия людей в такой стадии опьянения я не видел давно — тут же, приткнувшись к серым стенам Центрального телеграфа, молодые люди справляли малую нужду, а вот этот человек принял на грудь явно больше, чем нужно — покрывает обледенелый тротуар своими рвотными массами. Его приятель, еще более нетрезвый, уже упал на мерзлую землю и начинает примерзать к собственной блевоте.
В Елисеевском магазине соединили два стола и тоже сидят «в стельку пьяных» человек десять. И это не просто веселые выпившие люди, я говорю о сильных стадиях опьянения — мутные глаза, прилюдные целования под храп соседа и так называемые «ВЫСКОЧИВШИЕ БОЛВАНЧИКИ» — нечленораздельные фразы по циклу: «Ну, это самое, чего, ну, я ему сказал, а он, это самое, а чего!» — «Да ничего, мля, я тебе говорю, а чего» — и вот такой разговор минут на сорок!..
В Москве, а особенно внутри Садового кольца, бросается в глаза целая армия молодых мужчин от 20 до 40 лет, которые занимаются непонятно чем — если бы Шерлок Холмс оказался в начале ХХI века в Москве, то был бы совершенно сбит с толку.
Все центральные переулки утыканы служебными машинами со скучающими водителями и охранниками, мимо них постоянно снуют бойцы этой самой армии «середнячков с высшим образованием», которые делают что угодно: о чем-то оживленно переговаваются по мобильным телефонам, считают пятисотрублевые купюры, несут какие-то пакеты, гремят бутылками с водкой.
Но вот сказать, что это обеденный перерыв, — нельзя, так как этот перерыв постоянен. Ощущение, что «работа на подхвате» — это очень выгодное дело, никакое иное определение, а точнее описание их деятельности, мне в голову не пришло.
Трассы, проложенные в 60–70-е годы, хронически перегружены — отсутствует, как таковая, уличная разметка, понятные указатели и дорожные знаки. Добавить сюда полное отсутствие культуры вождения и неиспользование поворотников, а также вот такие не придуманные ситуации.
«Как всё было. Классически.
Ночь, дождь, грязь, ничего не видно.
Дорога, три ряда сужаются в два. Меня явно пропускает глазастый мерс на габаритах: я иду в левом, он — в среднем. Как только я практически перестраиваюсь, я вижу в зеркало, что этот мерс уже в сантиметре от меня и давит по тормозам. Он меня обгоняет и жмёт меня вправо. Из него выходят трое «понятно кого» и начинают на меня орать:
— Как ты едешь! Ты нас поцарапал! У нас новая машина, стоит 80000$, нам её завтра ставить шефу на стоянку.
Я говорю:
— Где поцарапал???
Они:
— Посмотри!
У них поцарапано крыло и бампер. Площадь достаточно большая, и глубоко. Я иду к своей машине, и вижу, что у меня вообще ничего.
Говорю:
- А у меня повреждений-то нету!
Сразу получаю прозрачный намёк на удар в морду.
Говорю:
— Окей, вызываем ГАИ.
Снова получаю более явный намёк на удар в морду….
- Окей, говорю, ГАИ вы вызывать не хотите, я у себя повреждений не вижу. Поехали на свет.
Они светят зажигалкой, я протираю себе всю заднюю часть насухо, но действительно ничего не вижу. (Тут они видимо сплоховали — притёрли меня уж больно слабо, у меня действительно не было видно повреждений, даже освещая зажигалкой.
Итак, я говорю: «ГАИ вы вызывать не хотите, поехали на свет». ЭТО МЕНЯ И СПАСЛО».
Описывая извечную российскую беду, дороги, я совсем забыл про тех, кому правила уличного движения не писаны. Каждые 2–3 минуты по Новому Арбату (Калининский проспект) и по Тверской летят, как угорелые, машины с мигалками.
Точнее, пытаются лететь, так как пробки такие, что хоть с мигалкой, хоть с тремя — стоять будешь, если только ГИБДД (которое, опять хотят переименовать в ГАИ) не перекроет специально улицу. Есть целые категории «крутых», которые постоянно соревнуются — «А у меня пропуск-въезд под «кирпич»», «А у меня — «проезд всюду»», «А у меня пропуск Госдумы», «А у меня талон — БЕЗ ПРАВА ДОСМОТРА ТРАНСПОРТНОГО СРЕДСТВА», «А у меня вообще — СИНИЕ МИЛИЦЕЙСКИЕ НОМЕРА!» Вот как!
Причем обычное население давно привыкло к таким вот закидонам на дорогах и ничего необычного в этом не видит «Начальство поехало!», как и при Екатерине — «Вон баре поехали…».
Вообще, никаких признаков настоящего среднего класса и демократии для всех я не обнаружил. Ну, немного прибавилось банкоматов, но никто не пользуется банками в привычном западному человеку смысле, деньги — только в долларах, и только в чулке. Ну, заставлены магазины дубленками, дорогущими подарочными часам и колбасами.
Любая сотня-другая долларов, которая приклеивается к рукам, тут же проматывается в этих магазинах или новомодном ресторане японской кухни — «Якитория».
Никаких длительных финансовых проектов или вложений не наблюдается. Вон, широко разрекламировали комплексы элитного жилья «Алые паруса» и «Соколиное гнездо» — да, но кто может себе позволить платить по 1500 долларов за квадратный метр?! А где гарантии, что вашего соседа по такому жилью не взорвут вместе с целым этажом, после чего газеты обыденно напишут «очередные разборки».
Зимой — пробки на дорогах, гололед, голодные одичавшие собаки и сугробы, летом — еще более дикие пробки, еще больше бродячих собак и детей, духота, комары и смог над городом.
Не ожидал, что за какие-то там две недели мне придется столкнуться с правоохранительными органами в столице.
Престиж и само свойство работы человека в форме (всё равно какого цвета) в России подняты на должную высоту. И совсем не обязательно быть работником МВД или ФСБ, чтобы проявить власть: любой охранник в гостинице может сделать ваше пребывание там запоминающимся как вам, так и вашим гостям.
Несмотря на то, что я жил в «Интуристе» около двух недель они нет-нет, да и норовили напомнить о себе: «Стоять! Ваши документы! А это кто?» Всё это сопровождалось многозначительными паузами, выпусканием дыма в сторону моих гостей и исканием повода, ну к чему бы еще придраться? Но вот многочисленных проституток, оккупировавших это некогда элитное заведение, охрана предпочитает не трогать.
Не только на входе в «Интурист», но в самых прозаических местах охранники могут сделать с посетителями всё что угодно.Иду по старому Арбату, смотрю — солидная на вид аптека, на которой висит логотип — «VISA/MasterCard». Набрал всякой медицинской ерунды, предъявил карточку к оплате. Смотрю, аптечный клерк как-то странно на нее и на меня смотрит, хотя это была совершенно нормальная карточка, выданная мне одним из американских кредитных союзов.
— Что-то не так? — спрашиваю,
— Сейчас разберемся, пройдите к заведующему…
— Знаете, — говорю я — мне некогда, давайте назад мою карточку, я постараюсь найти нужное количество рублей.
— Это уже невозможно! Охрана! Задержите его!
Ко мне подходят твое рослых молодых людей и соображают, что им делать в этой обстановке: видимо, мой цивильный вид сбил их с толку. Это понимаю и я, и стараюсь максимально сохранить хладнокровие, так как любое резкое движение с моей стороны немедленно привело бы к заламыванию рук, — далее везде: лицо в снег, удары по почкам, «оказал сопротивление» и т. п.
Нехотя прохожу в кабинет заведующего аптекой, понимая, что вечер этого дня уже безнадежно испорчен. Сижу в кабинете заведующего и на 20-й минуте начинаю нервничать. Смотрю, заходят два типа: один в сильной стадии опьянения — как оказалось, из милиции. Ни продавцом, которому чем-то не понравилась моя совершенно легитимная карта, ни заведующим аптекой, ни охраной не делается НИ МАЛЕЙШИХ попыток как-то разобраться в ситуации, и, видя, что такая немая сцена ни к чему не приведет, я стараюсь рассказать работникам милиции в штатском, что тут происходит и почему их отрывают от поиска настоящих преступников.
Предъявляю свой российский внутренний паспорт, который сразу же перекочевает в карман оперуполномоченного. Никакие другие мои кредитные карточки, ни мои американские документы, которые доказывают, что я не верблюд, моих новых знакомых не интересуют. Инцидент затягивается. Звучит сакраментальная фраза: «Вам придется пройти с нами».
Пошел с ними в отделение — «до выяснения» обстоятельств. Сохраняю максимальное спокойствие, которое дается мне всё тяжелее. Появляются какие-то новые люди, которые рассматривают меня с минимальным вниманием — но реально ничего не происходит, передо мной замаячила реальная вероятность оказаться в «обезьяннике» или камере. Но всё происходит корректно, рядом со мной на диванчике в коридоре скучают два «бойца» какой-то силовой структуры, прикомандированной к отделению милиции. Наконец я замечаю свой паспорт в руках у молодого человека лет 25–27, напрявляющегося в мою сторону:
- Пройдемте со мной, — кивает он мне, — и вы двое, вы мне тоже нужны.
Куда это я и они можем идти? Спускаемся еще на два этажа, проходим сквозь какие-то двери, у меня мысли обгоняют одна другую. Наконец мы заходим в какой-то кабинет. Жду указаний «начальника» — никакую инициативу проявлять не хочу. Мне предлагают сесть напротив стола, а сбоку присаживаются двое «бойцов», которые разглядывают меня с вялым интересом. Эта безучастность к происходящему, равнодушие — устрашает меня больше всего. Если скажут избить, то изобьют — а скажут нести на руках, так вынесут.
- Мы у вас изымаем эту карточку, — обращается хозяин кабинета ко мне и вынимает из папки лист бумаги с заголовком «Протокол». Внезапно дверь распахивается и входят двое новых сотрудников милиции в штатском
— Что тут происходит у вас?
— Да вот, — нехотя начинает объясняться хозяин кабинета, — поступил сигнал из аптеки. Разбираемся.
Моя карточка и мой паспорт переходят в новые руки.
— Нормальная карточка. Что не понравилось?
— Да я не понимаю ни хрена в этих карточках, хорошо, что вы пришли…
— Короче, отпускай его. Пошли с нами, ты мне по делу нужен.
В следующее мгновение мне вернули паспорт и злосчастную «Мастеркард».
— Я могу идти? — уточняю свое положение я.
— Да, конечно, — скороговоркой сообщает мне хозяин кабинета, давая понять, что разговор окончен и что дальнейших уточнений и разъяснений не предвидится.
Сейчас главное — без суеты выйти из отделения милиции и как можно скорее добраться до «Интуриста», чтобы там перевести дух и дать волю размышлениям и возможным вариантам — задержание на 5, 15 или 30 суток, оформление «подписки о невыезде» — мало ли, что обратный билет на 2 января. Или могло произойти элементарное избиение и конфискация остатков рублей и долларов, которые там у меня остались. Всё что угодно.
Сам факт того, что произойти могло ВСЕ, ЧТО УГОДНО, уже говорит о многом! Интересно, что напишут американские студенты, которых обвинили в шпионаже после того, как нашли два грамма марихуаны?
Друзья дополняют мой рассказ своими впечатлениями. Одному моему приятелю, также случайно «забранному на улице», вообще была сказана вот такая фраза, полная вселенского смысла: «Ну что, пробить пацана?» А другой приятель просто сумел откупиться, когда увидел, что сидящих в «обезьяннике» лиц «кавказской национальности» просто методично обрабатывают дубинкой по почкам.
Лица 18–25 лет вообще в последнее время имеют шанс не вернуться домой, если у них в паспорте нет соответствующего штампа про воинскую обязанность. Совершенно реальные случаи: утром ушел на работу в инвестиционный банк, задержан милицией, доставлен в военкомат, оттуда — напрямую на сборный пункт, на Угрешку. «Там разберутся!» — и без шанса позвонить домой! А дома родители обзванивают все больницы и морги…