ПОБЕДИТЕЛЬ
Никто не мог знать, какая судьба его ждет.
С. Б.
Сергей БАЙМУХАМЕТОВ
Продолжение. Начало в №(633)
Вторая ампутация
Я знал свою судьбу. И был готов ко всему. Так, в 1989 году в Свердловске мне ампутировали правую ногу, с ампутированной уже стопой, до бедра. То есть гангрена поползла выше. Я был готов. В принципе говорил я себе, что без стопы, что без коленного сустава – не так уж и велика разница. Хотя, конечно, разница есть. Колено – это упор...
Бизнесмен
А поскольку я теперь инвалид, то вступил в общество инвалидов. И поскольку я был в свое время руководителем, и довольно успешным, то меня выбрали заместителем председателя общества. Совпало это с перестройкой, с потрясениями в экономике. Товаров в магазинах не было никаких, помните? Все давалось по заказам, по предприятиям и организациям. Были уже государственные цены и рыночные, ларечные, коммерческие. Что-то доставалось и нашему обществу, и мы, полторы тысячи членов общества, ждали товаров по госценам и чуть ли не с криками делили полотенца, носки, сахар. Сахар был особенно актуален, потому как в нашем городе практически у всех дачные участки и надо варить варенья, а то все ягоды пропадут...
Посмотрел я посмотрел на это и однажды сказал: «Дорогие мои, у нас на дворе свобода, кооперативы создаются. И мы ведь тоже можем сами что-то делать и зарабатывать деньги?!» Все со мной согласились. Но когда дошло до дела, никто со мной не пошел.
Я не в осуждение говорю. Советская система многих из нас сделала попрошайками. Даже в здоровых людей въелась привычка ждать от власти манны небесной. А что уж говорить об инвалидах! Инвалиды второй группы за годы своего несчастья просто отвыкли работать, а инвалиды с детства вообще никогда не работали.
Я понял, что мне с ними не по пути. Ушел от них и начал самостоятельное дело. Для начала создал цех по пошиву меховых шапок. Дальше – больше. Я уже в Москву с костылями ездил, договаривался с партнерами. И в 1991 году у меня был заработан первый миллион рублей. Чтобы представить, что это такое, скажу: новенький грузовик-самосвал «ЗИЛ» тогда стоил двадцать пять тысяч рублей. То есть на свое личное состояние я мог купить сорок грузовиков – целую автобазу!
Третья ампутация
Но жизнь недолго баловала меня. В 1992 году гангрена перекинулась и на вторую ногу. Повезли меня в Астану, тогда еще Акмола или даже Целиноград. Двадцать суток пролежал в реанимации. Какие боли – что там говорить. Шесть раз в сутки кололи наркотики. И то не хватало. Ни пить, ни есть невозможно – одна только боль, боль, боль... Пальцы на ноге были черные, их просто выкручивали и выбрасывали. Сухая гангрена.
Я не соглашался на ампутацию, я хотел спасти ногу. А когда мне сказали, что это невозможно, что нельзя жить на наркотиках, я разозлился, вызвал сына и уехал в Петропавловск. Сутки сидел дома, без обезболивания. И когда сын вечером привез к нам домой хирурга, он посмотрел на меня и сказал только одно: «Как же ты это терпишь?!»
Хирург звонит в больницу: «Сейчас привезут больного, немедленно готовьте к операции!»
Хотели сделать сразу высокую ампутацию, до бедра, но я попросил сохранить колено. Все же упор, как перелезать с коляски на кровать и обратно? Я уже привык к мысли о коляске, она уже дома у меня стояла, Вадим привез.
Разорение
Когда ты оказываешься в коляске, только тогда понимаешь, какое это счастье – костыли!
Я на костылях в Москве в метро ездил. Когда правая нога была уже отрезана до бедра. Правда, был испуг, как в тот, первый раз, в гараже. Метро – опасный транспорт. Чувствую – толпа несет меня. И вот-вот эскалатор. Как быть? Ступор в голове. Какой костыль первым поставить? А может, упереться костылями и ногой ступить?.. Наверно, меня выручил волейбол. Перед самым эскалатором я резко остановился, предо мной освободилось небольшое пространство, я уперся костылями и, оттолкнувшись единственной ногой, прыгнул! То есть совместил скорость своего тела со скоростью эскалатора. И внизу то же самое – прыжок, и я на твердой земле.
На костылях ты пройдешь всюду, ты практически такой же человек, как и другие. Ну, обыкновенные люди просто на ногах ходят, а ты – при помощи костылей. Только и всего.
Я к тому, что бизнес – это постоянный контроль за всем. А в коляске ты ничего не можешь контролировать. И потому все у меня развалилось, все растащили, разворовали, и я еще остался должен по каким-то налогам. Пришлось распродавать имущество и как-то расплачиваться. В общем, разбитое корыто. И все надо начинать сначала. И речь идет уже не о большом бизнесе, а о том, чтобы продержаться, выжить, время выиграть, оглядеться.
Четвертая ампутация
Мне говорили, что необходима высокая ампутация, что все равно гангрена на последней ноге поползет от колена и выше.
Так оно и случилось. Четыре месяца я спал сидя. Надо было, чтобы кровь поступала в конечности. А если лежишь, кровь не поступает – и они отмирают. К тому же адские боли. Жена внутривенно вливает баралгин, а потом реланиум, чтобы уснул. Закрыл глаза, уснул, упал горизонтально – и просыпаешься от болей. Снова жена вливает баралгин, а утром, с затуманенной головой, я садился за руль и ехал по делам.
И так четыре месяца. Пока я не понял: все бесполезно, надо сдаваться. И 7 ноября 1995 года мне сделали высокую ампутацию левой ноги. С этого дня у меня нет обеих ног до бедер.
Но все-таки эти три года с единственным коленом мне кое-что дали. Я освоил коляску. И когда в 1995 году сделали высокую ампутацию второй ноги, до бедра, я уже был более или менее приспособлен к жизни в коляске.
Два мира
Как ни утешай себя, а коляска– это резкий переход в другой мир.
Рыбы живут в воде, птицы летают в небе, звери на суше. Точно так же в разных мирах живут люди, у которых есть ноги, и люди, у которых ног нет. Вроде бы мы в одном пространстве, но у нас нет доступа ко всему тому, что для вас обыкновенно. Ни в кино, ни в театр, ни на выставки, ни в учреждение ты самостоятельно не попадешь. В гости к другу не поедешь, потому что никто тебя в автобус не загрузит, через бордюры на улицах не переедешь, по лестнице на пятый этаж не поднимешься. В магазин, чтобы купить хлеба-молока ты тоже не попадешь, потому что ступеньки.
А отсюда меняется все, меняется мировоззрение. И ты постепенно должен внутренне смириться и отказаться от того, что другим привычно, что и тебе когда-то было доступно. Ведь одно дело – когда ты парализован с детства, и совсем другое – до 38 лет быть человеком о двух ногах...
Смириться, отказаться. Но тогда что тебе остается в этой жизни? Вот здесь очень трудно удержаться от соблазна обиды на всех, на судьбу. Здесь можно и руки на себя наложить, и запить с горя. Все это и у меня было. Но мир на твои обиды не обращает внимания, а водка дает тяжкое похмелье, из которого тоже надо выходить. И за что-то браться, потому что есть-то надо каждый день. Надо содержать, обеспечивать достойную жизнь жене. Святой женщине.
Галя
К тому времени я уже был женат. И вышла за меня замуж не кто-нибудь, а моя лечащая медсестра. Уж она-то знала всю мою судьбу, она знала, что меня ждет ампутация конечностей и полная неподвижность. И все равно вышла за такого человека замуж! Женщины...
Судьба в эти годы била меня нещадно, и все эти годы она подставляла свои хрупкие плечи. И в переносном, и в самом прямом смысле. Я уже говорил, что мог на свои деньги автобазу купить. Безногий инвалид вершил такие дела и владел такими деньгами! И, глупый, с тех денег я не имел ничего. Мне просто интересно было. Я доказывал себе и другим, что я могу, что я востребован. Мне звонят, во мне нуждаются. Помните, закон компенсации?
А по умному-то и надо было тогда еще построить дом. Специально приспособленный для жизни, для передвижений человека в коляске. Да и машину надо было покупать. А у меня до сих пор та самая простая «Нива» с ручным управлением, которое я сам и придумал. А уж дом так и вовсе - 1878 года рождения. Он без фундамента, врос в землю по самые окна. Но я ничего не замечал. До тех пор, пока не пришла ко мне жить Галя. И когда я увидел, как она мучается с водой, с печкой, шесть ведер угля внести и ведра золы вынести – тут до меня дошло, что надо срочно все перестраивать.
Я затеял капитальный ремонт, построил новую кухню, старая просто рухнула, провел центральное отопление, канализацию, водопровод. Это ведь огромная работа. И времени нет, вся улица из-за меня перекопана, а на этой улице живет губернатор области, он же не потерпит, чтобы его улица была в неизвестных траншеях. И денег негусто, приходилось обращаться за помощью. И люди помогали. Люди всегда помогут, если ты стучишься во все двери.
Предвестие
Вот тогда-то, в хлопотах по устройству дома, в диких болях и страхе перед неминуемой ампутацией левой ноги, впервые коснулось меня предвестие моей нынешней судьбы, дела моей жизни...
Началось с того, что из Норвегии позвонил Вадим и сказал, что летит в Петропавловск, потому что срочно надо посоветоваться. По телефону сказать не может.
Конечно, я разволновался, стал строить догадки. Криминал какой-либо исключил сразу, я знал своего сына. Тогда что? Наверно, переманивают его жить в другую страну? Так оно и оказалось. Я уже говорил, что Вадим – член бывшей сборной Советского Союза, восьмикратный рекордсмен мира по спринтерскому бегу на коньках. Ему предложили принять подданство одной из богатых стран. Вот он и спрашивает меня: как быть?
Тогда я ему сказал: ты тренировался не на мои деньги, а на деньги токарей, пекарей, пахарей, учителей, дворников этого города, этой страны. Они их отдавали тебе, потому что сами не наделены таким талантом, они в тебе видят то, что им не удалось. Вот ты у них и спроси! Что они тебе скажут? Имеешь ли ты право распоряжаться собой? А если здесь тебе трудно, если нет условий для подготовки к Олимпиаде, пойдем к губернатору, поедем в министерство спорта... В общем, Вадим остался. А тут в Алмате наметился турнир сильнейших, Кубок мира по спринтерскому многоборью. И я загорелся: если на Олимпиаду не могу поехать, то уж в Алмату попаду, посмотрю на сына.
Однако понадобилась очередная операция. При моей болезни всегда что-нибудь происходит, какие-то незначительные недомогания, недавно я в Кургане сорок две (!) мелкие операции выдержал. Благополучно прошла и эта. Но вдруг на пути из операционной, в каталке, схватило удушье. Кома. Клиническая смерть.
Так я оказался на том свете. Я знаю, для обыкновенных людей это звучит... как-то странно, может быть, даже кощунственно. А кто-то может и решить, что я кокетничаю. Но те люди, которые там побывали, меня поймут.
На том свете – сплошное сияние. Причем наступает оно не сразу, а постепенно. Как в кинотеатре свет угасает, только здесь он прибавляется. И ничего у меня не болит, меня переполняют торжественность, блаженство и покой. А самое главное, я ощущаю, что это мой дом, это то, к чему я стремился всю жизнь. Больше мне эти ощущения не с чем сравнить, чтобы объяснить людям...
И спрашивает меня Голос... Я слышу его и сейчас. Представьте себе голос матери, которая кормит грудью своего ребенка и шепчет ему самые ласковые слова. Вот такая же доброта, и даже больше, была в этом густом голосе мужчины примерно лет сорока пяти: «Тебе нравится здесь?» Я про себя думаю: чудак, да кому ж здесь не понравится? Но я ж не могу в таком тоне разговаривать с Ним. И говорю просто: «Да». А Он спрашивает: «Ты хочешь здесь остаться?» Снова думаю: чудак, да кто ж не захочет? И собираюсь ответить: «Да». Но тут меня, как укол, пронзает чувство тревоги, предчувствие какой-то очередной житейской неурядицы, такой досадной и неуместной в сияющем мире, и как бы доносится голос жены: «Ты же обещал быть с сыном!» И сияние стало меркнуть, меркнуть, сменилось тусклым светом больницы. Словно из тумана возник переплет оконной рамы. И я услышал, как врачи и санитарки кричат: «Дыши! Дыши! Возвращайся!»
И я вернулся. Но не совсем. Часов семь шла борьба. То я уходил туда, в кому, то выходил. И лишь на другой день открыл глаза и сказал: «Все хорошо, не волнуйтесь».
После этого мною овладело состояние полного безразличия ко всему. Мне стала неинтересна вся моя жизнь, весь мой бизнес... И я вдруг сказал жене: «До тридцати восьми лет я был здоровым человеком. Потом стал калекой без ног. Но я не выпал из жизни, я умею и знаю, как бороться. У меня огромный круг знакомых, я знаю, куда пойти и к кому подойти. А дети же ничего не знают, их родители тоже ничего не знают. Давай возьмем в дом пятерых мальчишек с ампутированными ногами, парализованных, и я научу их, как бороться за полноценную жизнь».
Но жена, человек реально мыслящий, вернула меня на землю. Сказала: «Я понимаю тебя. Но и ты меня пойми: ты без ног, они без ног, я с этим не справлюсь, вы же меня в гроб загоните».
Она, конечно, была права.
И только сейчас, спустя несколько лет, я сопоставил, что операция проходила, что побывал я на том свете и Голос мне был в день Рождества Господнего.
Апатия
Нет, она не сразу наступила, апатия. Я ведь цель себе поставил: поехать в Алмату на Кубок мира. И через восемь дней после операции, после комы, погрузился в поезд Петропавловск – Алмата. Там, на Медео, я участвовал в параде спортсменов, въяве увидел всех знаменитых канадцев, шведов, норвежцев, которых знал только по рассказам Вадима. Кричал на трибунах, болел за сына. Вадим на том Кубке мира завоевал бронзовую медаль.
Потом встретился с заместителем министра по спорту, спросил его, нужен ли Вадим республике? Если не нужен, отпустите с миром. А если нужен, то создайте условия для подготовки к Олимпиаде. Замминистра пообещал все сделать. И Вадим остался. Как он родился в 1971 году в Петропавловске, так и живет здесь до сих пор. Не сменял наш город ни на Москву, ни на Алмату, ни на Астану...
И только потом, вернувшись в Петропавловск, я почувствовал, что ничто мне не интересно. Не знаю, связан ли упадок моего бизнеса с моим настроением или просто так совпало. Бухгалтер моего магазина собрала с людей, с организаций деньги за все непроданные вещи и сбежала. Повисли на мне несколько тысяч долларов. Продал я свою мельницу совхозу, а денег мне за нее не выплачивают. Силикатный завод должен мне деньги, но тоже ни копейки не перечисляет. Подал я на них в суд, обязали их все выплатить, а они и в ус не дуют. Правда, двадцать тысяч штук оплатили бартером, взяли на городском молочном заводе масло (тогда же была эпоха бартера, прямого товарообмена) и отдали мне. Вот я и продавал его, развозил, чтобы деньги были на жизнь, на ремонт дома. Так прошло два года. А потом случилось несчастье.
Смерть
У моей тещи Александры Федоровны обнаружили рак. Положили в больницу. Мы вызвали из Крыма брата жены, Геннадия. Он приехал со своей женой, Любой, поселились у нас, больница в двух кварталах от нашего дома.
Этот день, 4 декабря, отпечатался не просто в памяти, он сохранен на видеопленке. Вечером к нам пришли наши давние знакомые, они на другом конце города живут. Посидели, поговорили. Потом моя жена и Гена с Любой пошли провожать гостей к автобусу. А я снимал их на видеокамеру, и когда дверь за ними закрылась, на фоне двери отпечаталось на пленке: 04. 12. 97. 21.45.
Больше я Галю и Гену живыми не видел. На темной, занесенной снегом улице водитель громадного джипа не справился с управлением и врезался в них на полной скорости...
Мое горе – мое горе. Но как передать горе матери, тещи моей Александры Федоровны. Как она металась на кладбище между гробом дочки и гробом сына... Она не знала, чей гроб закрыть первым, от кого первой отказаться, она не давала закрыть гробы. А я сижу в коляске за ее спиной, между двумя гробами, и понимаю, что мое горе по сравнению с горем матери... Господи, господи, никому не пожелаю ни пережить, ни видеть такое.
Потом прошли поминки. Потом сорок дней. Разъехались люди. И остались мы вдвоем в огромном пустом доме. Сижу я за письменным столом в коляске, смотрю в окно, на пасмурный январский день. На зимние сумерки. И вдруг слышу шорох за спиной. Оборачиваюсь. Стоит Александра Федоровна, маленькая старушка, покорная, отрешенная, глаза пустые, отжившие. И говорит мне: «Шамиль, я все понимаю, я старая, больная, ты сам без ног, тебе самому-то как теперь выжить без Гали. И еще я у тебя на руках. Зачем я тебе нужна? Отдай меня в дом престарелых, не бойся, отдавай, я готова там закончить жизнь, я все понимаю...»
У меня душа перевернулась. Я взял ее за руки и говорю: «Александра Федоровна, у вас были дочь и сын, у меня была жена, теперь у вас нет детей, у меня нет жены, теперь я вам буду вместо сына и дочки. И запомните: пока я жив, пусть и без ног, пусть это вас не трогает никогда, вы ни в чем не будете нуждаться и будете жить со мной до самых моих последних дней».
И я боролся за нее, за ее жизнь до последнего. Два месяца каждый мой день начинался со звонков во все города, с добычи лекарств. Но рак есть рак. Перевезли ее домой. Еще два месяца лежала она недвижно в постели. Я организовал уход, круглосуточную сиделку. И в ночь с 18 на 19 июня, когда стояла жара в тридцать градусов, Александра Федоровна тихо-тихо отошла в мир иной у меня на глазах.
Продолжение
в следующем номере
