ПОБЕДИТЕЛЬ
Никто не мог знать, какая судьба его ждет.
С. Б.
Программа
Взять в дом несколько мальчишек с парализованными или полупарализованными ногами, научить их жить и бороться – эта мысль, несмотря на все повороты жизни, так меня и не оставляла. С тех самых пор, когда я вышел из комы в декабре 1995 года. Только я уже думал не о домашнем интернате, а просто об интернате, большом, отдельном, но частном, моем. Все деньги, какие я выиграл по суду, надо получить и вложить в этот интернат.
12 июля на стадионе имени Кирова, на стадионе, который я реконструировал в свое время, был татарско-башкирский праздник: у нас большое татарско-башкирское землячество. И там я увидел бывшего ректора нашего педагогического института Альберта Михайловича Малыгина. Не знаю, что меня толкнуло. Я подкатился к нему, объяснил, чего хочу, и спрашиваю: «Альберт Михайлович, вы ученый, педагог, вы все знаете, скажите, может, я велосипед изобретаю, может, все, что я задумываю, уже известно и разработано?»
А он отвечает: «Нет, Шамиль, это целина. И ты думаешь в правильном направлении. Действуй, пиши программу, а мы тебя поддержим».
И я, забросив дела, сел писать программу. Ни в одном учебном заведении не был, ни одной специальной книги не прочитал, откуда она у меня рождалась – не знаю.
Я просто представлял себя ребенком-инвалидом, смотрел на мир его глазами: как бы я хотел жить и где, как учиться, что бы меня радовало, к чему бы я стремился.
В развитых странах таких детей официально именуют «нуждающимися в специальной защите». Не в «помощи», не в «обеспечении», а – в защите!
Я ведь на себе испытал, что с инвалидностью резко нарушаются или ограничиваются все социальные связи. И ребенок, как никто другой, страдает от этого. Он полностью зависим от окружающих его людей. Он оторван от внешнего мира, не может получить образование, профессию, он лишен общения со своими сверстниками. Все это приводит к тому, что он уже сам, сознательно отказывается от контактов со сверстниками, даже когда они приходят к нему, он полностью погружается в свой внутренний мир, в свои фантазии, очень часто – мрачные фантазии, у него изменяется поведение, проявляются патологические черты характера.
Надо, чтобы больные дети не страдали, а жили среди таких же, как они, а учились вместе с обыкновенными детьми в обыкновенных школах! Надо, чтобы ребенок не страдал, а с помощью взрослых постепенно определил, что для него реально достижимо и что нереально в этой жизни. Я сразу заложил в программу два этих закона: закон компенсации и закон приспособления к реальностям жизни.
Да, дети, прикованные к коляскам, многого лишены. Они никогда не знали и никогда не поймут, что такое ранним утром, в тумане, зайти в реку и ощутить, какая вода теплая. Не смогут бродить по лесу, дыша прелью и грибной сыростью, роняя капли дождя с веток. Никто из них не станет бегуном, футболистом, регбистом, монтажником-верхолазом.
Это тяжело? Тяжело. Но скажите, вы очень страдаете, что вы не знаменитый поэт, не художник великий, не прима-балерина Большого театра? Нет, не страдаете. Потому что понимаете: вам это не было дано, у вас свой круг влечений и увлечений, вы реализовываете себя в других профессиях и на жизнь не жалуетесь. Вы вполне довольны тем, что вы хороший токарь, лучший на автобазе сварщик, много зарабатывающий в уборку комбайнер, известный в городе врач, уважаемый учитель.
Да, моя аналогия, как и всякая аналогия, не безупречна. Но что-то в ней есть, согласитесь.
К примеру, многие у нас в городе знают атлета Руслана Долобаева. Он инвалид, с трудом ходит. Но он, можно сказать, лучший в республике по жиму штанги лежа. Во всяком случае, один из первых. Но так мало того, он вступил в соревнования с неинвалидами, обычными штангистами. Он выполнил норматив мастера спорта в классификации для здоровых людей и буквально чуть-чуть не дожал до норматива мастера спорта международного класса!
Встречает меня председатель спортклуба инвалидов области, бывший футболист, и рассказывает про Руслана, смеется: «Ну и инвалиды пошли у нас, скоро здоровых пережмут и перебегают! Может, им и пенсию по инвалидности теперь не платить, а?!»
То есть никто из них не угнетен, не чувствует себя ущербным.
Конечно, если мальчишку с парализованными ногами все время водить только на футбол, волейбол, баскетбол, в нем поневоле разовьется комплекс неполноценности. А вы отведите его в ту же секцию пулевой стрельбы, в клуб штангистов, в шахматную секцию, да мало ли куда! И тогда он, как Руслан Долобаев, не будет чувствовать себя обделенным в своих возможностях. А отчетливо будет говорить себе и другим: «Да, ты силен в футболе, а я в штанге, в стрельбе, в шахматах, в математике, в компьютерах!»
Закон компенсации напрямую связан с законом приспособления к жизни, к реализации себя в ней, к профессии.
Я должен сказать ребятам: да, нам, инвалидам, безногим, парализованным, полупарализованным, намного сложнее. Обычный человек может быть и средненьким специалистом. Мы – не имеем на это права перед самими собой. Если сапожник, портной, программист – то мы должны быть лучшими, первыми, чтобы все шли к нам за делом или за советом. Бизнесмен, компьютерщик, сапожник, человек, необходимый всем, – вот что важно. А с ногами ты или без ног – это уже второе дело. Если не десятое.
Что значит приспособиться к жизни в этом мире? Это значит - быть самостоятельным. А самостоятельность невозможна без профессии. Мы должны дать мальчишкам и девчонкам за годы в интернате необходимую в миру профессию. И не просто профессию, а еще и возможность реализовать себя в профессии. А это для инвалида, прикованного к дому, в тысячу раз сложнее, чем для обычного человека. Значит, наш будущий выпускник не должен быть прикован к дому. Значит, жизнь интерната надо построить так, чтобы каждому выпускнику дать пусть и старенький, но автомобиль с ручным управлением. И он, этот выпускник, будет потом не просто работать, а выплачивать деньги за этот автомобиль. Чтобы такой же автомобиль, на его деньги купленный, был вручен сегодняшнему первокласснику. Есть в этом и смысл, и моральный долг, и еще многое другое, о чем словами не скажешь, так ведь?
Человек полноценен тогда, когда он востребован обществом. А почему не может быть таким же востребованным инвалид? Почему он в нашей жизни не востребован? Да просто потому, что его нигде и ничему не учат. Я знал и знаю, как живут дети-инвалиды. Вся жизнь дома, вся жизнь в четырех стенах.
Родители не знают, что делать с такими детьми.
Родители, в большинстве своем, могут только жалеть и опекать. Одевать, раздевать, чуть ли не с ложечки кормить. Одни из жалости, другие – потому что торопятся, им проще самим одеть и раздеть ребенка, чем учить его, ждать. А результат один – ребенок ничего не делает. И маленький человек вольно или невольно привыкает к тому, что ему и не надо стараться, все за него сделают. Упал – поднимут, не поел – накормят, не выучил урок – простят.
Я-то хорошо знаю, что иногда вырастает из таких. С годами он озлобляется, начинает пить, трясти мать за грудки: «Дай на бутылку!» Она умоляет: «Сыночек, от пенсии ничего не осталось, нам же еще жить на последние деньги!» А он рычит: «Да плевал я на такую жизнь! Это, по-твоему, жизнь? Зачем ты меня родила?! Почему ты меня не задушила в пеленках? Кому я нужен? Дай хоть напьюсь и забудусь!» И мать сразу сникает... А ведь этот парень мог прожить вполне достойную жизнь. Научиться. Но только не при той системе, которая у нас существует.
Общеобразовательное обучение на дому – это во многом фикция, формальность. А уж о получении специальности и речи нет! Вот и вырастает человек, который только берет у государства минимум каких-то благ и сам же мучается от своей униженности. Он не хочет такой жизни. Но он вынужден вести такую жизнь, потому что все мы – государство, школа, общество – поставили его в такое положение. Да еще и считаем, что мы его содержим, мы его опекаем, он на государственном обеспечении. Не должно быть такого! Не надо, нельзя, преступно растить несчастных!
А кто думает о матерях, молодых женщинах? Они ведь никакой другой жизни не знают, кроме как быть при больном ребенке, подростке, юноше.
Все это и еще многое другое изложил я в короткой программе и отправился к начальнику областного департамента образования Федору Ивановичу Ваховскому. Ему Альберт Михайлович Малыгин уже позвонил, представил меня. Помимо короткой программы принес я в администрацию области выписки из решения суда. Объясняю: дайте мне где-нибудь большой дом для моего интерната, а в оплату заберите деньги, которые мне причитаются за мельницу и восемьдесят тысяч штук кирпича. Там денег гораздо больше, может, в несколько раз, чем стоит большой дом. Я ничего не прошу у бюджета, у государства, а предлагаю обмен.
Федор Иванович меня поддержал и отправил мои бумаги по инстанциям.
Березовая роща
А пока мои бумаги там путешествуют, я хожу по кабинетам, рассказываю, агитирую, уговариваю. И однажды в коридоре городской администрации встречаю знакомого начальника ПМК, передвижной механизированной колонны. Разговорились. Он, узнав в чем дело, предлагает: «Шамиль, купи мою контору, мы из нее выселились!» Я говорю: «Да ты что, она же где-то за городом, у черта на куличках!» А он: «Да ты поезжай, посмотри, там хорошо, как раз для интерната!»
Я и поехал... Петропавловск наш небольшой, двести тысяч населения, вообще-то все рядом. С запада город ограничен рекой Ишим. За Ишимом район частных домов – Заречье. За ним – еще один поселочек, при старом кирпичном заводе. А за ним уже– объездная дорога, вроде Московской кольцевой. И вот на ней, чуть в стороне, в березовой роще – это двухэтажное здание. Тихо, спокойно, красиво. Лучшего места для детей трудно найти, даже если искать будешь. Запал мне в душу этот дом в березовой роще!
Продолжение в следующем номере
