Вечер памяти Бориса Сичкина в Москве

"В этот день родились:
В 1769 году - Наполеон I (Наполеон Бонапарт), император Франции
В 1771 году - Вальтер Скотт, английский романист
В 1787 году - Александр Александрович Алябьев - композитор
В 1922 году - Борис Михайлович Сичкин, артист эстрады, театра и кино
В 1931 году - Микаэл Левонович Таривердиев, композитор, народный артист России
В 1958 году - Виктор Анатольевич Шендерович, писатель-сатирик и телеведущий"
Газета "Вечерняя Москва"
15 августа 2002 года

Как видим, в этот день родилось немало достойных людей, но круглый юбилей - только у Бориса Михайловича Сичкина: 80 лет со дня рождения. Именно в этот день в легендарном ресторане «Яръ», коему без малого 100 лет, собрались родные Бориса Михайловича, его друзья, те, кто работал с ним, представители прессы, чтобы еще раз вспомнить удивительного артиста и человека, много лет прожившего в Москве, любившего этот город и никогда не путавшего настоящих москвичей с чиновниками, с которыми он вынужден, был распрощаться в 1979 году.
Устроительница вечера известный нью-йоркский адвокат Джульетта Пассэр знакомит меня с приятным молодым человеком с нервным, одухотворенным лицом. Он крепко жмет мне руку и представляется:
- Емельян Сичкин.
Сын – догадываюсь я. Эмиграция семьи Сичкиных во многом определилась беспокойством отца за судьбу сына в Советском Союзе, начавшем войну в Афганистане, снова принявшемся за охоту не только за самими инакомыслящими, к коим можно отнести Бориса Сичкина, но и за их детьми. Для начала Емельяна не приняли в Московскую консерваторию, что было бы потом – неизвестно. Вот от этой неизвестности и решили Сичкины уехать как можно дальше. В Америке Емельян стал композитором, автором покорившего публику «Концерта для астронавтов». Этот концерт был откликом композитора на гибель космического челнока «Челенджер», его много раз передавали все музыкальные радиостанции США, альбом с записью концерта разошелся в считанные дни. Есть у Емельяна и немало других серьезных произведений, о которых мы договорились обстоятельно поговорить в другой раз, а сейчас приглашаю вас к праздничному столу, за которым немало людей известных, с кем Борис Сичкин так или иначе пересекался.
Слово просит народный артист России, профессор, ведущий «Кинопанорамы» кинорежиссер (фильмы «Республика Шкид», «Интервенция», «Один из нас») Геннадий Полока.
- Борис снимался у меня в «Интервенции», где играл «короля» одесской эстрады. Он был действительно королем эстрады, легендой. Про него рассказывали даже те, кто его никогда не видел – ни в картинах, ни на эстраде. Его шутки передавались из уст в уста, а некоторые шутки и анекдоты ему приписывались – люди хотели, чтобы это исходило от него. Он давал краткие характеристики человеку, и они приклеивались к нему навсегда. Марка Фрадкина, например, он назвал самым жадным евреем Средней полосы России. Он аккумулировал, формулировал общественное мнение, как бы выражал отношение простых людей к происходящим событиям. Но его шутки никогда не унижали человека, остро его не обижали. Вспоминаю такой эпизод. Середина 80-х годов, в разгаре компания борьбы с алкоголизмом. Борис – в Москве, мы идем с ним в один из самых популярных ресторанов города - ВТО, где оба напиваемся в дым. Но он садится за руль, мы мчимся по ночной Москве, на Крымском мосту нас догоняет милицейская машина, перегораживает дорогу. Борис опускает стекло, гаишник сует ему пробирку, чтобы определить степень опьянения. Возмущенный Сичкин выходит из машины, широким жестом отшвыривает пробирку и произносит: « Разве так не видно?!» Милиционеры от такой наглости оторопели. Не то, что они узнали артиста - они узнали манеру его общения и отпустили нас на все четыре стороны. Там, где были люди, а не чиновники, он был хозяином положения. Жаль, что такой великолепный артист полностью не реализовался, снялся очень мало...

Слово предоставляется элегантному, мягкому и иронично-серьезному Аркадию Арканову.

- Боря, как это ни печально и не парадоксально сегодня прозвучит, был из категории вечно живых людей. У меня нет ощущения, что он ушел навсегда. Он жил за океаном, вот и теперь мне кажется, что он живет где-то там, только появляться в Москве стал реже. О нем можно говорить сколько угодно, я не хочу произносить банальных слов, что он был талантлив – это, безусловно, так. Возможно, его внутренний дар так и не раскрылся полностью – в силу целого ряда обстоятельств. Но он обладал совершенно эксклюзивным, я бы сказал, штучным чувством юмора. Он шутил невероятно серьезно, порой на уровне мистификации, поэтому произносимая им иногда полная абракадабра вызывала убийственный смех у людей, особенно у тех, кто с ним часто общался.
В молодости мы любили играть в преферанс, собирались по ночам у меня, в моей однокомнатной квартирке, садились за стол часов в восемь вечера, а поднимались из-за него часов в семь утра. Все, за исключением Бори, курили, он был некурящий, тяжело переносил этот дым. К утру мы все были хороши, Боря вставал, отряхивался от дыма и говорил: «Вам хорошо, а мне завтра в шесть вечера нужно быть на ногах».
Я Бориса не воспринимаю как человека, приехавшего из какого-то города. Я всегда считал его коренным москвичом, и, надо сказать, его юмор, несмотря на то, что он из южных краев, совершенно не был типично одесским, что ли, юмором. Его юмор был интернациональным, переводимым, потому что не строился на каламбурах, сленге, на известных только в России понятиях. Он находился на общечеловеческом интеллектуальном уровне – именно это отличало его от других. Его экспромты, шутки можно было слушать по сто - сто пятьдесят раз и просить повторить снова... А сам Боря был абсолютно наш, столичный человек – по самым высоким меркам.

Слово - известному телеведущему Льву Новоженову.

- Борис Михайлович несколько раз побывал на моей передаче «Старый телевизор» - веселый, раскованный, обаятельный человек. Таких любят в любом коллективе. Я бы назвал его еврейским Василием Теркиным. А узнал я о существовании этого великолепного артиста, посмотрев когда-то «Неуловимых мстителей» режиссера Кеосаяна. Сыгранная им эпизодическая роль, буквально считанные секунды в кадре, заслонила собой несколько главных ролей. Невероятный случай, достойный, наверное, книги рекордов Гиннеса. Бубу Касторского, с точки зрения к.п.д., можно сравнить с «Конкордом» или «Боингом». Я рад, что в день рождения Бориса Михайловича мы собрались, нам весело, как если бы с нами был сам Сичкин.

Сценарий праздничного вечера заранее не писался, но получается интересным сам собой. Слово берет сын режиссера «Неуловимых» Эдмунда Кеосаяна кинорежиссер Давид Кеосаян.

- Сколько себя помню, столько помню Бориса Михайловича, дядю Борю. Первый раз я увидел его, когда мне было шесть лет - он снимался у отца. У него много народу снималось, но Сичкин выделялся из всех... Кино делалось не только на площадке, но как бы и вне ее, это был какой-то особый дух, другой образ жизни.
Уезжая в Америку, Борис Михайлович устроил прощание с друзьями. И я долго не мог себе простить, что сорвался с ребятами на дачу, что не смог еще раз увидеть, как они с отцом хохмят, подкалывают друг друга, общаются.
Прошло много лет, мы с братом Тиграном собрались поставить картину «Бедная Саша». И не сговариваясь решили, что одну роль может сыграть только дядя Боря. Он приехал в Москву, это был уже 1996 год, стал сниматься, было странное ощущение продолжения тех, отцовских, съемок «Неуловимых» – тот же веселый, неувядаемый дядя Боря Сичкин. На мой взгляд, фильм получился, с тех пор мы стали видеться с Сичкиным часто. Он много и смешно рассказывал об отце в передаче Лени Филатова «Чтобы помнили». Да, это был человек-легенда, и когда окидываешь взглядом свою жизнь и думаешь, что же хорошего в ней было, первым делом вспоминаешь дядю Борю, Бориса Михайловича Сичкина.

В «кулуарах» Давид рассказал мне интересную историю о том, как, уезжая, Борис Михайлович неожиданно столкнулся с человеком, которому сделал массу добра - композитором Ф. Именно Сичкин привел его в кооператив работников эстрады в Каретном ряду, убедил правление принять человека, не имевшего прямого отношения к эстраде. И вот – отъезд семьи Сичкиных, уезжают все, кроме его тещи. Тещу в трехкомнатной квартире не оставят, необходимо поменять ее на двухкомнатную в том же кооперативе. Против этого обмена, способствующего «предательству родины», выступил не кто иной, как ставший к тому времени председателем правления кооператива Ф! Люди в правлении оказались разумными, обмен состоялся, Сичкины уехали. А Борис Михайлович стал посылать Ф. письма «компрометирующего» содержания. Вся Москва знала эту историю, я не поленился, открыл уже после вечера подаренную мне книжку «Мы смеемся...» и прочитал, давясь от смеха, все три письма. Вот последнее, посланное из Нью-Йорка в Союз композиторов РСФСР для Ф.

«Здравствуй, дорогой Марк!
Прости, что так долго не писали, но сначала хотели получить товар, чтобы ты был спокоен. Слава Богу, все хорошо, все контейнеры прибыли, с аргентинцами рассчитались, так что ты уже в порядке: даже за один контейнер Рая спокойно может открыть массажный салон... Вообще, если ты сможешь переправить хотя бы 25 процентов своего состояния, то до конца жизни здесь будешь купаться в золоте.
С нетерпением ждем встречи...
Целуем Наум, Фира, Бася, Абрам и тетя Рахиль!»

Композитор, говорят, потерял сон, бегал оправдываться в домоуправление и КГБ, ходил по квартирам, бился в судорогах и кричал, что он не имеет к этому никакого отношения, а все это провокация Сичкина. В КГБ хохотали до слез...
Вот такая трагикомическая история.

И в заключение несколько слов от автора. Наша семья приехала в Нью-Йорк в октябре 1991 года, первый месяц мы прожили в Квинсе. Здесь жил и Борис Михайлович, но мы не познакомились ни тогда, ни потом, хотя бывали на одних и тех же «тусовках», имели общих знакомых. По рассказам друзей и по книге «Мы смеемся...» я хорошо представил себе, что это был за человек. Дело даже не в таланте. Это был человек, излучавший жизненную энергию, от присутствия которого людям становилось радостнее жить.
Было бы здорово каждый год 15 августа, в день рождения артиста, устраивать в Москве и Нью-Йорке вечера юмора, на которых незримо присутствовал бы Борис Михайлович Сичкин.