Рикошет. Из цикла “Суд и дело”
26 мая 2008 года вечером на секционном столе у профессора судебной медицины Вальтера Вальдербаха скончался от потери крови Тобиас Лоц, 20 лет, сбежавший накануне из тюрьмы. Следствие установило, что парень разыграл приступ почечной колики, был доставлен в больницу, ударил там санитарку палкой по голове и выпрыгнул в окно первого этажа.
В 21.30 его подружка Анна Линцингер доставила Тобиаса с раной на левом бедре к профессору Вальдербаху.
- Я был знаком с Тобиасом - он работал у меня санитаром два с половиной года - по решению молодежного суда за попытку взлома киоска на вокзале в нашем городе Морхейме, - сообщил суду профессор. - Он показал себя трудолюбивым и сознательным парнем. Признался мне, что напал на киоск по глупости. Хотел блеснуть перед одноклассниками. Тобиас у нас в патологоанатомическом институте выполнял подсобные работы. Мы были удивлены, когда его арестовали за ограбление ювелирной лавки на том же вокзале. Я читал в газете, что он осужден на три года. То есть до окончания срока оставалось три месяца, а он внезапно появляется у меня. Его привела девушка, подсудимая, и требовала оказать ему срочную помощь. Я объяснил им, что работаю с неживыми:
“В институте судебной медицины нет стерилизационных материалов, нет донорской крови. Тобиас нуждается в срочной операции. Я вызываю неотложку”.
Он заорал: “Никакой больницы!”, а девица выхватила из его кармана пистолет и приставила мне к затылку. Я пожал плечами: “Под дулом пистолета я промою рану и попытаюсь остановить кровь, но если он умрет, вина на вас!” Девица тряслась, а Тобиас терял кровь и умер в 21.50. Девушка потеряла сознание. Я дал ей воды, валерьяновые капли. Она очнулась, схватила пистолет со стола, загнала меня в кладовую и заперла снаружи. Я пробыл там в полной темноте до шести утра, пока пришел уборщик и выпустил меня.
Подруга покойного Анна Линцингер категорически отрицала, что явилась в институт судебной медицины с Тобиасом.
- Профессор путает! Я весь тот вечер была дома с мамой. Я не знала, что Тоби удрал из каталажки. Он у меня не появлялся. Он скрывался у этой шлюхи Нины!
Если бы все решал внешний вид, судья Хольд поверил бы Анне. Голубоглазая кудрявая блондинка девятнадцати лет в платье зеленого цвета с белым кружевным воротником производила самое благоприятное впечатление. Нина Краусман, тридцатилетняя уборщица местного базара, явилась в суд в застиранной джинсовой паре, с обнаженными плечами и декольте. Предплечья и спину покрывали вульгарные татуировки. Голос у нее был грубый, лексика - варварская.
- Прополощи рот! - рявкнула она Анне. - Из твоей глотки несет помойкой. В гробу я видела твоего Тоби. Я свое за него отсидела, больше не хочу. Я на том суде сказала, как дело было. Он разгуливал тогда прыщавый, как индюк. Анна его к себе под одеяло не пускала. А я поставила условие: он помогает мне врезать моей тетке и получает то, чего не дает ему Анна. Он получит удовольствие, но только после того, как мы ним обчистим ювелирный киоск моей тетки Лизы. Я, господа юристы, повторю мою повесть. У моей бабушки были две дочери, тетка Лиза и моя мать, Аннабель. Бабка получила страховку когда умер дед. По справедливости старушка должна была оставить дочерям равные доли. Ей уже было 85 лет! С ее мозгами произошла катастрофа, и ее сдали в лечебницу. И вот она лежит там, почти никого не узнает. Моя мать мыла посуду в ресторане. Открывали в 8 утра. Закрывали в 12 ночи. За это платили 800 евро и разрешали есть, сколько влезет. И меня разрешали кормить. А тетка Лиза ничего не делала. Целыми днями раскладывала пасьянсы и трахалась с кем хотела. У нее был океан свободного времени. Вот она и явилась к бабушке и подсунула ей на подпись завещание, что все отходит ей. А нам с мамой - фишку с задвижкой. Я хотела отомстить. Но этот болван Тоби не выдержал напряжения и полез в киоск в двенадцать ночи, когда на вокзале полицейских больше, чем блох. Я отсидела мои два с половиной года. А чтобы Тоби выскочил досрочно, прошу прощения, - я была без понятия. И что его подгоняло удрать, я тоже - пас. Спросите у Анки. Может, она знает.
Анна перешла на крик. Она ничего не знает. В тот вечер у нее начались критические дни, она рано легла в постель. Мама может подтвердить. За три дня до смерти Тобиаса она в очередной раз навестила его в тюрьме. Он ничего не говорил о побеге. Напротив. Строил планы, как они переедут в Берлин и он устроится учеником в училище автомехаников к своему родственнику и женится на Анне. После побега он прятался у Нины, своей бывшей сообщницы, с которой жил в том же общежитии для одиночек, когда работал у профессора. Тобиас поэтому и попросил, чтобы его отвезли к Вальдербаху.
Профессор сказал, что утром нашел во дворе института потрепанный автомобиль Тобиаса Лоца с пятнами крови на заднем сидении, а на полу его комнаты - черный вязаный женский чулок с прорезями для глаз и рта.
- Когда сообщница привела его ко мне, парень был в маске. Я сорвал ее с его головы и узнал Тоби. Он заявил, что лучше умрет, чем позволит мне сдать его в лапы “быкам” (Den Bullen, как немцы называют полицейских).
- Ничего не знаю! С ним была Нина! - кричала Анна.
Прокурор Киркитадзе не без иронии спросил ее, откуда в таком случае во дворе института взялся ее “опель” со следами крови Тобиаса Лоца? И кто оставил на чулке ее потожировые отпечатки?
Адвокат Анны Кирстен Клингенберг высказала мнение, что Анна говорит правду. Киоск на вокзале был ограблен, добычу не нашли, а речь шла все же о 15 тысячах евро. Где Тобиас мог хранить колечки, цепочки и наличные, если не у Нины? Он и пришел к ней за своей долей. Нина не хотела делиться. Может быть, успела истратить все. На какие деньги куплена ее квартира? Тобиас расшумелся, она выманила его во двор и выстрелила в него. А во дворе стоял автомобиль Анны. Они уже больше года живут в том же доме.
- В “опеле” в мае лежали зимние чулки? - спросил Киркитадзе.
- Это я их оставила там! - подала голос Ирене Линцингер, мать Анны. - Я воевала с Лади, чтобы она носила теплые чулки в холодное время, а она их “забывала” дома. Тогда я начала класть их на ее сидение в машине. Когда стало тепло, Анна переложила чулки в багажник возле руля.
- Чулки с прорезями? - поинтересовался прокурор.
Адвокат Клингенберг сказала, что прорези проделала та особа, которая воспользовалась автомобилем Анны.
- А где та особа взяла ключи от зажигания и как она узнала электронный код?
- Минуточку, господин судья! - встал со своего места профессор Вальдербах. - Здесь прозвучало имя Лади. Я встречал это имя у нас в институте. Если вы позволите, я позвоню моему ассистенту. Когда я пытался спасти Тобиаса, то вынул из раны на бедре клочья белого шарфа, которым пытались перехватить кровеносные сосуды, и кусок какого-то металла, а когда парень отдал Господу душу, и мы сняли его со стола, из кармана выпали два смятых билета на поезд во Франкфурт и записка. Если я не путаю, в записке значилось имя Лади.
Хольд спросил мать подсудимой, знакомо ли ей имя Лади.
- Это ласкательное имя Анечки! Когда ей было два годика, она очень любила шоколад, но могла выговорить только “лади”.
Анна закричала:
- Что ты наделала?! Ты все погубила!
- Что вы имеете в виду? - спросил судья.
- Ничего. Это не имеет отношения к делу.
- Здесь судья решает, что к чему имеет отношение! - сказал прокурор. - Говорите.
- Я все сказала. Тоби притащила в институт Нина и она стреляла в него, чтобы не отдавать деньги!
- Позвольте, господин судья! - раздался голос из публики. - Нина никак не могла стрелять в Тобиаса!
- А вы - кто? - спросил Хольд.
- Мурат Олмуз. Гражданин Турции. Дворник. Убираю улицу Вагнера, где находится институт судебной медицины.
- Продолжайте!
- В тот вечер, 26 мая, я подметал улицу напротив института судебной медицины. Я уже заканчивал работу, когда у института остановился потрепанный “опель”. Из него вышла вот эта - обвиняемая, - и вытащила, а потом понесла на спине парня в маске. У него текла кровь по штанине. Он еле передвигался. Я побежал к ним, предложил помощь, но парень наорал на меня и замахнулся пистолетом. Девушка тут же спряталась за парнем. Я счел за благо уйти от греха подальше.
- На улице было темно! - возразила Клингенберг. - Вы уверены, что разглядели мою подзащитную?
- Улица Вагнера хорошо освещена! - ответил дворник.
- Но вы говорите, что девушка спряталась за мужчиной!
- Спряталась, когда я пересек улицу. До того я ее хорошо разглядел. Я - охотник, госпожа адвокат. В Турции сбивал куропаток на лету.
Тем временем ассистент Вальдербаха перезвонил ему и сообщил, что держит записку в руках. Там написано: “Оставь Лади в покое! Никуда она с тобой не поедет. Ты увезешь ее только, если убьешь меня!” Хольд спросил госпожу Линцингер, как она относилась к Тобиасу Лоцу.
Ирене Линцингер, миловидная женщина 42 лет, ответила, что полюбила Тоби с тех пор, как повела свою дочь в детский садик.
- Тоби рос без матери. Бедняжка умерла от воспаления легких. Я и мой покойный муж были знакомы с ней и ее мужем. У них была столярная мастерская, и мы после свадьбы купили у них обеденный стол и шесть стульев. Когда Лотар остался один с Тоби, он отводил его утром в садик, в старшую группу, а я отводила Анечку в младшую. Мы жили недалеко от Лоцов. Лотар спросил меня, не могу ли я отводить домой после садика его Тоби. А мне же было не трудно. Я его забирала к себе, кормила обедом, потом уже отводила домой. Он был очень милый мальчик, оберегал Анну в садике, в школе и на улице. Но умер его отец, и все изменилось. Тоби относился ко мне с уважением, но произошла эта история с судимостью... Я сказала Анне, что с таким кавалером страшно связываться, особенно после второй судимости, но она была влюблена...
- Откуда у Лоца появился пистолет с вашими отпечатками? - спросил прокурор.
- Это пистолет моего покойного мужа. У него было разрешение носить оружие. Он работал почтовым курьером на железной дороге.
- Ваша дочь украла у вас пистолет? - спросил судья.
- Да, я украла отцовское оружие! - выкрикнула Анна. - Помолчи, мама. Тоби умер. Мне уже терять нечего.
- Не спешите с советами! - сказал прокурор. - На пистолете вашего отца остались отпечатки пальцев Тобиаса, но - на ручке. И ваши тоже. А на спусковом крючке - совсем другие.
Ирене Литцингер сникла:
- Дочь хочет оговорить себя. В Тоби стреляла я. Но я хотела только испугать его. Аня навещала его в тюрьме два раза в месяц. В конце апреля она вернулась со свидания и сказала, что Тоби зовет ее в Мексику. В Германии он до конца жизни будет ходить с клеймом. В Мексике никого это не интересует вообще. Мы поспорили с Анечкой. “Какой из него муж с двумя судимостями, без профессии и без денег?” Она ответила, что у него припрятаны 15 тысяч евро”. Я накричала за Аню: “Это ворованные деньги. Они не приносят счастья”. Но я решила, что у меня еще есть время. Тоби оставалось сидеть еще три месяца. А он внезапно стоит у меня на пороге.
- Записку вы ему передали гораздо раньше, не так ли? - спросил прокурор.
- После того, как Анечка рассказала мне про Мексику, я тут же поехала в тюрьму к главному инспектору и попросила передать Тоби мою записку.
- Он ее носил в кармане, и я уверен, показал Анне, чтобы доказать, что им надо бежать из Германии! - сказал судья. - Госпожа Линцингер преградила молодым дорогу и угрожала пистолетом, а с этими вещами шутить не рекомендовано.
- Но я же стреляла в воздух!
- Это, очевидно, правда, - заметил Вальдербах. - Я вынул из раны на бедре Тобиаса клочья белого нейлонового женского шарфа и кусок эмали, как я теперь понял. Это мог быть кусок лака, которым покрывают уличные фонари.
- Это можно проверить! - сказал Хольд. - Обе дамы Линцингер, мы с прокурором, госпожой Клингенберг и профессором Вальдербахом поедем к дому, в котором жили герои нашего печального повествования, и осмотрим консоль уличного фонаря.
Ирене Линцингер повторила то, что сказала в зале суда.
Тоби тащил Анну на лестничную площадку. Мать преградила им дорогу. Тоби оттолкнул ее, и они с Анной побежали вниз во двор с третьего этажа. Тогда Ирене в отчаянии вспомнила проделки юности, села на деревянный поручень лестницы, соскользнула вниз, и настигла парочку на тротуаре, вблизи фонарного столба.
- Я крикнула Тоби, что со мной пистолет и я буду стрелять, если он тут же не оставит Лади в покое и не уберется. Тоби кинулся ко мне, я подняла пистолет дулом к небу и выстрелила. Я целилась в небо, но Тоби закричал “Ой!” и у него из бедра полилась кровь... Аня крикнула: “Ты убила его!”. Тоби рассмеялся: “Мертвые не кричат. Поехали к Вальдербаху!” Я не стала мешать им...
Полицейский эксперт приставил лестницу к фонарю, нашел то место, в которое попала пуля и отскочила рикошетом вниз. Измерения угла полета пули и рикошета подтвердили слова Ирене Линцингер: она стреляла небо, но пуля ударилась в столб под таким углом, что рикошет был неизбежен.
Убийства в Германии рассматривает судейская коллегия. Она вынесла свое решение: стрелявшая не намеревалась причинять вред жертве. Имел место несчастный случай. Мать Анны не виновна. Девушка совершила преступление - применила насилие к профессору Вальдербаху. Но она находилась в состоянии психического срыва. На ее глазах умирал любимый парень. Анну приговорили к двум годам лишения свободы условно.
- Я говорила Тоби, что он болен дурью и это кончится очень плохо! - подытожила Нина Краусман, покидая здание суда.
