Рефьюзник: ДЕЛО ОТКРЫТО
В мире
Впервые странноватое, хотя и понятное слово «рефьюзник» я услышала здесь, в Америке, во время субботней трапезы у богатейших американских евреев, взявшихся приобщать нас к иудаизму. Приобщение - вещь сугубо отдельная, а тогда речь зашла еще об одной исторической ретроспективе - которая нам, новым эмигрантам, признаться, открылась не вполне. Запомнили только, что хозяйка, милая дама, мать большого семейства, несла в молодые годы какие-то общественные нагрузки и даже лично боролась за право советских евреев на выезд из Советского Союза. Но, если честно, дело показалось давним и неактуальным - о невежество...
Себе ли, собратьям ли эмигрантам говорить, что наша испуганная и восторженная «четвертая волна» считала освободителем и светочем демократии исключительно Михаила Сергеевича Горбачева? Да, многие, безусловно, знали об отказниках и диссидентах (впрочем, не особенно хорошо их различая...) Знали и о «самолетном деле» 1970 года, когда группа отчаявшихся получить разрешение на выезд молодых евреев предприняла дерзкую попытку угона самолета-кукурузника, надеясь добраться на нем до Швеции, а потом и до Израиля. Обрывки соответствующей информации отлавливались по «голосам»: на слуху были имена участников операции Эдуарда Кузнецова, Марка Дымшица, Натана Щаранского, Иосифа Менделевича, Юрия Федорова, Алексея Мурженко и других. А вот про американцев, которые в то же самое время поднялись на самую настоящую борьбу под ветхозаветным призывом: «Отпусти народ мой!», было известно куда меньше. Между тем, находясь по разные стороны океана, те и другие фактически оказались по одну сторону баррикад.
«Рефьюзник» - так, калькируя на русский манер, называли в США советских отказников, которые в далекие брежневские годы подавали прошение на выездную визу и немедленно оказывались без социального статуса и без работы. Многие сидели «в отказе» годами, некоторые очень долго - до десяти лет и более. Отдельные личности, хитрые на выдумку, брались за ремесла, которые могли прокормить: учили честных граждан водить автомобиль, ремонтировали им холодильники, клеили обои... А некоторые решались на шаги, полные отчаянной смелости: открывали подпольные школы по изучению иврита, с безумным для себя риском ходили на встречи с приезжающими американцами, передавали за границу такие сведения, за которые коротких лагерных сроков не предполагалось. Потом разыгрывалось действо на другом полушарии: американские активисты вернувшиеся с новой информацией в Новый Свет, выходили на демонстрации солидарности с советскими отказниками. Особой благодарности и признательности правительства США за это не предусматривалось: напряженности советско-американским отношениям, и без того далеким от братских, новая проблема только добавляла.
Но - исторический феномен: немногочисленные группы американских студентов и домохозяек, начавших движение за освобождение советских собратьев из авторитарного плена, в итоге заставили свое правительство услышать себя - и повести диалог с глухой непрошибаемой советской империей о праве советских евреев на выезд на историческую родину. И диалог шел - до тех пор, пока «железный занавес» реально не приоткрылся и первые узники советского режима не получили свободу. В то время как зачинщики самолетного дела отбывали лагерную каторгу (Эдуард Кузнецов и Марк Дымшиц находились в заключении с 1970 по 1979 год), из Советского Союза на постоянное место жительства за границей выехало 50 тысяч человек (для сравнения: за весь послевоенный период это число составляло немногим более четырех тысяч).
“Refusenik” - так назвала свой второй фильм американка Лора Бялис, выпускница известной киношколы Университета Южной Калифорнии. Недавно премьера этой документальной ленты состоялась в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе.
...Кино как профессия, видимо, молодит: все эти снимающие ребята, с которыми выпадает беседовать в последнее время, выглядят просто подростками, как на подбор. Трудно поверить, что Лоре больше тридцати. Еще трудней - что долгие пять лет своей жизни эта смешливая восторженная девушка посвятила длительным поездкам по городам Америки, по Израилю, наконец, по России, где ее ждала кропотливая архивная работа и далеко не самый радушный прием...
- Лора, ваш фильм - о событиях полувековой давности. По какой причине вас заинтересовала именно эта тема?
- Борьба за права человека волновала меня всегда. Не помню, чтобы родители как-то специально об этом говорили или к чему-то готовили, но то, что благополучно живут в этом мире не все, они подчеркивали, - это правда. А еще я любила книги о шпионах, подпольщиках - обо всех, кто рисковал. Но почему Советский Союз? Потому что там - корни. Там я вполне могла родиться - или не родиться вообще: прадед перебрался в Новый Свет из Белоруссии, бабка - из Польши. Вовремя бежали не все - и часть большой еврейской семьи оказалась уничтоженной в Холокост. Это к вопросу о судьбе и еврейской самоидентификации, если хотите его задать.
Кроме того, в библиотеке Стэнфордского университета, где я изучала историю, был огромный русский отдел и большой архив. Собрав достаточно материала, я стала заниматься историей Холокоста и послевоенным переустройством Европы. И не только по учебникам - художественная литература просвещала не хуже: Чеслав Милош, Милан Кундера. Мои курсовые работы носили ключевые названия: «Писатели-диссиденты», «Сталинизм и страх».
Как-то, уже будучи в киношколе, я стала разбирать домашние залежи бумаг и просто обомлела: в большой коробке, где хранились школьные и ранние университетские работы, собралось сведений о социализме на хорошую диссертацию! А на самом дне притаились газетка 1992 года: Горбачев у нас в Стэнфорде. Перечитала, что он тогда говорил...
- Неужели это он натолкнул на мысль о создании фильма о советских отказниках и их американских защитниках?
- Нет, не он - человек рангом пониже: простая домохозяйка из Омахи Ширли Гольдштейн, которая пришла на городскую премьеру моего первого документального фильма о Холокосте. Познакомились, побеседовали. Когда у меня стала формулироваться тема нового проекта, Ширли, в молодости принимавшая участие в демонстрациях солидарности с советскими еврееями, дала первые деньги на съемку. С миру по нитке - что-то собралось, потом был получен небольшой грант. Один из тогдашних участников движения, калифорнийский бизнесмен и журналист Сай Фрумкин, сказал мне: «Мы делали что могли - кто-то сделает больше. Ты - тот самый кто-то...» Очень впечатлило... Я знала, что многие из этих людей жертвовали ради общественного движения не только денежными средствами, но и покоем, и отдыхом, и возможностью побыть среди близких. Представляете: вместо субботнего обеда с членами семьи - бесконечные разговоры по телефону, составление писем, отправка факсов...
Чем больше я углублялась в материал, тем больше понимала его смысл: многие до сих пор не имеют понятия об отказниках и о связанных с их деятельностью событиях, которые, по сути, изменили мир! Например, праздновали мы День Благодарения в доме моей калифорнийской тети. За столом сидели гости - милая эмигрантская семья, мальчика-подростка звали Рома. Поинтересовалась, откуда они. Мне ответили: «Из Риги!» Я заволновалась, стала расспрашивать мальчика, знает ли он, что во главе знаменитого «самолетного дела» стояла группа отказников именно из Риги, хотя названо оно было «ленинградским»? Молодой рижанин смутился: нет, он вообще не в курсе о чем речь. И родители чувствовали себя растерянно, пожимали плечами... Правда, заинтересовались услышанным.
- «Рефьюзник» - добросовестная, подробнейшая хроника. Все ли отснятое вошло в окончательный вариант фильма?
- О нет. Это было невероятно, фантастически сложно - вместить почти сорок лет в прокатный формат, решить, какая из ста одиннадцати состоявшихся бесед останется, а какую придется вырезать. И дело было не только в том, чтобы кого-то не обидеть - при том, что любой опыт личности самоценен, и для истории тоже. Но, иллюстрируя ту или иную мысль, я не хотела в подтверждение ее снимать одного человека - чтобы он не звучал неубедительно: кажущиеся повторы одной и той же темы в фильме не случайны. Наверное, кому-то он может показаться длинноватым, но замечу в свое оправдание, что сами бывшие «рефьюзники», а также их дети и внуки, пришедшие на премьеру в Хайфе, этого не почувствовали...
- Известно, что отказники - люди разные и отношения между ними на всем протяжении тридцатилетней борьбы за право выезда евреев из СССР были несколько неровными. Приходилось ли вам сталкиваться с этим при съемках?
- Мне - нет, никто из интервьюируемых не говорил о другом, что тот, дескать, «неправильный рефьюзник» или не «рефьюзник» вообще. Андрей Сахаров, например, был не сионистом и не отказником, а диссидентом, инакомыслящим, но его вклад в движение за освобождение советских евреев трудно недооценить. И среди собственно отказников были люди разных взглядов на события и задачи: были «эмиграционщики» - то есть те, кто считал эмиграцию из СССР главной целью движения, а были так называемые «культурники», убежденные, что главное - это приобщение к запрещенной еврейской культуре, пробуждение еврейского самосознания. Диссиденты пытались бороться с советским строем, сионисты считали, что это - не их задача: вполне объяснимые разногласия. В отказники могли попасть и те, и другие.
- Скажите, Лора, легко ли вам работалось в России?
- Очень трудно. Ирония, специфический русский юмор - это то необъяснимое, которое понять даже с помощью переводчика - проблема. А уж растолковать чужую историю американцам...
Я постаралась создать впечатление давящей машины-государства: по Красной площади шагают солдаты с одинаковыми лицами без выражения. Эта самая машина подавления слегка наехала и на меня... При Горбачеве и Ельцине архивы КГБ были доступны: приезжай и работай. А при Путине - хлоп, двери закрылись! У меня было рекомендательное письмо от Натана Щаранского - в сегодняшней России плевали чиновники на это письмо... К счастью, у Натана сохранились фотокопии некоторых документов, которые в начале перестройки оказались временно незасекреченными, и он их переснял. В Красногорском архиве неохотно, но дали провести две недели. А до этого пришлось переработать неимоверное количество материала Государственного архива Израиля, американских программ CBS, ABC, CNN, Fox, Reuters, ВВС, пересмотреть тонны любительской пленки, преодолеть сопротивление авторов отдельных фильмов, которые поначалу не хотели, чтобы плодами их трудов кто-то пользовался...
- Речь о старых кадрах с Натаном и Авиталью Щаранскими?
- Угадали...
- А каково вам самой было снимать эти две легендарные фигуры?
- Натан - само обаяние: теплый, общительный, до сих пор остался восторженным идеалистом - может, поэтому не особенно преуспел в большой политике. Снимать Авиталь оказалось нелегко, она очень закрытый, стеснительный человек - при том, что светящийся... На мое счастье, в семидесятые годы, когда происходил процесс Щаранского, один из студентов киношколы Нью-Йоркского университета буквально ходил с камерой за Авиталью, которой удалось вырваться из Союза и приехать в Америку. Это он снял ее - молча, без истерики следящую за процессом мужа по телевизору.
- Спокойно смотреть этот беззвучный эпизод нельзя: любая душа перевернется... Но в фильме есть кадры, вызывающие иные, несколько смешанные чувства: например, молоденькая сияющая чернокожая девушка держит плакат: «Свободу советским евреям!»
- Я понимаю, что время многое меняет, и то, что было тридцать-сорок лет назад, вряд ли повторимо сегодня. Тем важнее сохранить для истории то, что в ней реально происходило. Или обозначить то, чего не было - например, полной свободы выражения своего мнения в нашей послевоенной стране. Антисемитизм 50-х годов прошлого столетия в США, естественно, не декларировался, но ощущался вполне реально.
- А мы были уверены, что свободы в Америке, в отличие от Советского Союза, через край...
- На деле не все было легко, свободно и демократично: американских демонстрантов, приходивших к советскому посольству в Вашингтоне, часто арестовывали, у многих соотечественников они вызывали самую настоящую неприязнь. Но наконец голос протестующих был услышан, и сам президент Рональд Рейган обратился с соответствующим письмом к правительству СССР. Очень интересно было снимать интервью с бывшим советским политзаключенным, которого обалдевший следователь спрашивает в тюрьме: «Что, президент Рейган - твой друг? Он письмо прислал!» И человек с достоинством отвечает: «Ну, если он считает меня своим другом, то я не возражаю...»
- Лора, а обратили ли вы внимание на то, что в кадре произносит Горбачев?
- То есть? Как я могла не обратить снимание на то, что произносит мой интервьюируемый? Говорит о своем дружественном отношении к евреям, о том, что он не хотел их отъезда из страны...
- А вы не заметили, что слово «евреи» Михаил Сергеевич не произносит ни разу? В советской стране оно звучало не вполне прилично - видите, даже прогрессивный Горбачев не сумел преодолеть барьера той многолетней неловкости...
- Правда... Клянусь, не заметила! В самом деле: «они», «они»... Снимала, читала титры - и не придала этому значения. Вы, пережившие, знаете и видите больше...
Себе ли, собратьям ли эмигрантам говорить, что наша испуганная и восторженная «четвертая волна» считала освободителем и светочем демократии исключительно Михаила Сергеевича Горбачева? Да, многие, безусловно, знали об отказниках и диссидентах (впрочем, не особенно хорошо их различая...) Знали и о «самолетном деле» 1970 года, когда группа отчаявшихся получить разрешение на выезд молодых евреев предприняла дерзкую попытку угона самолета-кукурузника, надеясь добраться на нем до Швеции, а потом и до Израиля. Обрывки соответствующей информации отлавливались по «голосам»: на слуху были имена участников операции Эдуарда Кузнецова, Марка Дымшица, Натана Щаранского, Иосифа Менделевича, Юрия Федорова, Алексея Мурженко и других. А вот про американцев, которые в то же самое время поднялись на самую настоящую борьбу под ветхозаветным призывом: «Отпусти народ мой!», было известно куда меньше. Между тем, находясь по разные стороны океана, те и другие фактически оказались по одну сторону баррикад.
«Рефьюзник» - так, калькируя на русский манер, называли в США советских отказников, которые в далекие брежневские годы подавали прошение на выездную визу и немедленно оказывались без социального статуса и без работы. Многие сидели «в отказе» годами, некоторые очень долго - до десяти лет и более. Отдельные личности, хитрые на выдумку, брались за ремесла, которые могли прокормить: учили честных граждан водить автомобиль, ремонтировали им холодильники, клеили обои... А некоторые решались на шаги, полные отчаянной смелости: открывали подпольные школы по изучению иврита, с безумным для себя риском ходили на встречи с приезжающими американцами, передавали за границу такие сведения, за которые коротких лагерных сроков не предполагалось. Потом разыгрывалось действо на другом полушарии: американские активисты вернувшиеся с новой информацией в Новый Свет, выходили на демонстрации солидарности с советскими отказниками. Особой благодарности и признательности правительства США за это не предусматривалось: напряженности советско-американским отношениям, и без того далеким от братских, новая проблема только добавляла.
Но - исторический феномен: немногочисленные группы американских студентов и домохозяек, начавших движение за освобождение советских собратьев из авторитарного плена, в итоге заставили свое правительство услышать себя - и повести диалог с глухой непрошибаемой советской империей о праве советских евреев на выезд на историческую родину. И диалог шел - до тех пор, пока «железный занавес» реально не приоткрылся и первые узники советского режима не получили свободу. В то время как зачинщики самолетного дела отбывали лагерную каторгу (Эдуард Кузнецов и Марк Дымшиц находились в заключении с 1970 по 1979 год), из Советского Союза на постоянное место жительства за границей выехало 50 тысяч человек (для сравнения: за весь послевоенный период это число составляло немногим более четырех тысяч).
“Refusenik” - так назвала свой второй фильм американка Лора Бялис, выпускница известной киношколы Университета Южной Калифорнии. Недавно премьера этой документальной ленты состоялась в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе.
...Кино как профессия, видимо, молодит: все эти снимающие ребята, с которыми выпадает беседовать в последнее время, выглядят просто подростками, как на подбор. Трудно поверить, что Лоре больше тридцати. Еще трудней - что долгие пять лет своей жизни эта смешливая восторженная девушка посвятила длительным поездкам по городам Америки, по Израилю, наконец, по России, где ее ждала кропотливая архивная работа и далеко не самый радушный прием...
- Лора, ваш фильм - о событиях полувековой давности. По какой причине вас заинтересовала именно эта тема?
- Борьба за права человека волновала меня всегда. Не помню, чтобы родители как-то специально об этом говорили или к чему-то готовили, но то, что благополучно живут в этом мире не все, они подчеркивали, - это правда. А еще я любила книги о шпионах, подпольщиках - обо всех, кто рисковал. Но почему Советский Союз? Потому что там - корни. Там я вполне могла родиться - или не родиться вообще: прадед перебрался в Новый Свет из Белоруссии, бабка - из Польши. Вовремя бежали не все - и часть большой еврейской семьи оказалась уничтоженной в Холокост. Это к вопросу о судьбе и еврейской самоидентификации, если хотите его задать.
Кроме того, в библиотеке Стэнфордского университета, где я изучала историю, был огромный русский отдел и большой архив. Собрав достаточно материала, я стала заниматься историей Холокоста и послевоенным переустройством Европы. И не только по учебникам - художественная литература просвещала не хуже: Чеслав Милош, Милан Кундера. Мои курсовые работы носили ключевые названия: «Писатели-диссиденты», «Сталинизм и страх».
Как-то, уже будучи в киношколе, я стала разбирать домашние залежи бумаг и просто обомлела: в большой коробке, где хранились школьные и ранние университетские работы, собралось сведений о социализме на хорошую диссертацию! А на самом дне притаились газетка 1992 года: Горбачев у нас в Стэнфорде. Перечитала, что он тогда говорил...
- Неужели это он натолкнул на мысль о создании фильма о советских отказниках и их американских защитниках?
- Нет, не он - человек рангом пониже: простая домохозяйка из Омахи Ширли Гольдштейн, которая пришла на городскую премьеру моего первого документального фильма о Холокосте. Познакомились, побеседовали. Когда у меня стала формулироваться тема нового проекта, Ширли, в молодости принимавшая участие в демонстрациях солидарности с советскими еврееями, дала первые деньги на съемку. С миру по нитке - что-то собралось, потом был получен небольшой грант. Один из тогдашних участников движения, калифорнийский бизнесмен и журналист Сай Фрумкин, сказал мне: «Мы делали что могли - кто-то сделает больше. Ты - тот самый кто-то...» Очень впечатлило... Я знала, что многие из этих людей жертвовали ради общественного движения не только денежными средствами, но и покоем, и отдыхом, и возможностью побыть среди близких. Представляете: вместо субботнего обеда с членами семьи - бесконечные разговоры по телефону, составление писем, отправка факсов...
Чем больше я углублялась в материал, тем больше понимала его смысл: многие до сих пор не имеют понятия об отказниках и о связанных с их деятельностью событиях, которые, по сути, изменили мир! Например, праздновали мы День Благодарения в доме моей калифорнийской тети. За столом сидели гости - милая эмигрантская семья, мальчика-подростка звали Рома. Поинтересовалась, откуда они. Мне ответили: «Из Риги!» Я заволновалась, стала расспрашивать мальчика, знает ли он, что во главе знаменитого «самолетного дела» стояла группа отказников именно из Риги, хотя названо оно было «ленинградским»? Молодой рижанин смутился: нет, он вообще не в курсе о чем речь. И родители чувствовали себя растерянно, пожимали плечами... Правда, заинтересовались услышанным.
- «Рефьюзник» - добросовестная, подробнейшая хроника. Все ли отснятое вошло в окончательный вариант фильма?
- О нет. Это было невероятно, фантастически сложно - вместить почти сорок лет в прокатный формат, решить, какая из ста одиннадцати состоявшихся бесед останется, а какую придется вырезать. И дело было не только в том, чтобы кого-то не обидеть - при том, что любой опыт личности самоценен, и для истории тоже. Но, иллюстрируя ту или иную мысль, я не хотела в подтверждение ее снимать одного человека - чтобы он не звучал неубедительно: кажущиеся повторы одной и той же темы в фильме не случайны. Наверное, кому-то он может показаться длинноватым, но замечу в свое оправдание, что сами бывшие «рефьюзники», а также их дети и внуки, пришедшие на премьеру в Хайфе, этого не почувствовали...
- Известно, что отказники - люди разные и отношения между ними на всем протяжении тридцатилетней борьбы за право выезда евреев из СССР были несколько неровными. Приходилось ли вам сталкиваться с этим при съемках?
- Мне - нет, никто из интервьюируемых не говорил о другом, что тот, дескать, «неправильный рефьюзник» или не «рефьюзник» вообще. Андрей Сахаров, например, был не сионистом и не отказником, а диссидентом, инакомыслящим, но его вклад в движение за освобождение советских евреев трудно недооценить. И среди собственно отказников были люди разных взглядов на события и задачи: были «эмиграционщики» - то есть те, кто считал эмиграцию из СССР главной целью движения, а были так называемые «культурники», убежденные, что главное - это приобщение к запрещенной еврейской культуре, пробуждение еврейского самосознания. Диссиденты пытались бороться с советским строем, сионисты считали, что это - не их задача: вполне объяснимые разногласия. В отказники могли попасть и те, и другие.
- Скажите, Лора, легко ли вам работалось в России?
- Очень трудно. Ирония, специфический русский юмор - это то необъяснимое, которое понять даже с помощью переводчика - проблема. А уж растолковать чужую историю американцам...
Я постаралась создать впечатление давящей машины-государства: по Красной площади шагают солдаты с одинаковыми лицами без выражения. Эта самая машина подавления слегка наехала и на меня... При Горбачеве и Ельцине архивы КГБ были доступны: приезжай и работай. А при Путине - хлоп, двери закрылись! У меня было рекомендательное письмо от Натана Щаранского - в сегодняшней России плевали чиновники на это письмо... К счастью, у Натана сохранились фотокопии некоторых документов, которые в начале перестройки оказались временно незасекреченными, и он их переснял. В Красногорском архиве неохотно, но дали провести две недели. А до этого пришлось переработать неимоверное количество материала Государственного архива Израиля, американских программ CBS, ABC, CNN, Fox, Reuters, ВВС, пересмотреть тонны любительской пленки, преодолеть сопротивление авторов отдельных фильмов, которые поначалу не хотели, чтобы плодами их трудов кто-то пользовался...
- Речь о старых кадрах с Натаном и Авиталью Щаранскими?
- Угадали...
- А каково вам самой было снимать эти две легендарные фигуры?
- Натан - само обаяние: теплый, общительный, до сих пор остался восторженным идеалистом - может, поэтому не особенно преуспел в большой политике. Снимать Авиталь оказалось нелегко, она очень закрытый, стеснительный человек - при том, что светящийся... На мое счастье, в семидесятые годы, когда происходил процесс Щаранского, один из студентов киношколы Нью-Йоркского университета буквально ходил с камерой за Авиталью, которой удалось вырваться из Союза и приехать в Америку. Это он снял ее - молча, без истерики следящую за процессом мужа по телевизору.
- Спокойно смотреть этот беззвучный эпизод нельзя: любая душа перевернется... Но в фильме есть кадры, вызывающие иные, несколько смешанные чувства: например, молоденькая сияющая чернокожая девушка держит плакат: «Свободу советским евреям!»
- Я понимаю, что время многое меняет, и то, что было тридцать-сорок лет назад, вряд ли повторимо сегодня. Тем важнее сохранить для истории то, что в ней реально происходило. Или обозначить то, чего не было - например, полной свободы выражения своего мнения в нашей послевоенной стране. Антисемитизм 50-х годов прошлого столетия в США, естественно, не декларировался, но ощущался вполне реально.
- А мы были уверены, что свободы в Америке, в отличие от Советского Союза, через край...
- На деле не все было легко, свободно и демократично: американских демонстрантов, приходивших к советскому посольству в Вашингтоне, часто арестовывали, у многих соотечественников они вызывали самую настоящую неприязнь. Но наконец голос протестующих был услышан, и сам президент Рональд Рейган обратился с соответствующим письмом к правительству СССР. Очень интересно было снимать интервью с бывшим советским политзаключенным, которого обалдевший следователь спрашивает в тюрьме: «Что, президент Рейган - твой друг? Он письмо прислал!» И человек с достоинством отвечает: «Ну, если он считает меня своим другом, то я не возражаю...»
- Лора, а обратили ли вы внимание на то, что в кадре произносит Горбачев?
- То есть? Как я могла не обратить снимание на то, что произносит мой интервьюируемый? Говорит о своем дружественном отношении к евреям, о том, что он не хотел их отъезда из страны...
- А вы не заметили, что слово «евреи» Михаил Сергеевич не произносит ни разу? В советской стране оно звучало не вполне прилично - видите, даже прогрессивный Горбачев не сумел преодолеть барьера той многолетней неловкости...
- Правда... Клянусь, не заметила! В самом деле: «они», «они»... Снимала, читала титры - и не придала этому значения. Вы, пережившие, знаете и видите больше...
comments (Total: 4)