Что побуждает нас к морали?
Наш позор
и наш парадокс
Если весь род людской представить в одном лице, этот человек давным-давно был бы объявлен сумасшедшим. Безумие выражалось бы не в ярости и мраке человеческого ума, хотя этот орган может и в самом деле быть жутким и неистовым. И уж, конечно, этот «сборный» человек не съехал бы с катушек из-за великолепных качеств этого ума – доброты, отзывчивости, сострадания, – настолько возвышенных, что мы окружаем его более широкой «душой». Безумие проявилось бы в том, что оба эти качества – ужасное и изумительное – могут сосуществовать в одной личности, в одном человеке, и часто - в одно мгновение.
Мы - существа, способные на почти ошеломляющую доброту. Мы ухаживаем, заботимся о других, романимся друг с другом, плачем о чужих. С тех пор, как наука научила нас, как это делать, мы по доброй воле вырываем свои же органы из наших тел и отдаем их другим. И в то же самое время мы уничтожаем друг друга. Последние 15 лет человеческой истории – временной эквивалент тех микроатомных частиц, которые возникают в акселераторах и исчезают в триллионную долю секунды, но именно в это мимолетное мгновение мы навлекли на себя невероятные ужасы – в Могадишо, Руанде, Чечне, Дарфуре, Беслане, Багдаде, Пакистане, Лондоне, Мадриде, Ливане, Израиле, Нью-Йорке, Абу-Грейбе, Оклахоме, в пенсильванской амишской школе – все эти преступления совершены самыми одухотворенными, мудрейшими, самыми принципиальными созданиями на планете. В том, что мы также самые низкопробные, жестокие, самые кровожадные существа, - наш позор и наш парадокс.
Чем глубже проникает наука в основы человеческого поведения, тем труднее нам тщеславиться, будто мы уникальны среди всех земных созданий. Мы говорим себе: мы единственные существа, овладевшие языком, пока гориллы и шимпанзе не освоили язык знаков. Только мы изобрели и используем орудия труда. Это так, если не принимать в расчет морскую выдру, разбивающую скорлупу моллюсков камнями, или обезьян, которые сдирают листья с веток и с их помощью вылавливают термитов.
Что значит быть человеком?
Что в самом деле выделяет нас среди всех других земных особей – это высокоразвитое моральное чувство, первичное понимание добра и зла, правильного и дурного. Сюда же относится переживание не только своей боли – на это способны существа с рудиментарной нервной системой, но также боли других. Это свойство и является истинной сущностью того, что значит быть человеком. Почему эта сущность так часто извращается – никому не известно. В человеческую панораму входят лица, перед которыми мы испытываем благоговейный трепет – равно из-за их доброты или злодейства. Ганди и Матери Терезы напоминают нам о богатом потенциале нашего непостижимого рода. К сожалению, то же самое можно сказать о Пол Потах и Пиночетах.
Мораль, нравственность – понятия, трудные для восприятия, но мы быстро постигаем их. Дошкольник скоро узнает, что есть в классе нельзя, потому что так скажет ему учитель. Если же запрет снят и еда в классе разрешена, ребенок с удовольствием подчинится. Но если тот же учитель скажет, что это можно – столкнуть другого ученика со стула, ребенок усомнится. Он подумает: «Нет, учитель не должен так говорить». В обоих случаях кто-то преподал ребенку правило, но правило против толкания крепко сидит у ребенка в голове и не поддается переиначке, даже если кто-то авторитетный одобряет её. Здесь разница между вопросом морали и одной из простых социальных условностей, и у детей есть врожденное чутье на это различие.
Конечно, этот ребенок иногда столкнет другого и при этом не почувствует ни капли своей вины - если только его не застукают. То же самое относится к людям, которые воруют, или деспотам, которые убивают. Моральное суждение обычно адекватно у разных людей. Моральное поведение, однако, не поддается никакому обобщению. Правила, которые мы знаем, даже те, которые мы интуитивно чувствуем, никоим образом не есть правила, которым мы всегда подчиняемся.
Откуда взялось это интуитивное знание? И почему мы так непоследовательны, почему не обязательно идем туда, куда оно ведет нас? Ученые пока не знают ответы на эти вопросы, что не останавливает их от поисков. Сканирование мозга наводит их на след. Изучение животных дает больше. Исследование поведения дикарских племен даёт еще больше. Все эти опыты не заставят нас поступать лучше, по крайней мере не сразу. Но эти исследования помогут нам понять самих себя – небольшой шаг вперед от дикарства, может быть, но – очень важный.
Высокоморальная обезьяна
В основе морали заложен феномен сочувствия, сострадания. Это когда мы осознаем: что болит у меня, точно так же болит у вас. И это свойство разделяют вместе с нами другие земные виды.
Нет ничего удивительного в том, что животные, намного менее нас продвинутые в развитии, проявляют такую великодушную черту, как сопереживание. Ученые, изучающие поведение животных, часто снижают то, что мы называем сочувствием, до меркантильного бизнеса, известного под названием « взаимного альтруизма». На услугу, оказанную сегодня, – предложение пищи, предоставление убежища, - отвечают взаимной услугой завтра. Если колония животных практикует этот метод дать-взять достаточно хорошо, группа процветает.
Но даже в животных наблюдается что-то более духовное и душевно щедрое. Одно из первых и самых трогательных наблюдений над проявлением сочувствия в животных было сделано русским приматологом Надей Котс, которая изучала познавательные способности приматов в первой половине ХХ века и воспитала молодого шимпанзе у себя дома. Когда обезьяне удавалось забраться на крышу, обычные приемы ,чтобы он спустился, – звать его, отчитывать, заманивать пищей – редко срабатывали. Но если Котс садилась на стул и делала вид, что плачет, шимпанзе немедленно спускался к ней. «Он обегал меня, как будто искал обидчика...Он нежно брал мой подбородок в свою ладонь...как будто пытаясь понять, что происходит».
Вряд ли стоит возвращаться в раннюю пору прошлого столетия за подобными наблюдениями. Даже циники расчувствовались, услышав историю Бинты Хуа, гориллы, которая в 1996 году спасла трехлетнего мальчика, который свалился в ее клетку в зоопарке. Нежно укачивая мальчика в своих руках, горилла поднесла его к двери, откуда служащие зоопарка могли войти и забрать у нее ребенка. Способность к сочувствию многообразна. Мы разделяем ее основную суть со многими видами животных.
Убить, чтоб спасти
Невозможно прямо измерить сочувствие у животных. У людей – другое дело. Излюбленный сценарий, который часто выбирают исследователи морального поведения человека, - это дилемма с вагонеткой. Вы стоите возле рельсов в то время, как потерявший управление поезд несется по направлению к пяти ни о чем таком не подозревающим людям. Недалеко от вас – переключатель-стрелка, с помощью которого можно отвести поезд на запасной путь. Вы так и сделаете? Конечно. Ведь вы спасете без всяких усилий пять человек. Представьте, что один ни о чем не подозревающий человек стоит на запасном пути. Теперь счет смертности – 5 : 1. Сможете вы убить его, чтобы спасти других? Что если невинный человек стоит на мосту над вагонеткой и вы должны столкнуть его на рельсы, чтобы остановить поезд?
Поставьте эти дилеммы перед людьми, подключенными к сканированию мозга, и изображения мозговой деятельности становятся бессвязными, спутанными. Использование стрелки, чтобы перенаправить поезд к одному человеку вместо пяти, увеличивает активность той части мозга, где принимаются хладнокровные, практические решения. Усложните выбор примером с падением невинной жертвы на рельсы, под поезд, - и вспыхивают лампочки, соединенные с той частью мозга, что ведает эмоциями. Когда эти две области мозга сталкиваются и конфликтуют между собой, мы склонны принимать неразумные, иррациональные решения. Согласно недавнему опросу, 85% лиц, ознакомленных со сценариями про вагонетку, решительно заявили, что они ни под каким видом не столкнули бы невинного человека на рельсы, даже сознавая, что таким путем они тотчас послали пять человек на гипотетическую смерть. Что происходит в нашей голове? Почему мы одобряем обмен одной жизни на пять в одном случае и не одобряем – в других?
Помогаем ближним,
игнорируем дальних
То, что в нас от рождения вмонтированы моральные датчики, вовсе не значит, что мы будем поступать морально. Инстинктивное чувство – что такое хорошо и что такое плохо - бесполезно, пока кто-то не научит нас, как им пользоваться. Это окружающие нас люди учат нас моральному поведению, причем часто с большим успехом.
Человеческие сообщества вырабатывают свои собственные правила поведения, но они могут варьироваться от культуры к культуре. Вот феномен законов Доброго Самаритянина, которые требуют от прохожего, чтобы он помог человеку в беде. Но у людей очень противоречивое чувство - когда они должны прийти на помощь другому человеку и когда не должны. Основное правило гласит: помогай ближнему и игнорируй дальнего. Отчасти это происходит от того, что горе человека, который у вас перед глазами, будет всегда ощущаться более реально, чем проблемы кого-то, о чьих страданиях вам просто дали знать. Но отчасти это предпочтение ближнего укоренилось в нас с того времени, когда благосостояние нашего племени было необходимо нам для выживания, но благополучие соседнего племени – не было и могло даже стать угрозой.
В ХХI столетии мы сохранили этот могучий пережиток первобытной двойственности. Это она побуждает нас рискнуть и прийти на помощь жертве грабителя или – в изумительном случае Уэсли Отрея, так называемого Сабвейного Самаритянина из Нью-Йорка, - прыгнуть на рельсы перед надвигающимся поездом и спасти от смерти чокнутого незнакомца. И по той же причине мы отказываемся послать небольшое пожертвование в помощь людям Дарфура.
По всему миру от вас еще не требуют прийти на помощь чужому человеку, но во Франции законы объявляют преступлением, если прохожий не окажет хотя бы первой помощи пострадавшему. В большинстве Соединенных Штатов мы четко различаем между действием и упущением его совершить. Во Франции вообще уничтожили это различие.
Мораль вершит свой суд
Но вам не потребуется государство, чтобы создать моральный кодекс. Группа людей также устанавливает свои законы морального поведения. Один из наиболее действенных приемов по внедрению групповой морали – это практика наказаний, порицаний или остракизма. Религиозные верующие в широком разбросе от католиков, меннонитов до свидетелей Иеговы применяют свои формы наказания - отлучение от церкви, изгнание из братства. Клубы, сообщества и братства изгоняют нежелательных членов.
Иногда наказание возникает стихийно, когда общество миллионов приходит в ужас от действий одного своего члена. Оправдание в 1995 году О.Д. Симпсона донельзя возмутило публику, но и сделало моральное осуждение Симпсона намного чувствительнее, когда все цивилизованные люди отвернулись от него, отказывая ему в работе, изгнав его из местного клуба, не желая обслуживать в ресторане. В ноябре 2007 года бывший издатель Симпсона попыталась издать его книгу об убийствах. Это была катастрофическая попытка. Общество не простило Симпсону его ужасных преступлений. Редактор была немедленно уволена. Она подала в суд на свое бывшее начальство, заявляя, что была «подвергнута остракизму» и «предельно унижена». Как раз этого, - её бывшие боссы могли ответить ей, - они и добивались.
Для таких крайне несовершенных созданий, как мы, нравственное поведение может быть самым крутым из всех эволюционных завоеваний. Наш обширный мозг изобретает средства для нашего господства на планете, но мудрость достигается намного медленнее, чем технические изобретения. Нас ждет впереди, вне всякого сомнения, много убийств и дикости, пока мы полностью не цивилизуем себя. Единственная надежда – и, возможно, вполне реалистичная - в том, что борьбы, которая нам предстоит, осталось намного меньше, чем позади нас.
