ПРЕДАННАЯ совесть
Культура
Как раз в эти дни он родился. И совсем немного не дотянув до своего восьмидесятилетия, в эти же дни ушел из жизни. Затравленный, преданный теми, кто клялся ему в дружбе, отвергнутый властями.
Даже не верится, что прошло уже пять лет со дня его смерти, ведь для меня и очень многих людей, а их миллионы во всем мире, он всегда был совестью, мерой честности. Венедикт Ерофеев – литературный певец забулдыг – писал: «Василю Быкову я бы налил полный стакан с верхом».
Он из того поколения, которое родилось в 1924 году и которое почти полностью выбито войной. Ему было суждено пройти через эту войну. Официально он числился погибшим. Он показал мне фотографию братской могилы, в которой похоронен. И сам снялся на фоне солдатского обелиска, на котором начертано и его имя - «мл.лейтенант Быков В.В.» И документ показал, казенную справку: «Согласно учету личного состава лейтенант БЫКОВ В.В. числится убитым 7.01.44 г. и похороненным в братской могиле возле деревни Большая Северинка Кировоградской области.»
Ему не раз приходилось по требованию армейских особистов уже после войны объясняться, почему и с какой это стати он жив. И почему жив.
Василь Быков... Его хотели купить Ленинской и государственными премиями, званием Героя труда (он тогда смеялся: «Теперь я уже Гертруда»), депутатством в Верховном Совете СССР и БССР. А он писал свои книги, которыми зачитывались страна и весь мир.
Между тем «идеологического диверсанта» Василя Быкова за повесть «Мертвым не больно» били во всех газетах СССР, а в белорусских – особенно. Ветераны жаловались на умаление их роли в разгроме немецких захватчиков. Били общими словами за что угодно: за клевету, за принижение, за умаление, искажение, за отступничество от соцреализма, за то, что он слушает «каких-то жидков из «Нового мира».
Помню пленум Союза писателей СССР, посвященный военно-патриотической литературе. Подошел ко мне тогда автор партизанских воспоминаний, Герой Советского Союза с золотой звездой Роман Мачульский и сказал: «Твоего дружка, твоего американца Быкова посадили в президиум, а я бы его расстрелял.»
Повесть «Мертвым не больно» даже официально было запрещено называть. Говорили так: «Клеветническая повесть Быкова». А повесть «Третья ракета» по приказу Главного политуправления Советской Армии была изъята из всех солдатских библиотек.
Там где политика, нет места вкусу и даже логике.
Быков говорил: «Хорошо, если решишь не быть дрянью. Для тебя хорошо. Какая польза от правильных мыслей, если их нельзя высказать прямо, а приходится выворачивать наизнанку, говорить совсем противоположное? Чтобы высказать честную мысль и не навлечь на себя подозрений, надо было обладать изощренным умом. Никто из нас тогда таким умником не был. Мы были слишком простодушными в своих мыслях и прямолинейными в поступках, за что и расплачивались. Я не лидер и не «совесть нации», я простой, измотанный жизнью белорус, который хочет одного – оставаться честным.»
Он был честным во всем. Когда стоял у Ямы – места расстрела мучеников Минского гетто, когда выступал с речью в Русском театре в день поминовения праведников, спасавших евреев и утверждал, что белорусы и евреи - это один народ, только разного вероисповедания, народ, веками живший в единстве; когда в Гродно заявил партийному функционеру, правившему областью от Сталина до Горбачева, что не снимет по его приказу портрета Твардовского со стены дома Элизы Ожешко, где располагалось областное отделение Союза писателей, когда не клюнул и не соблазнился посулами белорусского КГБ предоставить ему материалы из секретных фондов для того, чтобы написать не окопную правду, а ту «правду», которая нужна чекистам. Он ответил генералу КГБ:
- Напишите сами, у вас же такой опыт!
Генерал ответил:
- Опыт есть, но нет времени – работа. Мы вам дадим такой материал! А то вас заляпали дерьмом.
Теперь чекисты сами пишут нужные им книги.
А Василю Владимировичу тогда принесли груду папок человеческих историй. Одна его даже заинтересовала: о том, как советского офицера-связиста поочередно использовали то немцы, то свои... От тех «посульных контактов» с чекистскими генералами он извлек и полезную информацию: узнал, что история Александра Матросова сочинена политруками. Нашли среди мертвых бойцов того, который ближе всех оказался у вражеского дота. Все остальное было придумано.
Он сетовал на то, что в литературе и журналистике, в документальной прозе и кино дошли до того, что использовали случаи проявления героизма детей. О моральной стороне этого героизма обычно не упоминалось - морали там не было. Теперь этот «героизм» вошел в моду у арабов. И когда Мастер говорил об этом, я стал краснее, чем флаг над сельсоветом: ведь я и был автором книги о военных подвигах подростков. И очень гордился, что ее рекомендовали для внеклассного чтения в школах. А он ее прочитал и сказал:
-Страна должна защищать своих детей, а не дети страну.
Его донимали телефонными звонками: «До каких пор вы будете подрывать советскую власть?», «Сколько вам заплатило ЦРУ за клевету на партию и армию?»
Его заставляли «разоружиться перед партией и советским народом». Они не могли его арестовать или посадить – у писателя была мировая слава. Поэтому его награждали – пытались купить.
Арест писателя всегда позор для правительства. Чекисты к тому времени уже научились сочинять не хуже фантастов. Это в 30-х годах они были узколобыми, с ограниченной фантазией и заставляли подследственных самим придумывать себе преступления и признаваться в них. В 70-80-х годах они уже ловко сочиняли сами.
Искусство идет вперед, а за ним конвоиры. Это было время такое, когда писателям не стреляли в затылок, а убивали их произведения. И делали это не какие-либо враги, оккупанты, а свои – коллеги и приятели, называвшие себя его друзьями, – литературные полицаи. Для начала взялись за окружение Василя Быкова: прозаика, бывшего командира партизанского отряда Алексея Карпюка и доцента Гродненского мединститута Бориса Клейна. Надо было их скомпрометировать, чтоб добраться до самого Быкова. У них дома установили прослушку и записали разговоры друзей. Клейна исключили из партии и выгнали из института за то, что он называл власти бандой подлецов, «убеждал людей вести борьбу против сталинистов и кремлевского руководства, которое называл группой выродков.» Карпюка тоже исключили из партии якобы за то, что, «будучи командиром партизанского отряда, он сотрудничал с гестапо». Не постеснялись состряпать фальшивку. А потом появился такой вот документ, подписанный председателем КГБ СССР Ю.В.Андроповым:
«В ЦК КПСС. Комитет государственной безопасности БССР располагает сведениями о нездоровых настроениях белорусских писателей – члена КПСС Карпюка и Быкова. (Быков никогда в партии не состоял. – В.Л.). Карпюк нелегально распространяет среди своих знакомых всякие пасквили – книгу Гинзбург-Аксеновой «Крутой маршрут» и другие. Отрицательно воздействует на молодежь. Под его влиянием студент Гродненского пединститута Малашенко пишет стихи, проникнутые пессимизмом и упадничеством, некоторые из них содержат в себе вредный политический смысл...Взгляды Карпюка в определенной степени разделяет Быков, автор тенденционной повести «Мертвым не больно». Быковым интересуются идеологические центры врага. (Уже этого было достаточно, чтоб посадить. – В.Л.). КГБ Белоруссии с санкции ЦК компартии республики готовит мероприятия, направленные на предотвращение возможных враждебных акций со стороны вышеупомянутых лиц.»
Предотвращали тем, что рассыпали набор его книг. Не издавали уже после краха СССР. Одна из последних книг Василя Быкова «Стена» была выпущена частным издательством на народные деньги, собранные из пожертвований. Там есть два абсолютно гениальных рассказа. Один из них про то, как человек хотел выбраться из тюрьмы и долгие дни делал подкоп под стену. Сделал, пролез, вдохнул полной грудью, как ему казалось, воздух свободы, пошел к ней, а там оказалась еще одна стена. Другой рассказ называется «Труба». Про то, как человек шел вдоль газопровода, спрятался от дождя в трубе и, поскольку был немного выпившим, заснул. И вот идет он по этой трубе, а ей и конца нет. Так и погиб.
Они называли Быкова, прошедшего войну лейтенантом от Курской дуги до Австрии, полицаем. Они выпустили пасквиль за подписями фронтовиков-героев под названием «Мы с ним в разведку не пойдем», в котором клеймили писателя. «По воле этой пропаганды я сделался не только плохим писателем, но и сумасшедшим националистом, который собирается отобрать у Польши Белосток, а у России Смоленск. В результате этой кампании я потерял некоторых своих друзей из кругов российской демократии, хотя ранее был с ними достаточно близким», - рассказывал Быков. Он покинул родину, жил на гранты Пэн-клуба в Финляндии, Германии, Чехии. Президент Чешской Республики Вацлав Гавел сказал тогда: «Для нас большая честь, что Василь Быков живет в Праге». Но идеологические изверги не унимались. Они затравили его до смерти. Умирать Василь Владимирович приехал в Минск, где прожил всего неделю. За его гробом шла вся Беларусь, за исключением Лукашенко и его своры. Память о нем на родине не увековечена никак. Нет ни улицы его имени, ни музея, из школьных учебников литературы имя его просто выбросили.
Они знали: если народ будет читать книги Василя Быкова, то додумается, что стену надо ломать и с трубой что-то делать. Они говорили: Быков исписался – сочиняет какие-то примитивные байки. Государству нужны пьяные бездумные люди, которые не рассуждают на тему «кто там у нас начальник». Пусть будет этот. Этот уже наворовался, а то новый придет и будет по-новому красть. Но ведь ни один начальник в мире еще как следует не наворовался: «Не трожь президента! Он два раза в неделю присылает в наше село автолавку с хлебом, сахаром и вином. А больше нам ничего и не нужно».
Он присылал мне в Нью-Йорк добрые и очень грустные письма. В них сквозила надежда, но не оптимизм. «Может, вам там будет лучше».
Он был провидцем, как все настоящие художники и гении: «Возвращается нечто большее, чем коммунистические знаки и символы. В Беларусь уже вернулась настоящая советская власть, а в Россию возвращается имперская идея. Вот это и есть настоящий знак беды, который не хочет оставить Россию в покое. В питательном бульоне этой идеи варятся мечты о Сталинграде, о красном знамени, о памятнике Дзержинскому, интеграции с Белоруссией, а дальше – о присоединении Украины и восстановлении Советского Союза».
Я вздрогнул, вспоминая провидца, когда 22 июня, в прошедшее воскресенье, по Первому каналу показали встречу Дмитрия Медведева с ветеранами в Брестской крепости и они попросили президента России вернуть имя Сталинград городу на Волге и имя Ленинград городу на Неве.
Если бы Василь Быков ничего не написал, не стал бы основателем «лейтенантской прозы», «окопной правды», все равно вся жизнь писателя сделала его знаковой фигурой общечеловеческой культуры.
Нельзя предавать память. Она остается в сердце, пока пульсирует оно.
Даже не верится, что прошло уже пять лет со дня его смерти, ведь для меня и очень многих людей, а их миллионы во всем мире, он всегда был совестью, мерой честности. Венедикт Ерофеев – литературный певец забулдыг – писал: «Василю Быкову я бы налил полный стакан с верхом».
Он из того поколения, которое родилось в 1924 году и которое почти полностью выбито войной. Ему было суждено пройти через эту войну. Официально он числился погибшим. Он показал мне фотографию братской могилы, в которой похоронен. И сам снялся на фоне солдатского обелиска, на котором начертано и его имя - «мл.лейтенант Быков В.В.» И документ показал, казенную справку: «Согласно учету личного состава лейтенант БЫКОВ В.В. числится убитым 7.01.44 г. и похороненным в братской могиле возле деревни Большая Северинка Кировоградской области.»
Ему не раз приходилось по требованию армейских особистов уже после войны объясняться, почему и с какой это стати он жив. И почему жив.
Василь Быков... Его хотели купить Ленинской и государственными премиями, званием Героя труда (он тогда смеялся: «Теперь я уже Гертруда»), депутатством в Верховном Совете СССР и БССР. А он писал свои книги, которыми зачитывались страна и весь мир.
Между тем «идеологического диверсанта» Василя Быкова за повесть «Мертвым не больно» били во всех газетах СССР, а в белорусских – особенно. Ветераны жаловались на умаление их роли в разгроме немецких захватчиков. Били общими словами за что угодно: за клевету, за принижение, за умаление, искажение, за отступничество от соцреализма, за то, что он слушает «каких-то жидков из «Нового мира».
Помню пленум Союза писателей СССР, посвященный военно-патриотической литературе. Подошел ко мне тогда автор партизанских воспоминаний, Герой Советского Союза с золотой звездой Роман Мачульский и сказал: «Твоего дружка, твоего американца Быкова посадили в президиум, а я бы его расстрелял.»
Повесть «Мертвым не больно» даже официально было запрещено называть. Говорили так: «Клеветническая повесть Быкова». А повесть «Третья ракета» по приказу Главного политуправления Советской Армии была изъята из всех солдатских библиотек.
Там где политика, нет места вкусу и даже логике.
Быков говорил: «Хорошо, если решишь не быть дрянью. Для тебя хорошо. Какая польза от правильных мыслей, если их нельзя высказать прямо, а приходится выворачивать наизнанку, говорить совсем противоположное? Чтобы высказать честную мысль и не навлечь на себя подозрений, надо было обладать изощренным умом. Никто из нас тогда таким умником не был. Мы были слишком простодушными в своих мыслях и прямолинейными в поступках, за что и расплачивались. Я не лидер и не «совесть нации», я простой, измотанный жизнью белорус, который хочет одного – оставаться честным.»
Он был честным во всем. Когда стоял у Ямы – места расстрела мучеников Минского гетто, когда выступал с речью в Русском театре в день поминовения праведников, спасавших евреев и утверждал, что белорусы и евреи - это один народ, только разного вероисповедания, народ, веками живший в единстве; когда в Гродно заявил партийному функционеру, правившему областью от Сталина до Горбачева, что не снимет по его приказу портрета Твардовского со стены дома Элизы Ожешко, где располагалось областное отделение Союза писателей, когда не клюнул и не соблазнился посулами белорусского КГБ предоставить ему материалы из секретных фондов для того, чтобы написать не окопную правду, а ту «правду», которая нужна чекистам. Он ответил генералу КГБ:
- Напишите сами, у вас же такой опыт!
Генерал ответил:
- Опыт есть, но нет времени – работа. Мы вам дадим такой материал! А то вас заляпали дерьмом.
Теперь чекисты сами пишут нужные им книги.
А Василю Владимировичу тогда принесли груду папок человеческих историй. Одна его даже заинтересовала: о том, как советского офицера-связиста поочередно использовали то немцы, то свои... От тех «посульных контактов» с чекистскими генералами он извлек и полезную информацию: узнал, что история Александра Матросова сочинена политруками. Нашли среди мертвых бойцов того, который ближе всех оказался у вражеского дота. Все остальное было придумано.
Он сетовал на то, что в литературе и журналистике, в документальной прозе и кино дошли до того, что использовали случаи проявления героизма детей. О моральной стороне этого героизма обычно не упоминалось - морали там не было. Теперь этот «героизм» вошел в моду у арабов. И когда Мастер говорил об этом, я стал краснее, чем флаг над сельсоветом: ведь я и был автором книги о военных подвигах подростков. И очень гордился, что ее рекомендовали для внеклассного чтения в школах. А он ее прочитал и сказал:
-Страна должна защищать своих детей, а не дети страну.
Его донимали телефонными звонками: «До каких пор вы будете подрывать советскую власть?», «Сколько вам заплатило ЦРУ за клевету на партию и армию?»
Его заставляли «разоружиться перед партией и советским народом». Они не могли его арестовать или посадить – у писателя была мировая слава. Поэтому его награждали – пытались купить.
Арест писателя всегда позор для правительства. Чекисты к тому времени уже научились сочинять не хуже фантастов. Это в 30-х годах они были узколобыми, с ограниченной фантазией и заставляли подследственных самим придумывать себе преступления и признаваться в них. В 70-80-х годах они уже ловко сочиняли сами.
Искусство идет вперед, а за ним конвоиры. Это было время такое, когда писателям не стреляли в затылок, а убивали их произведения. И делали это не какие-либо враги, оккупанты, а свои – коллеги и приятели, называвшие себя его друзьями, – литературные полицаи. Для начала взялись за окружение Василя Быкова: прозаика, бывшего командира партизанского отряда Алексея Карпюка и доцента Гродненского мединститута Бориса Клейна. Надо было их скомпрометировать, чтоб добраться до самого Быкова. У них дома установили прослушку и записали разговоры друзей. Клейна исключили из партии и выгнали из института за то, что он называл власти бандой подлецов, «убеждал людей вести борьбу против сталинистов и кремлевского руководства, которое называл группой выродков.» Карпюка тоже исключили из партии якобы за то, что, «будучи командиром партизанского отряда, он сотрудничал с гестапо». Не постеснялись состряпать фальшивку. А потом появился такой вот документ, подписанный председателем КГБ СССР Ю.В.Андроповым:
«В ЦК КПСС. Комитет государственной безопасности БССР располагает сведениями о нездоровых настроениях белорусских писателей – члена КПСС Карпюка и Быкова. (Быков никогда в партии не состоял. – В.Л.). Карпюк нелегально распространяет среди своих знакомых всякие пасквили – книгу Гинзбург-Аксеновой «Крутой маршрут» и другие. Отрицательно воздействует на молодежь. Под его влиянием студент Гродненского пединститута Малашенко пишет стихи, проникнутые пессимизмом и упадничеством, некоторые из них содержат в себе вредный политический смысл...Взгляды Карпюка в определенной степени разделяет Быков, автор тенденционной повести «Мертвым не больно». Быковым интересуются идеологические центры врага. (Уже этого было достаточно, чтоб посадить. – В.Л.). КГБ Белоруссии с санкции ЦК компартии республики готовит мероприятия, направленные на предотвращение возможных враждебных акций со стороны вышеупомянутых лиц.»
Предотвращали тем, что рассыпали набор его книг. Не издавали уже после краха СССР. Одна из последних книг Василя Быкова «Стена» была выпущена частным издательством на народные деньги, собранные из пожертвований. Там есть два абсолютно гениальных рассказа. Один из них про то, как человек хотел выбраться из тюрьмы и долгие дни делал подкоп под стену. Сделал, пролез, вдохнул полной грудью, как ему казалось, воздух свободы, пошел к ней, а там оказалась еще одна стена. Другой рассказ называется «Труба». Про то, как человек шел вдоль газопровода, спрятался от дождя в трубе и, поскольку был немного выпившим, заснул. И вот идет он по этой трубе, а ей и конца нет. Так и погиб.
Они называли Быкова, прошедшего войну лейтенантом от Курской дуги до Австрии, полицаем. Они выпустили пасквиль за подписями фронтовиков-героев под названием «Мы с ним в разведку не пойдем», в котором клеймили писателя. «По воле этой пропаганды я сделался не только плохим писателем, но и сумасшедшим националистом, который собирается отобрать у Польши Белосток, а у России Смоленск. В результате этой кампании я потерял некоторых своих друзей из кругов российской демократии, хотя ранее был с ними достаточно близким», - рассказывал Быков. Он покинул родину, жил на гранты Пэн-клуба в Финляндии, Германии, Чехии. Президент Чешской Республики Вацлав Гавел сказал тогда: «Для нас большая честь, что Василь Быков живет в Праге». Но идеологические изверги не унимались. Они затравили его до смерти. Умирать Василь Владимирович приехал в Минск, где прожил всего неделю. За его гробом шла вся Беларусь, за исключением Лукашенко и его своры. Память о нем на родине не увековечена никак. Нет ни улицы его имени, ни музея, из школьных учебников литературы имя его просто выбросили.
Они знали: если народ будет читать книги Василя Быкова, то додумается, что стену надо ломать и с трубой что-то делать. Они говорили: Быков исписался – сочиняет какие-то примитивные байки. Государству нужны пьяные бездумные люди, которые не рассуждают на тему «кто там у нас начальник». Пусть будет этот. Этот уже наворовался, а то новый придет и будет по-новому красть. Но ведь ни один начальник в мире еще как следует не наворовался: «Не трожь президента! Он два раза в неделю присылает в наше село автолавку с хлебом, сахаром и вином. А больше нам ничего и не нужно».
Он присылал мне в Нью-Йорк добрые и очень грустные письма. В них сквозила надежда, но не оптимизм. «Может, вам там будет лучше».
Он был провидцем, как все настоящие художники и гении: «Возвращается нечто большее, чем коммунистические знаки и символы. В Беларусь уже вернулась настоящая советская власть, а в Россию возвращается имперская идея. Вот это и есть настоящий знак беды, который не хочет оставить Россию в покое. В питательном бульоне этой идеи варятся мечты о Сталинграде, о красном знамени, о памятнике Дзержинскому, интеграции с Белоруссией, а дальше – о присоединении Украины и восстановлении Советского Союза».
Я вздрогнул, вспоминая провидца, когда 22 июня, в прошедшее воскресенье, по Первому каналу показали встречу Дмитрия Медведева с ветеранами в Брестской крепости и они попросили президента России вернуть имя Сталинград городу на Волге и имя Ленинград городу на Неве.
Если бы Василь Быков ничего не написал, не стал бы основателем «лейтенантской прозы», «окопной правды», все равно вся жизнь писателя сделала его знаковой фигурой общечеловеческой культуры.
Нельзя предавать память. Она остается в сердце, пока пульсирует оно.
comments (Total: 2)