Ирэн Федорова: Слава нуждался в уединении, но одиночества не переносил

Великий врач и гражданин Святослав Федоров на протяжении четверти века был мужем Ирэн Ефимовны. Об их редко нынче встречающемся, основанном на глубокой любви семейном союзе - это интервью.

- Ирэн Ефимовна, Святослав Николаевич, говорят, мог сам управлять самолетом?
- Да, и самолетом, и вертолетом, не говоря уже об автомобиле – здесь он был откровенный лихач.[!] Конечно, я была страшной противницей его увлечения авиацией, хотя понимала, что идет оно от невоплощенной мечты: он ведь был курсантом летного училища, когда попал под трамвай и ему отрезало ногу по голень. Из училища его, конечно, отчислили, но мечту-то не уволишь. И друзья Славы меня поддерживали. Костя Ваншенкин не раз говорил ему: «Брось ты этот геликоптер!» А для него было удовольствием и неким ребяческим шиком слетать в соседнюю деревню за молоком. Был он неуемным, неугомонным, смерти не боялся.

- У него хорошая была наследственность?
- Оба родителя умерли в 75 лет, вот и себе он поставил задачу дожить как минимум до 75. Даже место для своей могилы присмотрел, недалеко от нашей дачи. « А с этими, - говорил он, имея в виду всякие престижные кладбища, - я рядом лежать не хочу!»

- В последнее время у Святослава Николаевича были на работе неприятности. С чем они были связаны?
- Замучили проверочные комиссии Минздрава, появилась серия статей в периодических изданиях. Это была профессионально организованная травля, целью которой было убрать Федорова с должности генерального директора созданного им МНТК «Микрохирургия глаза». Кому-то, мы даже догадывались, кому конкретно, этот пост сильно приглянулся. Не знаю, чем бы это кончилось, скорее всего, Святослав Николаевич плюнул бы на все и ушел с этого поста – руки и голова у него, слава Богу, работали безотказно. Но возмущенный несправедливостью Евгений Максимович Примаков,один из ближайших друзей мужа, пошел к президенту Путину и обо всем ему рассказал. Травить Федорова перестали, но буквально через два дня вертолет, в котором он и еще несколько его сотрудников возвращались из тамбовского филиала МНТК, упал в нескольких метрах от Московской кольцевой дороги. Официальное заключение: несчастный случай...

- Святослав Николаевич был человеком общественным. Сильно переживал, когда проиграл Ельцину выборы?
- Сперва, когда он только ввязался в борьбу за пост президента, какая-то наивная надежда у него была. А к концу выборов он понял, что «короля играет свита» и, не дождавшись результатов, – а они стали очевидны до каких бы то ни было подсчетов – пошел спать. Кстати говоря, после первого тура этих (1996 года) выборов у них с Ельциным произошел нелегкий разговор. Борис Николаевич предложил Славе снять свою кандидатуру и отдать ему свои голоса в обмен на пост вице-премьера. Федоров отказался: «Борис Николаевич, я давно уже мастер, а не подмастерье».

- Это были первые «государственные» разговоры Федорова с Ельциным?
- О нет! Сразу после августовского путча 1991 года Ельцин позвонил моему мужу с ошарашивающим предложением: пригласил на пост премьер-министра. Слава попросил время на размышление. Однако вечером того же дня Ельцин издал указ, из которого стало видно, что человек на этом посту будет лишь «исполняющим обязанности», то есть проходной фигурой (именно такой, какой стал Гайдар). Потом стало известно, что против кандидатуры Федорова выступил «серый кардинал» Геннадий Бурбулис и почему-то Гавриил Харитонович Попов. Близкий к Кремлю человек рассказывал нам, что когда Бурбулис дал Ельцину свой список будущего правительства, Ельцин посмотрел на него тяжелым взглядом: «Что это такое? Кто они вообще? Откуда?» Но это было утром, а вечером, после бани, Ельцин все, что надо, подписал. Не знаю, как Слава, а я была только рада, что все получилось именно так. Высокая официальная должность его бы только погубила. Ходить по струнке, с вечным охранником за спиной, подчиняться неким ритуалам, протоколу было явно не для него. Но главной опасностью была полная потеря свободно высказывать свои мысли - этого он бы не потерпел.

- О мимолетной любви властей к Святославу Николаевичу точнее, чем классик, не скажешь: «Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев, и барская любовь». Поговорим о любви земной. Как вы познакомились со своим будущим мужем, Ирэн Ефимовна?
- Впервые мы увиделись ровно в 10.10 утра 23 марта 1974 года. И дату, и время помню точно. Поводом для знакомства послужила болезнь моей тети Веры Васильевны. Стала она слепнуть, написала мне письмо из Ташкента: там, мол, у вас, в Москве, живет офтальмологическое светило по фамилии Федоров. Я сама, как вы знаете, тоже врач, правда, акушер-гинеколог, через друзей и знакомых узнала, что такой офтальмолог действительно есть, но попасть к нему невозможно. Тут меня охватил азарт: как это невозможно? Дозвонилась до федоровской клиники, представилась его секретарше «аспиранткой Ивановой», попросила, чтобы профессор меня принял. Он согласился, хотя, как потом мне рассказывал, никаких аспирантов у него тогда не было. Вот так мы встретились.

- То была любовь с первого взгляда?
- С моей стороны – безусловно. «Первый взгляд» сыграл решающую роль. Как только я увидела его, войдя в кабинет, почувствовала, будто в сознании искра проскочила. До дрожи в коленях, до мгновенно нахлынувшей дурноты. Никогда такого раньше не было, хотя ухажеров у меня было довольно много. Это длилось какое-то мгновение, потом отхлынуло.

- Вы потом Святослава Николаевича спрашивали, что почувствовал он, впервые увидев вас?
- Он всегда отшучивался: пожалел, что такая красивая женщина не со мной. Женскую красоту он, надо сказать, ценил. Взгляд у него был по-мужски цепкий, который подкоркой чувствуешь и обмираешь.

- Не спрашиваю о том, как дальше развивались события. Не важны детали, важен итог: вы стали мужем и женой. Каким был Святослав Николаевич в быту?
- Слава до последних дней оставался Мужчиной в полном смысле этого слова: мощный, сильный, красивый. Любил, сняв пиджак, небрежно поиграть мускулами. В то же время был очень внимателен, звонил по пять раз с работы: «Привет, как дела, какие новости?» Приходя с работы домой, тут же переодевался и пил чай с вареньем. Руки, как ни странно, мыть не любил, ворчал: «Ну что ты меня заставляешь, как маленького? В Африке все чумазые, зато раком не болеют...». Любил плавать, вода была его стихией, но ванну терпеть не мог: «Я тут сейчас засну...». В еде был очень непритязателен – что бы я ни сготовила, все было для него вкусно.

- Ну а какое блюдо было у Святослава Николаевича любимым?
- Обожал докторскую колбасу, даже без хлеба. Мог попросить: «Дай мне еще кусочек, а то мне белка не хватает». Любил жареную картошку, макароны, пельмени, салаты всякие. Мог пивка выпить вечером, именно пива, а не вино или водку. Продукты не покупал почти никогда, зато компьютеры, компьютерные книжки, часы приобретал постоянно. В доме вообще полно было «мужских игрушек». Что касается интерьера, тут он полностью доверял мне, а вкусы наши, к счастью, совпадали. В одежде любил зеленоватые травянистые краски, цвет дерева и земли. У него и глаза были такого зеленовато-болотного оттенка.

- Сохранилось множество фотографий Святослава Николаевича, играющего в шахматы...
- Слава был кандидатом в мастера по шахматам. Не будь он одержим офтальмологией, добился бы в шахматах большего. Он мог по нескольку часов сидеть у себя в кабинете и играть в шахматы с компьютером. Но обязательно должен был знать, что я рядом, и можно хоть в час ночи прийти на кухню и спросить: «Иришенька, чайку попьем?» В уединении он, как любой напряженно работающий человек, нуждался, а вот одиночества не переносил.

- Ирэн Ефимовна, что было главным в ваших отношениях в семье?
- Искренность, человеческое тепло. Пока я жила со Славой, мне не нужно было ни с кем откровенничать, выворачивать душу, плакаться или выговариваться, потому что самым близким человеком для меня был он. Прожив вместе много лет, мы убедились, что предать друг друга не можем, хотя когда-то он мне заявил: «Если предашь меня, я тебя просто застрелю!»

- Сурово, но опять же – по-мужски. У вас не было общих детей, но были по две дочери с каждой стороны. Были в этом плане какие-то проблемы?
- Для всех четырех наших девочек – Ирины, Ольги, Юлии и Элины – Слава был отцом и примером для подражания. Может, именно поэтому они долго искали свои половины – ведь сравнения с отцом выдержать не мог никто – он был издан тиражом в один экземпляр. Да и не знаю, смогли бы они жить с таким мужчиной, как он. Для этого надо слишком сильно любить, боготворить, отдавать себя целиком, забывать обо всем, даже о собственных детях. Не каждая женщина, согласитесь, на это пойдет и примирится с такой «философией любви».

- Да, особенно в Соединенных Штатах, где феминизация, по-моему, достигла такого размаха, что вдохновила Евгения Евтушенко на четверостишие:

Какой занятный общества этап,
коварно подготовленный веками!
Мужчины стали чем-то вроде баб,
а женщины – почти что мужиками...

Извините, Ирэн Ефимовна, за столь длинную преамбулу к моему вопросу: как сложились ваши отношения с дочерьми Святослава Николаевича после его гибели?
- Со старшей его дочерью, Ириной, мы с того рокового дня не общаемся. Контакты происходят только на скандальном уровне: какие-то газетные статьи, судебные иски и т.д., т.п. Не знаю, чем ее атаки в большей степени продиктованы: болью из-за смерти отца или уязвленным самолюбием. Но, надеюсь, время все расставит по своим местам. Вторая дочь Славы – Оля – человек добрый и искренний. После развода с ее матерью Славе долго пришлось преодолевать Ольгину настороженность и неприязнь ко мне. Однако постепенно все наладилось, и меня глубоко тронуло то, как Ольга поддержала меня после Славиной гибели. Сейчас и я, и мои дочери очень с ней близки. Юля и Эля всегда называли Славу папой, и это не было пустой формальностью – он действительно был для них отцом, любил их детей, особенно внука Славу, сына Элины.

- Мы много говорим о доме, о семье, но главным для Святослава Николаевича была, мне кажется, все-таки работа...
- В противном случае не было бы всемирно признанного офтальмолога Святослава Федорова. Дело было центром его жизни, единственной точкой отсчета и мерой вещей. Потом уже были дом, я, дети, все остальное. Не став летчиком, он стал офтальмологом – не от безвыходности, а потому, что увлекся, бурлил идеями, мир хотел перевернуть. Кто-то очень хорошо назвал его «человеком результата». Он стал хирургом, офтальмологом потому, что здесь результат виден сразу. Для Славы было очень важно, что он мог дать человеку счастье мгновенно.

- На одной из фотографий в книге на вашем глазу – повязка, то есть вы тоже оказались пациенткой профессора Федорова?
- Он оперировал меня в один день с известной телеведущей Кирой Прошутинской. Это было в 1998 году. Слава избавил меня от дальнозоркости одного глаза.

- Какое изобретение профессора Федорова вы считаете главным?
- Их несметное количество, расскажу лишь об одном, «Ромашке», знаменитом федоровском конвейере, родившемся у меня на глазах. Мы зашли на дачу к приятелям, сидели, перекусывали и болтали за круглым стеклянным столом. Слава мгновенно зажегся: «Слушай, - похвалил он хозяйку, - ты здорово это придумала! Посуды ставить много не надо, дотянуться легче, повернул столешницу – и все. А какая замечательная может быть система операций, представляете? Посадить хирургов за круглый стол, он бы вертелся, и каждый врач делал тот этап операции, который нужно. Это сколько же больных можно оперировать одновременно, сколько времени сэкономить?»

- Кроме вращающегося конвейера новизна заключалась, видимо, и в том, что хирург оперирует сидя?
- Сейчас вся офтальмология в мире работает под микроскопом, и все врачи оперируют сидя. Но первым это сделал Федоров. И тут же выслушал обвинения в свой адрес: мол, он делает это для того, чтобы облегчить себе жизнь, так как стоять у операционного стола на одной ноге ему тяжело. А то, что вообще неудобно стоять у микроскопа, об этом оппоненты забыли. За микроскоп в Советском Союзе первым во время операции сел именно Слава, это совершенно точно. Раньше глаз оперировали, как и все остальное. Разве что лупу врачи использовали. По институтскому курсу офтальмологии помню, как было ужасно неудобно – все склонялись над пациентом, глаз маленький, его вообще не видно, врачи друг другу мешают. А сейчас студенты, аспиранты, гости стоят и смотрят на экран, на который транслируется картинка с микроскопа. Качество операций возросло в тысячи раз!

- В чем смысл федоровских операций?
- Имплантация интраокулярных линз (ИОЛ), проще говоря, искусственного хрусталика – первое, с чего начался офтальмолог Федоров. Дальше – метод радиальной кератомии, то есть разрезы, наносимые на склеру глаза. Если тоже уйти от научной терминологии, то это – лечение близорукости. Миллионы людей во всем мире избавились благодаря разработанному Федоровым методу от очков.

- Несколько знаменитых имен вы не могли бы назвать?
- Их очень много, назову лишь, пожалуй, Аллу Борисовну Пугачеву. Правда, Слава избавил ее не от близорукости, а спас от слепоты. Звонит она однажды, а мы были очень хорошо знакомы с ней и ее семьей, и жалуется на резь в глазах, туман. Слава попросил ее немедленно приехать в институт, поставил диагноз: поражение зрительного нерва вирусом. Алле Борисовне немедленно стали колоть огромные дозы антибиотиков, через три-четыре дня все прошло. До этого с аналогичной проблемой к Славе обратился пациент, который несколько дней терпел дискомфорт, надеясь на авось. Обратись он сразу за помощью – все было бы хорошо, а так – потеря зрения.

- Как Святослав Николаевич относился к своей славе?
- К ней он относился как к собственному имени – Слава. Но никогда не скрывал, что в ней купается, что ему в радость такое повышенное внимание. Звездного жеманства: «ах, я устал от публики, ах, я по улице не могу пройти, ах, куда бы скрыться» – у него не было и в помине. Он говорил: «Самое большое счастье, когда можешь всем честно смотреть в глаза и никому не врать». Многие старались с ним сблизиться и общаться. Иногда, конечно, приглашали как свадебного генерала. Но он-то себя им не чувствовал, он очень серьезно воспринимал, когда его куда-нибудь звали. Он все делал от души, и общался тоже, ему надо было ощущать ответную реакцию людей. А у меня не было ощущения, что я купаюсь в лучах его славы. Она меня даже немного тяготила. Если к нему проявляли особенный интерес, хотелось куда-то уйти, спрятаться: это он великий и гениальный, а я в нем просто растворена. Иногда пристальное внимание мешало – особенно когда мы куда-то опаздывали, а по пути от машины до подъезда приходилось раз сто задерживаться и отвечать на чьи-то вопросы. Но мне все равно это нравилось, я гордилась, что Слава всем нужен и к нему тянутся. Не кривя душой, без кокетства – сейчас-то оно к чему? – могу сказать: было безразлично, как при этом смотрят на меня и что обо мне думают. Сейчас, когда я осталась одна, мне без него плохо, чувствую себя незащищенной.

- В советском обществе, да и постсоветском тоже, жен руководителей, «начальников», обычно не жаловали – таков был совменталитет, что ли...
- Меня в МНТК недолюбливали. Я не верила, когда там поднимали тосты «за самую обаятельную, за любимую женщину Святослава Николаевича, за нашу замечательную...» и так далее. Я всегда чувствовала завистливые взгляды в спину. Не потому, что была какой-нибудь особенной умницей или красавицей, а только из-за того, что находилась рядом со Славой, ближе всех. Скорее это была общая ревность на грани зависти. После Славиной смерти они резко переменили тон в разговорах со мной с подхалимского на хамский.

- Бог им судья, Ирэн Ефимовна. Несколько слов в заключение об одном из ближайших друзей Святослава Николаевича – моем старшем коллеге Анатолии Абрамовиче Аграновском.
- Слава очень любил Толю, страшно переживал, когда его не стало - он умер в 1984 году. Именно статья Аграновского в «Известиях» «открыла» Федорова. Когда началась перестройка, он часто повторял: «Жаль, Толи нет, какое было бы поле для его деятельности! Что бы он написал, как бы сказал!» Толина порядочность и тонкий, ироничный ум, его удивительно бережное отношение и к слову, и к герою газетных текстов, его стремление досконально проверить любой факт, прежде чем слова упадут на бумагу, - как же этого не хватает нынешней журналистике и журналистам!..