От зависти до ненависти - один шаг
О моббинге написаны монбланы научных трудов. Легионы психологов, адвокатов и частных детективов специализируются на оказании помощи его жертвам. Но осмелюсь утверждать, что в СССР моббинга не было. Вот секс – тот был, а моббинга – нет. То есть «кое-где у нас порой» случалось подсиживание, но характера массового явления оно не имело. Во всяком случае лично я о моббинге узнал лишь после своей эмиграции в Германию: за предшествовавшие тому 40 с лишним лет жизни в Союзе, а после его развала 9 лет существования в ставшей самостоятельной Латвии мне слышать этого термина не приходилось. Такой вот выявился в моем образовании просчет.
Восполнить его мне довелось уже здесь, в ФРГ. Нет, слава Богу, не путем обретения личного опыта в этой области человеческих отношений. Журналистика предполагает работу над самыми разными темами. Одной из них и стала тема моббинга (помню, когда я к ней приступил, меня изумило, что популярной литературы по этому вопросу здесь издается не меньше, пожалуй, чем в Союзе выходило трудов классиков марксизма-ленинизма). Прочел я тогда кипу читательских писем, в которых жертвы моббинга взывали о помощи, проинтервьюировал ряд специалистов – социальных работников, юристов, медиков. И, кроме всего прочего, запала мне в память фраза одного психолога, сказавшего, что чаще всего причиной моббинга становится банальная зависть. Вспомнилась эта фраза, когда на днях попалась мне на глаза ссылка на публикацию в журнале «Штерн» результатов любопытного социологического опроса.
Глаза завидущие
Провел опрос германский Институт изучения общественного мнения и статистического анализа Forsa. И согласно этому исследованию (а оно охватило 1004 совершеннолетних граждан Германии), получалось, что половина населения ФРГ убеждена, что живет в стране завистников. При этом большинство обвиняет в завистливости других, отрицая наличие этой склонности у себя.
Мнения о том, что Германия - общество завистников, придерживаются, в основном, респонденты среднего возраста - от 30 до 44 лет (таковых оказалось 56%). Кроме них, эту точку зрения разделяют большинство опрошенных чиновников (64 %) и служащих (58 %). А вот среди рабочих однозначной уверенности в завистливости окружающих не наблюдается (46 %). По мнению респондентов, чаще всего завистники – это соседи и коллеги по работе, реже – друзья и родственники. При этом лишь немногие говорят, что сами нередко завидуют другим. Только 7 % респондентов признают, что испытывают разочарование или раздражение, когда у другого что-то получается лучше. Только 3% признают, что в таком случае они бы сами расстроились. Утверждают обратное – т.е. что завидуют лишь «белой завистью», - 59 %, но исследователи пришли к выводу, что за этим кроется «замаскированная зависть». 24 % респондентов утверждают, что ни при каких обстоятельствах не испытывают чувства зависти. Причем в более старших возрастных группах такой ответ встречается чаще.
Участникам опроса были предложены на выбор несколько ситуаций, в которых чувство зависти могло быть оправданным. И более половины (55 %) респондентов среди наиболее подходящих для зависти ситуаций выбрали следующие:
- коллега зарабатывает больше (25 %),
- сосед получил наследство и может теперь не работать (20 %),
- друг (подруга) счастлив (-а) в семейной жизни (15 %),
- знакомый имеет больше друзей и с легкостью заводит новые знакомства (12%),
- знакомый более образован или умнее (9 %).
Физики и клирики
Прочитав эту статью в «Штерне», я вспомнил не только фразу психолога, но и историю, связанную со знакомой мне семьей переселившегося в Германию в середине 1990-х годов молодого российского ученого-физика (его пригласили сюда на работу в престижный университет, где дали профессорскую должность и соответствующую ей высокую ставку). Семья сняла квартиру в хорошем районе города, причем, что в данном случае важно, их соседями по дому оказались высокого ранга сотрудники Дмаконии (социальной службы евангелической церкви).
Первые года два-три отношение соседей к семье физика было лучше некуда! Их приглашали в гости, их посвящали в нюансы местного быта, им советовали, как поступить в той или иной житейской ситуации, с их детьми занимались немецким. И так продолжалось до той поры, пока семья не обзавелась приличными машинами (по одной каждому из супругов, т.к. жена профессора тоже нашла работу - стала преподавать), сменила всю обстановку в квартире, затем физик с женой и двумя их детьми стал летать в отпуск не только по Европе, но и в Юго-Восточную Азию, а то и на Карибы. То есть зажили люди не хуже соседей. Что, оказалось, их соседям ну просто ножом по сердцу. Дескать, какие-то иностранцы позволяют себе то, что не всякому немцу доступно! И никак не бралось во внимание, что речь идет не о ловкаче-получателе социальной помощи, который, работая «по-черному», сколачивает себе теневой капиталец (что и говорить: таковых немало в русскоязычной диаспоре Германии), а о семье ученого с европейским именем, где и жена – научный работник с немалым заработком. И началось: то жалобы управляющему домом, что профессорские дети, играя во дворе, заступили на газон, то звонки в полицию, что профессор или его супруга не так припарковали машину у дома, то еще что-то. И все это на фоне всеобщего отчуждения – вплоть до того, что соседи, встречаясь с ними на улице, демонстративно не отвечали на дежурное guten Tag. Попытки же профессора и его половины объясниться наталкивались на туманные намеки на «неуместное в их – иностранцев – положении роскошество». Естественно, что профессорская семья через короткое время съехала оттуда.
Эта история – не только зарисовка с натуры истинного отношения с виду добропорядочных бюргеров к евангельской заповеди «не завидуй» (ведь не чем иным, как завистью, такого поведения не объяснить. Чему было завидовать? Ну не знаю – наверное, профессорской молодости, его востребованности - ведь уже не первый год Евангелическая церковь в Германии из-за финансовых трудностей сокращает свои штаты, а тут преуспевающий иностранец, хоть и ученый). Но это еще и яркая иллюстрация к сказанному психологом, что зависть является основным побудительным мотивом моббинга.
Бомжистые активисты или социально
активные бомжи?
Говорят, от любви до ненависти один шаг. Получается, что до ненависти не большее расстояние и от зависти. И однако же, сколь ни была бы яркой описанная мной иллюстрация с физиком, уверен: по жильцам одного отдельно взятого дома нельзя судить обо всем персонале Диаконии. Как нельзя, на мой взгляд, по ответам 1004 человек делать вывод о том, что половина из 82-миллионной Германии – черные завистники. Ведь по такой логике легко договориться до того, что, например, все активисты природоохранного движения - убежденные тунеядцы или наоборот: все тунеядцы – защитники природы. При чем тут они?
При том, что опять-таки на днях на интернет-сайте «Немецкой волны» появилась заметка, в которой рассказывалось о жизни 27-летнего Фалька Байера, уже 2 года находящего себе пропитание в мусорных контейнерах, куда в конце дня рабочие супермаркетов выбрасывают испорченные продукты. При этом Байер не бомж: у него есть жилье, машина, на которой он объезжает свои «точки», интернет-страничка, контактный телефон и адрес электронной почты.
Зачем ему интернет и e-mail? Затем, что Байер - активист молодежной организации Магдебурга по охране окружающей среды. Он организует кампании против генмодифицированных продуктов, атомных электростанций и глобализации, пишет статьи в газету «Зеленый листок». Как сообщает далее «Немецкая волна», «Фальк роется в контейнерах, потому что не хочет тратить время на наемную работу или что-либо еще, что делает его зависимым от общества. Он сознательно решил прожить жизнь без постоянной оплачиваемой работы». И далее говорится о нарождающемся в ФРГ новом явлении, когда молодежь с активной жизненной позицией сознательно превращается в безработных, ищущих пропитание на помойках: «В США их называют мусорщиками, в Германии – контейнерщиками. В своем образе жизни они обвиняют общество потребления».
С Чего взЯтьсЯ любви?
Какая связь между моббингом, приписываемой немцам завистливостью и «движением контейнерщиков»? Полагаю, это грани одного явления, которое назвал бы разбалансированностью систем современной немецкой модели социального государства. Объясню на примерах.
Знакомая мне эмигрантка 3 года проучилась на курсах, приобретя специальность эрготерапевта (методиста по восстановлению двигательной активности людей с ограниченными возможностями). Учебу ей оплачивало государство, все эти годы она получала стипендию, но еще в бытность ее первокурсницей эрготерапию исключили из списка процедур, оплачиваемых больничными кассами, что повлекло за собой повальные сокращения штатов этих специалистов. Тем не менее весь курс доучили до госэкзаменов, со всей строгостью приняли их, выдали дипломы и отправили новоиспеченных методистов... на биржу труда, где им всем стали платить пособие.
Еще пример: в начале текущего учебного года студенты берлинских вузов массово митинговали против новой системы образования, делящей выпускников ряда факультетов на бакалавров и магистров. Как заявляли ораторы, по завершении учебы бакалавры не находят спроса на рынке рабочей силы. Но вот что интересно: митинговали сплошь одни гуманитарии, студенты инженерных специальностей в этих волнениях участия не принимали. Почему? Потому что промышленные фирмы отрывают технарей с руками-ногами! Вот и спрашивается: в какой отрасли народного хозяйства страны чаще будут проявляться такие человеческие качества, как зависть и ее продолжение – моббинг? Наверное, в той, где ситуация стабильней. Или взять Фалька Байера: питаясь с помойки, он живет в оплачиваемой государством квартире и ездит на машине, бензин для которой покупает на средства, получаемые, скорее всего, в виде социального пособия. Могут возникнуть к нему теплые чувства у грузчиков магазина, если они горбатятся весь рабочий день за те же деньги, что этот активист-«контейнерщик» получает задарма? Вот они его и гоняют, если заметят, о чем он и сам говорит.
Я никоим образом не оправдываю ни зависть, ни моббинг. Но питательная среда для этих явлений, имеющих очевидную тенденцию к расширению, - в самом обществе. Вот только одной констатацией этого факта положения не исправить. Даже если публиковать убийственные для общества социологические выкладки.
Германия
