Северный Кавказ: перспективы мира
В мире
Вопрос: Сообщается, что в Чечне ситуация постепенно успокаивается. В какой степени это результат действий властей России, а в какой - действий президента Чечни Рамзана Кадырова?
Малашенко: После второй войны все было разрушено, и ни один человек - и я в том числе - не мог представить, что это все может быть восстановлено. Тогда обсуждался вопрос: не снести ли город Грозный и не построить где-то заново, оставив один район, как памятник. Я не хочу ни хвалить, ни ругать Рамзана Кадырова. Но он действительно совершил маленькое чудо - восстановил Грозный. В городе действительно течет вода из крана, есть свет, можно спокойно ходить по улицам и на каждом углу не стоит бронетранспортер.
Что это? Это - активность Кадырова и огромные деньги, которые идут из Москвы. Можно по-разному относиться к этим деньгам. Можно воспринимать их как некое извинение за то, что творила Москва в первые две войны (ныне никто особо и не скрывает, что и первая, и вторая война исходили не изнутри Чечни, а снаружи). Да, в Чечню вложены колоссальные деньги. Но просто так вкладывать деньги рискованно - нужен какой-то активный человек, который ими распорядится. Рамзан Кадыров с этой задачей справляется.
Любимый вопрос, который задают чеченцы, относящиеся к Рамзану скептически: “А что бы он делал, не будь этих денег?”. И тут же припоминают, какие суммы оседают в карманах московских чиновников, а какие - достаются непосредственно Рамзану и его окружению.
Рамзан и его отец пришли к соглашению с боевиками. Большая часть людей, которые воевали против России, вернулись. Какое количество боевиков остается в горах, никому неизвестно. Рамзан называл цифру в 200-400 человек, примерно вокруг этих значений и крутится вся информация, но все же думаю, что их больше.
Начиная с прошлого года, молодые люди примерно 16 - 20 лет опять начинают, если не уходить, то посещать горы. Рамзан Кадыров это долгое время отрицал. Но в этом году произошло событие, которое не могло остаться незамеченным: целая группа из 20 человек ушла в боевики. Дело получило столь серьезную огласку, что муфтий Чечни публично заклеймил этих молодых людей.
Сложно сказать, надолго ли они туда уходят. Некоторые - навсегда; другие - уходят, потому что там хорошо платят, можно чему-то научиться, однако в боевых действиях они непосредственного участия не принимают. В прошлом году также прошел слух - подчеркну, что это слух, но мы знаем, что все слухи на постсоветском пространстве на 90% оказываются правдой - что в Чечне воссоздано некое военное формирование, где готовятся женщины-шахидки. Можно было бы в это не верить, однако теракт, который произошел осенью во Владикавказе и который провела шахидка, показывает, что не все так просто. Трудно сказать, входила ли эта женщина в некое подразделение, но если произошел такой теракт, значит, где-то смертниц продолжают готовить.
Вооруженная оппозиция в Чечне существует. Там разные люди: есть убежденные фанатики; есть люди, совершившие преступления, которые просто не могут вернуться... Но главная проблема связана с другим: бывшие боевики сегодня фактически заправляют в Чечне. И Рамзан Кадыров, и люди вокруг него - в основном, бывшие боевики, бывшие сепаратисты. Я не скажу “бывшие ваххабиты”, хотя есть и такие... Возникла парадоксальная ситуация: большая часть чеченского общества, которая не принимала активного участия в сепаратистском движении, сейчас находится под контролем бывших сепаратистов, которые пользуются полным доверием Москвы, делают все, что угодно, распоряжаются как хотят и, естественно, в свою пользу. У многих чеченцев возникает вопрос: “А мы-то что? Ведь мы всегда были за Россию, мы всегда были против сепаратизма!”.
Я вспоминаю то время, когда европейцы требовали от России диалога с сепаратистами. Путин пошел по пути чеченизации конфликта, в основе которого лежал тот самый диалог с “раскаявшимися сепаратистами”. То есть формально он удовлетворил те требования, которые выдвигались.
Не могу сказать, что чеченское общество сегодня консолидировано - это одна из проблем, которая о себе еще заявит. Вторая проблема - авторитарнейший режим Рамзана Кадырова. Его называют “диктатором”, что, судя по всему, близко к истине. Но на фоне общей политической палитры России Рамзан туда хорошо вписывается. Особенно если учесть, что сегодня происходит то, что мой коллега Андрей Рябов называет “феодализацией политических отношений”. Кадыров вписывается в систему отношений “патрон-клиент”, в данном случае в роли патрона больше выступает Путин, чем Медведев.
Полное господство Рамзана над этой территорией безусловно определено его неформальными отношениями с Владимиром Путиным. Сначала это были неформальные отношения между его отцом Ахмадом-хаджи и Путиным, а после гибели Ахмада-хаджи Рамзан стал его преемником, что Путин принял.
Если послушать оппозицию - и российскую и чеченскую - и Ахмад-хаджи - бандит, и Рамзан - бандит... Но я не склонен к употреблению таких терминов, потому что практически все президенты на постсоветском пространстве практикуют элементы “бандитизма”. Мы знаем, например, как государственные люди грабят бизнесменов. Судя по всему, “бандитизм” - это часть постсоветской политической культуры.
Вопрос: У кого больше власти в Чечне - у Кремля или Рамзана Кадырова?
Малашенко: Реальная власть, конечно, у Рамзана. В течение последних лет он добился того, что были устранены практически все его конкуренты. Последним был клан Ямадаевых, между прочим, некоторые его члены были героями России. До этого были каким-то образом убраны командиры иных батальонов, большая часть которых изначально воевала на стороне России. Я сегодня не вижу ни одного клана и ни одного политика, которого можно было бы поставить рядом с Рамзаном и его кланом.
Более того, Рамзан фактически с разрешения Путина давит те федеральные институты, которые пытаются действовать в Чечне: ОРБ-2 (оперативно-розыскное бюро ОРБ-2 Главного управления МВД России в Южном федеральном округе - Washington ProFile), прокурора Чечни, местное управление ФСБ. Даже ГРУ, которое покровительствовало батальону “Восток”, ничего не могло сделать, хотя российские силовики неоднократно предупреждали, что нельзя давать такую волю Рамзану.
С этой точки зрения, Путин добился успеха в деле чеченизации. Лояльность Рамзана и его людей очень велика. Но есть определенные правила игры: Рамзан лоялен Москве, но и Москва полностью лояльна ко всем деяниям Рамзана на чеченской территории.
Вопрос: Складывается впечатление, что в Чечне уже тишь да гладь, а все чеченские проблемы переехали в Ингушетию и Дагестан...
Малашенко: “Тиши да глади” в Чечне уже нету хотя бы потому, что наступил экономический кризис. Все северокавказские республики дотируются из федерального бюджета, в том числе и Чечня. Как себя поведет Рамзан, когда поток денег начнет иссякать? Думаю, что у него могут возникнуть проблемы.
Если говорить относительно остального Северного Кавказа, то наибольшие проблемы могут возникнуть в отношениях между Северной Осетией-Аланией и Ингушетией. Сейчас в Ингушетии сменили президента. Новый президент Юнус-Бек Евкуров - человек военный и, судя по всему, очень неглупый. Он изначально повел себя очень правильно, умеренная оппозиция признала его. Но есть оппозиция, которая его не признала; сохраняются проблемы кровной мести - там продолжаются убийства, хотя и в намного меньших масштабах... Но самая главная проблема - Пригородный район, спорная территория между Северной Осетией и Ингушетией. Эта проблема не решаемая. Ее “нерешаемость” в Ингушетии вызывает особое раздражение после того, как быстро Москва устроила независимость Южной Осетии.
Фактически ныне на Северном Кавказе у Москвы появился новый фаворит - Южная Осетия. К тому же де-факто Ингушетия противостоит не только Северной Осетии, но и Осетии вообще, поскольку к Северной Осетии подключился вооруженный Юг с опытом боевых действий. В 1992 году, когда разразился осетино-ингушский конфликт, южные осетины сыграли в нем важную роль - они, кстати, составляли личную гвардию бывшего президента Северной Осетии Ахсарбека Галазова.
Ингуши смотрят на эту ситуацию с каким-то непониманием. При любом кризисе, который может вспыхнуть на Северном Кавказе, проблема осетино-ингушских отношений немедленно всплывет. Как она будет решаться - сказать трудно. Но ныне граница между Северной Осетией и Ингушетией - это фактически граница между двумя государствами.
В Дагестане стабильности нет. Там каждый день происходят нападения и убийства. Там месть сотрудникам правоохранительных органов возведена в некую стратегическую линию разрозненной, но оппозиции. Там некому сказать “Остановитесь!” и некому пойти на примирение. Слава Богу, нет больших политических взрывов, но совершенно очевидно, что в Дагестане идет латентная гражданская война. В России к этому привыкли и считают это почти нормальным.
И в Дагестане нет никакого сепаратизма - я это подчеркну, на всякий случай. Какие бы проблемы ни выясняли дагестанцы между собой, это внутренние проблемы. Существует некое чувство самосохранения: ни одному дураку не придет в голову говорить о независимом Дагестане. Но как разрулить внутреннюю ситуацию - сказать трудно...
Вопрос: После войны в Южной Осетии у осетин появилось свое государство. Как это может отразиться на лояльности осетин России?
Малашенко: И Северная, и Южная Осетии ныне суперлояльны Москве, потому что в противном случае они могут оказаться один на один с Ингушетией и даже при каком-то варианте один на один с мусульманским Северным Кавказом. Там было замечено, что в ходе осетино-грузинской войны мелькала информация, что Россия поддерживает своих братьев по вере...
Вторая проблема: перераспределение симпатий Москвы. Раньше “любимым человеком” был Рамзан Кадыров. Теперь внимание приковано к президенту Южной Осетии Эдуарду Кокойты. Он тоже пытался сыграть в любимца московской публики, наговорил много лишнего - его одернули... Но трагедия Чечни была относительно давно, а разрушения Южной Осетии еще на слуху. И это перераспределение внимания России раздражает Кадырова. Он привык находиться на особом положении. А тут появляется квазигосударственное образование, которое тоже на что-то претендует. Кстати, проблемой Абхазии на Северном Кавказе намного меньше увлечены.
С Южной Осетией, как известно, есть три варианта: сохранение независимости, присоединение к союзу России и Беларуси и присоединение к Северной Осетии. Последний вариант в нынешних условиях невозможен, поскольку он будет означать фактически аннексию части грузинской территории. В условиях кризиса на это не пойдут. С батькой Лукашенко тоже не всегда можно договориться.
Я думаю, что Южная Осетия на какое-то время останется в подвешенном состоянии. Сложно сказать, что там произойдет в будущем. Тем более что проблема Южной-Северной Осетии - это еще и проблема разделенных народов. На Северном Кавказе есть еще один такой народ - лезгины, 500 тыс. человек, половина которых живет в России, в Дагестане, а вторая половина - в Азербайджане. Осетинский прецедент может аукнуться, и аукнуться достаточно негативно.
Вопрос: Некоторые русские националисты выступают за уход России с Северного Кавказа. Ваше мнение?
Малашенко: Северный Кавказ долго находится в составе России. Не представляю его в каком-то ином состоянии: сложно представить независимую Кабардино-Балкарию. Если встать на позицию сторонников этой теории, то об отторжении можно говорить в отношении Дагестана, где русских осталось 3%, Чечни и Ингушетии, где русских практически нет. За последние два года в Чечню вернулись 300 русских семей. Мы знаем, как убивали русских, которые возвращались в Ингушетию, хотя их там даже охраняли... А что касается той же Кабардино-Балкарии, Адыгеи, Карачаево-Черкесии, то там есть значительное русское население. Как это все будет отторгаться?
Можно, конечно, заниматься политическими фантазиями - подчеркну, фантазиями... Предположим, начинает разваливаться Россия. Но развал пойдет не с Кавказа, а с Дальнего Востока, с Калининградской области... Народы Северного Кавказа понимают две вещи: с одной стороны, они к России прилепились, а с другой - они никому не нужны со всей их независимостью. Это не Югославия. Это традиционные и полутрадиционные общества, которые сами вряд ли выживут.
Обратный вопрос: насколько влиятельны сепаратисты на Северном Кавказе?
Малашенко: Сепаратистов там несколько десятков или сотен. Концепт сепаратизма используется местными элитами, чтобы напугать Москву. В реальности, особенно после чеченских войн, я не представляю, какой может быть там сепаратизм.
Вопрос: Какова роль иных государств в этом регионе? Чеченские сепаратисты периодически сообщают о разоблачении израильских шпионов, российские СМИ - о шпионах из США, Великобритании, Саудовской Аравии, которые оперируют на Северном Кавказе...
Малашенко: Это все кусочек конспирологии, “теории заговоров”, которая очень красиво озвучивается. Я бы с большим интересом посмотрел на американских шпионов, которые орудуют где-нибудь в Кабардино-Балкарии.
Влияние с Юга - из мусульманского, арабского мира - конечно, есть, но заметно меньше того, что было во время чеченских войн.
Надо сказать, что ближневосточная публика, которая активно влияла на ситуацию в регионе, ныне испытывает определенное разочарование в Северном Кавказе. Они несли иной ислам, они по-другому себя держали, они относились к кавказцам достаточно презрительно и они не прижились. Даже Хаттаба чеченцы не любили. Да, кто-то их поддерживал, потому что они давали деньги. Но теперь влияние ваххабитов, салафитов, сторонников “чистого ислама” намного меньше чем раньше. Все, что мы имеем там, -это не израильские шпионы и не саудовские происки, а свое, отечественное.
Вопрос: Северный Кавказ когда-нибудь станет мирным регионом?
Малашенко: Это зависит от того, насколько будет он модернизирован, насколько влиятельным там будет гражданское общество. На сегодняшний день это полутрадиционное общество с явными признаками демодернизации, упадка современных секторов экономики и системы образования, восстановления патриархальных отношений... Образованные кавказцы пытаются оттуда уехать. То есть сегодня - даже если не брать в расчет политическую нестабильность - Северный Кавказ движется в обратном направлении.
Хочется надеяться, что когда-нибудь все изменится. Жители Северного Кавказа познали не только Саудовскую Аравию, но и Европу. У них есть возможность сравнивать. Очень многое будет зависеть от того, что будет делать Россия. Северный Кавказ - это часть России. Если реформы в России будут успешными, то они рано или поздно достигнут Кавказа. Если их не будет, то положение на Северном Кавказе будет еще хуже, чем в России.
Малашенко: После второй войны все было разрушено, и ни один человек - и я в том числе - не мог представить, что это все может быть восстановлено. Тогда обсуждался вопрос: не снести ли город Грозный и не построить где-то заново, оставив один район, как памятник. Я не хочу ни хвалить, ни ругать Рамзана Кадырова. Но он действительно совершил маленькое чудо - восстановил Грозный. В городе действительно течет вода из крана, есть свет, можно спокойно ходить по улицам и на каждом углу не стоит бронетранспортер.
Что это? Это - активность Кадырова и огромные деньги, которые идут из Москвы. Можно по-разному относиться к этим деньгам. Можно воспринимать их как некое извинение за то, что творила Москва в первые две войны (ныне никто особо и не скрывает, что и первая, и вторая война исходили не изнутри Чечни, а снаружи). Да, в Чечню вложены колоссальные деньги. Но просто так вкладывать деньги рискованно - нужен какой-то активный человек, который ими распорядится. Рамзан Кадыров с этой задачей справляется.
Любимый вопрос, который задают чеченцы, относящиеся к Рамзану скептически: “А что бы он делал, не будь этих денег?”. И тут же припоминают, какие суммы оседают в карманах московских чиновников, а какие - достаются непосредственно Рамзану и его окружению.
Рамзан и его отец пришли к соглашению с боевиками. Большая часть людей, которые воевали против России, вернулись. Какое количество боевиков остается в горах, никому неизвестно. Рамзан называл цифру в 200-400 человек, примерно вокруг этих значений и крутится вся информация, но все же думаю, что их больше.
Начиная с прошлого года, молодые люди примерно 16 - 20 лет опять начинают, если не уходить, то посещать горы. Рамзан Кадыров это долгое время отрицал. Но в этом году произошло событие, которое не могло остаться незамеченным: целая группа из 20 человек ушла в боевики. Дело получило столь серьезную огласку, что муфтий Чечни публично заклеймил этих молодых людей.
Сложно сказать, надолго ли они туда уходят. Некоторые - навсегда; другие - уходят, потому что там хорошо платят, можно чему-то научиться, однако в боевых действиях они непосредственного участия не принимают. В прошлом году также прошел слух - подчеркну, что это слух, но мы знаем, что все слухи на постсоветском пространстве на 90% оказываются правдой - что в Чечне воссоздано некое военное формирование, где готовятся женщины-шахидки. Можно было бы в это не верить, однако теракт, который произошел осенью во Владикавказе и который провела шахидка, показывает, что не все так просто. Трудно сказать, входила ли эта женщина в некое подразделение, но если произошел такой теракт, значит, где-то смертниц продолжают готовить.
Вооруженная оппозиция в Чечне существует. Там разные люди: есть убежденные фанатики; есть люди, совершившие преступления, которые просто не могут вернуться... Но главная проблема связана с другим: бывшие боевики сегодня фактически заправляют в Чечне. И Рамзан Кадыров, и люди вокруг него - в основном, бывшие боевики, бывшие сепаратисты. Я не скажу “бывшие ваххабиты”, хотя есть и такие... Возникла парадоксальная ситуация: большая часть чеченского общества, которая не принимала активного участия в сепаратистском движении, сейчас находится под контролем бывших сепаратистов, которые пользуются полным доверием Москвы, делают все, что угодно, распоряжаются как хотят и, естественно, в свою пользу. У многих чеченцев возникает вопрос: “А мы-то что? Ведь мы всегда были за Россию, мы всегда были против сепаратизма!”.
Я вспоминаю то время, когда европейцы требовали от России диалога с сепаратистами. Путин пошел по пути чеченизации конфликта, в основе которого лежал тот самый диалог с “раскаявшимися сепаратистами”. То есть формально он удовлетворил те требования, которые выдвигались.
Не могу сказать, что чеченское общество сегодня консолидировано - это одна из проблем, которая о себе еще заявит. Вторая проблема - авторитарнейший режим Рамзана Кадырова. Его называют “диктатором”, что, судя по всему, близко к истине. Но на фоне общей политической палитры России Рамзан туда хорошо вписывается. Особенно если учесть, что сегодня происходит то, что мой коллега Андрей Рябов называет “феодализацией политических отношений”. Кадыров вписывается в систему отношений “патрон-клиент”, в данном случае в роли патрона больше выступает Путин, чем Медведев.
Полное господство Рамзана над этой территорией безусловно определено его неформальными отношениями с Владимиром Путиным. Сначала это были неформальные отношения между его отцом Ахмадом-хаджи и Путиным, а после гибели Ахмада-хаджи Рамзан стал его преемником, что Путин принял.
Если послушать оппозицию - и российскую и чеченскую - и Ахмад-хаджи - бандит, и Рамзан - бандит... Но я не склонен к употреблению таких терминов, потому что практически все президенты на постсоветском пространстве практикуют элементы “бандитизма”. Мы знаем, например, как государственные люди грабят бизнесменов. Судя по всему, “бандитизм” - это часть постсоветской политической культуры.
Вопрос: У кого больше власти в Чечне - у Кремля или Рамзана Кадырова?
Малашенко: Реальная власть, конечно, у Рамзана. В течение последних лет он добился того, что были устранены практически все его конкуренты. Последним был клан Ямадаевых, между прочим, некоторые его члены были героями России. До этого были каким-то образом убраны командиры иных батальонов, большая часть которых изначально воевала на стороне России. Я сегодня не вижу ни одного клана и ни одного политика, которого можно было бы поставить рядом с Рамзаном и его кланом.
Более того, Рамзан фактически с разрешения Путина давит те федеральные институты, которые пытаются действовать в Чечне: ОРБ-2 (оперативно-розыскное бюро ОРБ-2 Главного управления МВД России в Южном федеральном округе - Washington ProFile), прокурора Чечни, местное управление ФСБ. Даже ГРУ, которое покровительствовало батальону “Восток”, ничего не могло сделать, хотя российские силовики неоднократно предупреждали, что нельзя давать такую волю Рамзану.
С этой точки зрения, Путин добился успеха в деле чеченизации. Лояльность Рамзана и его людей очень велика. Но есть определенные правила игры: Рамзан лоялен Москве, но и Москва полностью лояльна ко всем деяниям Рамзана на чеченской территории.
Вопрос: Складывается впечатление, что в Чечне уже тишь да гладь, а все чеченские проблемы переехали в Ингушетию и Дагестан...
Малашенко: “Тиши да глади” в Чечне уже нету хотя бы потому, что наступил экономический кризис. Все северокавказские республики дотируются из федерального бюджета, в том числе и Чечня. Как себя поведет Рамзан, когда поток денег начнет иссякать? Думаю, что у него могут возникнуть проблемы.
Если говорить относительно остального Северного Кавказа, то наибольшие проблемы могут возникнуть в отношениях между Северной Осетией-Аланией и Ингушетией. Сейчас в Ингушетии сменили президента. Новый президент Юнус-Бек Евкуров - человек военный и, судя по всему, очень неглупый. Он изначально повел себя очень правильно, умеренная оппозиция признала его. Но есть оппозиция, которая его не признала; сохраняются проблемы кровной мести - там продолжаются убийства, хотя и в намного меньших масштабах... Но самая главная проблема - Пригородный район, спорная территория между Северной Осетией и Ингушетией. Эта проблема не решаемая. Ее “нерешаемость” в Ингушетии вызывает особое раздражение после того, как быстро Москва устроила независимость Южной Осетии.
Фактически ныне на Северном Кавказе у Москвы появился новый фаворит - Южная Осетия. К тому же де-факто Ингушетия противостоит не только Северной Осетии, но и Осетии вообще, поскольку к Северной Осетии подключился вооруженный Юг с опытом боевых действий. В 1992 году, когда разразился осетино-ингушский конфликт, южные осетины сыграли в нем важную роль - они, кстати, составляли личную гвардию бывшего президента Северной Осетии Ахсарбека Галазова.
Ингуши смотрят на эту ситуацию с каким-то непониманием. При любом кризисе, который может вспыхнуть на Северном Кавказе, проблема осетино-ингушских отношений немедленно всплывет. Как она будет решаться - сказать трудно. Но ныне граница между Северной Осетией и Ингушетией - это фактически граница между двумя государствами.
В Дагестане стабильности нет. Там каждый день происходят нападения и убийства. Там месть сотрудникам правоохранительных органов возведена в некую стратегическую линию разрозненной, но оппозиции. Там некому сказать “Остановитесь!” и некому пойти на примирение. Слава Богу, нет больших политических взрывов, но совершенно очевидно, что в Дагестане идет латентная гражданская война. В России к этому привыкли и считают это почти нормальным.
И в Дагестане нет никакого сепаратизма - я это подчеркну, на всякий случай. Какие бы проблемы ни выясняли дагестанцы между собой, это внутренние проблемы. Существует некое чувство самосохранения: ни одному дураку не придет в голову говорить о независимом Дагестане. Но как разрулить внутреннюю ситуацию - сказать трудно...
Вопрос: После войны в Южной Осетии у осетин появилось свое государство. Как это может отразиться на лояльности осетин России?
Малашенко: И Северная, и Южная Осетии ныне суперлояльны Москве, потому что в противном случае они могут оказаться один на один с Ингушетией и даже при каком-то варианте один на один с мусульманским Северным Кавказом. Там было замечено, что в ходе осетино-грузинской войны мелькала информация, что Россия поддерживает своих братьев по вере...
Вторая проблема: перераспределение симпатий Москвы. Раньше “любимым человеком” был Рамзан Кадыров. Теперь внимание приковано к президенту Южной Осетии Эдуарду Кокойты. Он тоже пытался сыграть в любимца московской публики, наговорил много лишнего - его одернули... Но трагедия Чечни была относительно давно, а разрушения Южной Осетии еще на слуху. И это перераспределение внимания России раздражает Кадырова. Он привык находиться на особом положении. А тут появляется квазигосударственное образование, которое тоже на что-то претендует. Кстати, проблемой Абхазии на Северном Кавказе намного меньше увлечены.
С Южной Осетией, как известно, есть три варианта: сохранение независимости, присоединение к союзу России и Беларуси и присоединение к Северной Осетии. Последний вариант в нынешних условиях невозможен, поскольку он будет означать фактически аннексию части грузинской территории. В условиях кризиса на это не пойдут. С батькой Лукашенко тоже не всегда можно договориться.
Я думаю, что Южная Осетия на какое-то время останется в подвешенном состоянии. Сложно сказать, что там произойдет в будущем. Тем более что проблема Южной-Северной Осетии - это еще и проблема разделенных народов. На Северном Кавказе есть еще один такой народ - лезгины, 500 тыс. человек, половина которых живет в России, в Дагестане, а вторая половина - в Азербайджане. Осетинский прецедент может аукнуться, и аукнуться достаточно негативно.
Вопрос: Некоторые русские националисты выступают за уход России с Северного Кавказа. Ваше мнение?
Малашенко: Северный Кавказ долго находится в составе России. Не представляю его в каком-то ином состоянии: сложно представить независимую Кабардино-Балкарию. Если встать на позицию сторонников этой теории, то об отторжении можно говорить в отношении Дагестана, где русских осталось 3%, Чечни и Ингушетии, где русских практически нет. За последние два года в Чечню вернулись 300 русских семей. Мы знаем, как убивали русских, которые возвращались в Ингушетию, хотя их там даже охраняли... А что касается той же Кабардино-Балкарии, Адыгеи, Карачаево-Черкесии, то там есть значительное русское население. Как это все будет отторгаться?
Можно, конечно, заниматься политическими фантазиями - подчеркну, фантазиями... Предположим, начинает разваливаться Россия. Но развал пойдет не с Кавказа, а с Дальнего Востока, с Калининградской области... Народы Северного Кавказа понимают две вещи: с одной стороны, они к России прилепились, а с другой - они никому не нужны со всей их независимостью. Это не Югославия. Это традиционные и полутрадиционные общества, которые сами вряд ли выживут.
Обратный вопрос: насколько влиятельны сепаратисты на Северном Кавказе?
Малашенко: Сепаратистов там несколько десятков или сотен. Концепт сепаратизма используется местными элитами, чтобы напугать Москву. В реальности, особенно после чеченских войн, я не представляю, какой может быть там сепаратизм.
Вопрос: Какова роль иных государств в этом регионе? Чеченские сепаратисты периодически сообщают о разоблачении израильских шпионов, российские СМИ - о шпионах из США, Великобритании, Саудовской Аравии, которые оперируют на Северном Кавказе...
Малашенко: Это все кусочек конспирологии, “теории заговоров”, которая очень красиво озвучивается. Я бы с большим интересом посмотрел на американских шпионов, которые орудуют где-нибудь в Кабардино-Балкарии.
Влияние с Юга - из мусульманского, арабского мира - конечно, есть, но заметно меньше того, что было во время чеченских войн.
Надо сказать, что ближневосточная публика, которая активно влияла на ситуацию в регионе, ныне испытывает определенное разочарование в Северном Кавказе. Они несли иной ислам, они по-другому себя держали, они относились к кавказцам достаточно презрительно и они не прижились. Даже Хаттаба чеченцы не любили. Да, кто-то их поддерживал, потому что они давали деньги. Но теперь влияние ваххабитов, салафитов, сторонников “чистого ислама” намного меньше чем раньше. Все, что мы имеем там, -это не израильские шпионы и не саудовские происки, а свое, отечественное.
Вопрос: Северный Кавказ когда-нибудь станет мирным регионом?
Малашенко: Это зависит от того, насколько будет он модернизирован, насколько влиятельным там будет гражданское общество. На сегодняшний день это полутрадиционное общество с явными признаками демодернизации, упадка современных секторов экономики и системы образования, восстановления патриархальных отношений... Образованные кавказцы пытаются оттуда уехать. То есть сегодня - даже если не брать в расчет политическую нестабильность - Северный Кавказ движется в обратном направлении.
Хочется надеяться, что когда-нибудь все изменится. Жители Северного Кавказа познали не только Саудовскую Аравию, но и Европу. У них есть возможность сравнивать. Очень многое будет зависеть от того, что будет делать Россия. Северный Кавказ - это часть России. Если реформы в России будут успешными, то они рано или поздно достигнут Кавказа. Если их не будет, то положение на Северном Кавказе будет еще хуже, чем в России.
