ХУДОЖНИК МИЛОСТЬЮ БОЖЬЕЙ. Интервью с художницей Ксенией Голубковой
Культура
Художница Ксения Голубкова работает в технике батика, одной из самых сложных в изобразительном искусстве. Это - роспись по шелку. Ксения родилась и выросла в Москве, живет в Нью-Йорке. А выставки устраивает по всему миру. На расписных платках Ксении и на ее картинах - кошки, собаки, домики Амстердама, персонажи Брейгеля и Модильяни, натюрморты из ракушек и телефонные аппараты. Ксения – своеобразный человек, добрый и удивительно талантливый. О таких говорят: “художник милостью божьей”.
Мы с Ксенией знакомы давно. Почти дружим. И сейчас, когда у нее открывается однодневная выставка -продажа, мы встретились и вспомнили начало нашей жизни в городе Большого Яблока.
НШ.: Твое первое впечатление от Нью-Йорка?
КГ.: Когда я проснулась, а проснулась я в Квинсе. Было 5 июля. Вышла на улицу. Светило яркое солнце. На домах кругом были цветочки, флажки разноцветные... Мне показалось, что я нахожусь на “Мосфильме” среди декораций. Не живой город, а декорация сплошная. Зашла лавку, где всякая зелень лежала. 81-й год. В Москве на полках в магазинах ничего не было. Хотя на рынках - то же лежало. Но здесь... Я и понятия не имела, не знала, что это такое. Показываю на что-то, говорю: “Капуста”, “Нет, - мне говорят, - это салат”... Было так все довольно-таки смешно.
А потом первый раз выехала в Манхэттен. Ужасно испугалась: было дикое количество народу, все шли взад-вперед... Разноцветного, яркого...
Конечно, меня сразу же привели на 42-ю улицу. Она еще была не такая, как сейчас. Довольно-таки опасная, как мне показалось. Эти магазины с порнографией... Какие-то хмыри... В общем, страшно... Но меня окружали знакомые...
Однако самое главное - это дома. Увидела “Утюг” тогда. Вспомнила, как на лекциях по архитектуре нам показывали фотографии, говорили: “На 23-й улице в Нью-Йорке стоит “Утюг”... Я к нему подошла, потрогала...
И еще - в магазинах витрины красивые были... Во всех крупных универмагах. Они и сейчас неплохие. Но то впечатление было ошеломляющим, после ГУМа...
НШ.: Значит, ты приехала к друзьям... Посадка в Нью-Йорке была более или менее мягкой?
КГ.: Когда я вышла в аэропорту, было темно... Звезды висели низко... Я подумала: в Симферополь, наверное, прилетела. Лето, жарко, как в Крыму, потом встретилась с друзьями - и все было нормально..
НШ.: Как ты начинала искать работу? Какой у тебя был английский?
КГ:- Я совсем не говорила по-английски. Мы с моей приятельницей пошли в Институт, на 27. В FIT. Принесла работы... Я подумала, может, мне здесь подучиться надо... Когда учишься, то понимаешь, где кисточки берутся, какие здесь другие краски и все остальное... Но люди, которые посмотрели мои работы, сказали: “Вам не надо учиться, вам надо преподавать”. Языка нет. Как преподавать?
Работу я сначала как бы и не думала искать по своей профессии. Бебиситером стала работать. Сидела, рисовала. Ребенка мне домой приносили.
А потом вышла на каких-то ребят, они платья шили. Мне надо было их расписывать. Потом стала платья вышивать бисером... Их продавали в магазинах. Но у меня от шелкового пуха началась жуткая астматическая аллергия, т.к. платья я кроила сама. Я завязала с этим делом. Пришлось искать другую работу. По своей специальности я всегда занималась тканями. Объявление в газете нашла. Какая-то женщина художников искала. Пришла, показала, что умею делать. Она говорит: “Вы у меня тут недельку посидите и порисуйте при мне, на моих глазах. По шелку.” И я посидела один день... Затем она сказала: “Я видела, как вы все это нарисовали... Можете дома рисовать”... Лет десять я там работала.
НШ.: А что ты для них делала?
КГ.: Эскизы. Я прямо на шелке делала эскизы для плательных тканей. Идеи... Она мне говорила: “Египетская тема”. Я шла в Метрополитен, в египетский зал, книжки покупала, изучала, смотрела... А потом рождались эскизы. Кто-то их покупал и уже завершал дизайн.
НШ.: А как все кончилось? Из-за глобализации...
КГ.:Тогда глобализации еще не было. Но я начала постельное белье делать - это лучше оплачивалось. Тоже - эскизы. Но уже большие, с подробностями приходилось рисовать... И на бумаге, и на шелке. Несколько лет там проработала. Но одновременно продолжала картинки рисовать.
НШ.: Что за друзья в то время у тебя были? Что делала? Куда вы ходили?
КГ.: Что делала? Рисовала. Куда ходили? Ездили к океану. Поразила меня одна поездка. Везде флаги американские развевались - Johns Beach. Было много народу... И кафе какое-то. В Крыму в шортах нельзя заходить в столовую, надо было одеваться, а тут хорошо: в купальнике можно было зайти купить сосиску. И тут же на столах стояли горчица, майонез, кетчуп. И волны океанские совершенно другие, не такие, как на море. Вода более соленая, более тяжелая, более сильная.
Шашлыки жарили. В кино ходили. В театр... Бродвейские мюзиклы смотрели. Красочное зрелище...
На меня большое впечатление произвел один кинотеатр. Меня потрясло, что все в бархате. И кресла из красного бархата... И еще эти фильмы ужасов... В России их ведь не было. Я смотрела “Allian”. Была в ужасе. Страшный фильм, фантастический. Я думала вообще под кресло упаду и там буду жить... Дико страшно было... Тоже мне - нашли развлечение!.. Так что триллеры я никогда не смотрю. Больше всего люблю комедии и “про любовь”... Все о чем в Москве знала понаслышке, посмотрела. Сейчас многое изменилось - появились DVD.
НШ.: А на выставки ходила?
КГ.: К Нахамкину ходили... И еще галерея Фельдмана была (и есть) на Мерсер-стрит. У него выставлялись Комар с Меламидом. Все приходили... Ездили еще в Нью-Джерси, там музей был. Потом, попозже еще какие-то галереи начались открываться. Там выставлялись картины русских художников, которые здесь жили. Виталька Длугий, Лева Межберг. С ними и общались, и дружили. У Витальки всегда был открытый дом. Там постоянно народ толпился. Весело было.
Галереи из Сохо переехали в Челси, но Фельдман еще держится. А теперь они перебираются в Нижний Манхэттен. Дорогой стал рент.
НШ.:А были ли контакты, скажем так, с местным населением?
КГ.:- У меня? Практически не было.
НШ.: А когда появились?
КГ.: Можно сказать, что не появились. Продолжаю общаться c прежними друзьями. Одна компания, сто лет знакомы... С новыми сложнее... На работе - чисто деловое общение. Все наши американцы были рады контактам, все время ходили в рестораны обедать и день рождения справляли. Очень дружелюбные люди. Это я как-то больше со своими.
НШ.: У тебя полно дома книг. Где ты их покупала?
КГ.: В Бруклине. По почте можно было приобрести. На Пятой авеню был книжный магазин Камкина и еще “Русисска”... Там пластинки продавались виниловые. Плакаты. Там можно было купить книги авторов, которых не печатали в России, классику.
Книги по искусству я приобретала в магазине Strand, на 9-й улице, где можно было за доллар купить шикарные издания. Вокруг многие книжные магазины закрылись. А Strand выстоял.
Есть один магазинчик, нет, мастерская, где фотографии делают... Напротив Empire... Я там всегда печатала фотографии - очень хорошее качество. Теперь он закрыт. И вообще все там изменилось. Смотрю, то тот магазин вышел из бизнеса, то тот.
Я месяц не была на трех улицах, от 31-й до 29-й и 6-й авеню, там снесли целый квартал! Дома стояли роскошные. Старые, но хорошие дома... Ничего теперь там нет. Посмотрим, что построят.
НШ.: А чувствуешь ли ты, что в Нью-Йорке стало более безопасно?
КГ.: Джулиани все почистил, Блумберг продолжает чистить. Когда я приехала, при Коче было все иначе. Сплошной беспорядок. Посмотри, как 42-я изменилась - cовсем не та улица. Снесли много зданий. А Colmbus Cirle. Я ужасно за него переживала. Там выставки проходили промышленные, я и смотреть ходила, и выставляла расписную одежду. Построили много чего симпатичного.
Город изменился. То, что было заброшено, пирсы, если ты помнишь, на Вест-сайде...Пустые бутылки валялись. Никто там не ходил, бомжи сидели, ноги полоскали. Теперь парки разбили, все культурно, все чисто, аккуратно.
На Баури лучше было не появляться. Сейчас все изменилось. Теперь там открыли музей.
Мне очень нравится паром на Стэйтен-Айленде. На закате. Ты приезжаешь, когда все светится огнями.
И наш район Вашингтон-Хайтс тоже начал меняться. От Вест-сайда начинаются новые дома, современные. Со швейцарами. Стало меньше русских, появилось больше молодых американцев. Кафе открылись, японские рестораны.
НШ.: Ты вполне самостоятельный человек. Это связано с твоей профессией, с тем, что ты художница?
КГ.: Наверное... наверное... Когда я не рисую, настроение портится. Начинаешь работать - начинаешь кайфовать. Немножко поработал, и лучше стало на душе.
НШ.: Как на тебя влияет окружающая обстановка? Среда?
КГ.: Среду я создаю сама. Это прежде всего музыка... Музыка для меня важна. Какая музыка звучит? Что я хочу рисовать?.. Могу и Моцарта поставить. Но не только классику. “Gypsy King”. Или какую-нибудь французскую музыку. Итальянскую и русскую, но не народную, а попсу. Все зависит от настроения. Чтобы восприятие настраивалось на какую-то определенную волну. В тишине я никогда не работаю. Мне нужно, чтобы что-то звучало: или телевизор, или музыка.
Мы с Ксенией знакомы давно. Почти дружим. И сейчас, когда у нее открывается однодневная выставка -продажа, мы встретились и вспомнили начало нашей жизни в городе Большого Яблока.
НШ.: Твое первое впечатление от Нью-Йорка?
КГ.: Когда я проснулась, а проснулась я в Квинсе. Было 5 июля. Вышла на улицу. Светило яркое солнце. На домах кругом были цветочки, флажки разноцветные... Мне показалось, что я нахожусь на “Мосфильме” среди декораций. Не живой город, а декорация сплошная. Зашла лавку, где всякая зелень лежала. 81-й год. В Москве на полках в магазинах ничего не было. Хотя на рынках - то же лежало. Но здесь... Я и понятия не имела, не знала, что это такое. Показываю на что-то, говорю: “Капуста”, “Нет, - мне говорят, - это салат”... Было так все довольно-таки смешно.
А потом первый раз выехала в Манхэттен. Ужасно испугалась: было дикое количество народу, все шли взад-вперед... Разноцветного, яркого...
Конечно, меня сразу же привели на 42-ю улицу. Она еще была не такая, как сейчас. Довольно-таки опасная, как мне показалось. Эти магазины с порнографией... Какие-то хмыри... В общем, страшно... Но меня окружали знакомые...
Однако самое главное - это дома. Увидела “Утюг” тогда. Вспомнила, как на лекциях по архитектуре нам показывали фотографии, говорили: “На 23-й улице в Нью-Йорке стоит “Утюг”... Я к нему подошла, потрогала...
И еще - в магазинах витрины красивые были... Во всех крупных универмагах. Они и сейчас неплохие. Но то впечатление было ошеломляющим, после ГУМа...
НШ.: Значит, ты приехала к друзьям... Посадка в Нью-Йорке была более или менее мягкой?
КГ.: Когда я вышла в аэропорту, было темно... Звезды висели низко... Я подумала: в Симферополь, наверное, прилетела. Лето, жарко, как в Крыму, потом встретилась с друзьями - и все было нормально..
НШ.: Как ты начинала искать работу? Какой у тебя был английский?
КГ:- Я совсем не говорила по-английски. Мы с моей приятельницей пошли в Институт, на 27. В FIT. Принесла работы... Я подумала, может, мне здесь подучиться надо... Когда учишься, то понимаешь, где кисточки берутся, какие здесь другие краски и все остальное... Но люди, которые посмотрели мои работы, сказали: “Вам не надо учиться, вам надо преподавать”. Языка нет. Как преподавать?
Работу я сначала как бы и не думала искать по своей профессии. Бебиситером стала работать. Сидела, рисовала. Ребенка мне домой приносили.
А потом вышла на каких-то ребят, они платья шили. Мне надо было их расписывать. Потом стала платья вышивать бисером... Их продавали в магазинах. Но у меня от шелкового пуха началась жуткая астматическая аллергия, т.к. платья я кроила сама. Я завязала с этим делом. Пришлось искать другую работу. По своей специальности я всегда занималась тканями. Объявление в газете нашла. Какая-то женщина художников искала. Пришла, показала, что умею делать. Она говорит: “Вы у меня тут недельку посидите и порисуйте при мне, на моих глазах. По шелку.” И я посидела один день... Затем она сказала: “Я видела, как вы все это нарисовали... Можете дома рисовать”... Лет десять я там работала.
НШ.: А что ты для них делала?
КГ.: Эскизы. Я прямо на шелке делала эскизы для плательных тканей. Идеи... Она мне говорила: “Египетская тема”. Я шла в Метрополитен, в египетский зал, книжки покупала, изучала, смотрела... А потом рождались эскизы. Кто-то их покупал и уже завершал дизайн.
НШ.: А как все кончилось? Из-за глобализации...
КГ.:Тогда глобализации еще не было. Но я начала постельное белье делать - это лучше оплачивалось. Тоже - эскизы. Но уже большие, с подробностями приходилось рисовать... И на бумаге, и на шелке. Несколько лет там проработала. Но одновременно продолжала картинки рисовать.
НШ.: Что за друзья в то время у тебя были? Что делала? Куда вы ходили?
КГ.: Что делала? Рисовала. Куда ходили? Ездили к океану. Поразила меня одна поездка. Везде флаги американские развевались - Johns Beach. Было много народу... И кафе какое-то. В Крыму в шортах нельзя заходить в столовую, надо было одеваться, а тут хорошо: в купальнике можно было зайти купить сосиску. И тут же на столах стояли горчица, майонез, кетчуп. И волны океанские совершенно другие, не такие, как на море. Вода более соленая, более тяжелая, более сильная.
Шашлыки жарили. В кино ходили. В театр... Бродвейские мюзиклы смотрели. Красочное зрелище...
На меня большое впечатление произвел один кинотеатр. Меня потрясло, что все в бархате. И кресла из красного бархата... И еще эти фильмы ужасов... В России их ведь не было. Я смотрела “Allian”. Была в ужасе. Страшный фильм, фантастический. Я думала вообще под кресло упаду и там буду жить... Дико страшно было... Тоже мне - нашли развлечение!.. Так что триллеры я никогда не смотрю. Больше всего люблю комедии и “про любовь”... Все о чем в Москве знала понаслышке, посмотрела. Сейчас многое изменилось - появились DVD.
НШ.: А на выставки ходила?
КГ.: К Нахамкину ходили... И еще галерея Фельдмана была (и есть) на Мерсер-стрит. У него выставлялись Комар с Меламидом. Все приходили... Ездили еще в Нью-Джерси, там музей был. Потом, попозже еще какие-то галереи начались открываться. Там выставлялись картины русских художников, которые здесь жили. Виталька Длугий, Лева Межберг. С ними и общались, и дружили. У Витальки всегда был открытый дом. Там постоянно народ толпился. Весело было.
Галереи из Сохо переехали в Челси, но Фельдман еще держится. А теперь они перебираются в Нижний Манхэттен. Дорогой стал рент.
НШ.:А были ли контакты, скажем так, с местным населением?
КГ.:- У меня? Практически не было.
НШ.: А когда появились?
КГ.: Можно сказать, что не появились. Продолжаю общаться c прежними друзьями. Одна компания, сто лет знакомы... С новыми сложнее... На работе - чисто деловое общение. Все наши американцы были рады контактам, все время ходили в рестораны обедать и день рождения справляли. Очень дружелюбные люди. Это я как-то больше со своими.
НШ.: У тебя полно дома книг. Где ты их покупала?
КГ.: В Бруклине. По почте можно было приобрести. На Пятой авеню был книжный магазин Камкина и еще “Русисска”... Там пластинки продавались виниловые. Плакаты. Там можно было купить книги авторов, которых не печатали в России, классику.
Книги по искусству я приобретала в магазине Strand, на 9-й улице, где можно было за доллар купить шикарные издания. Вокруг многие книжные магазины закрылись. А Strand выстоял.
Есть один магазинчик, нет, мастерская, где фотографии делают... Напротив Empire... Я там всегда печатала фотографии - очень хорошее качество. Теперь он закрыт. И вообще все там изменилось. Смотрю, то тот магазин вышел из бизнеса, то тот.
Я месяц не была на трех улицах, от 31-й до 29-й и 6-й авеню, там снесли целый квартал! Дома стояли роскошные. Старые, но хорошие дома... Ничего теперь там нет. Посмотрим, что построят.
НШ.: А чувствуешь ли ты, что в Нью-Йорке стало более безопасно?
КГ.: Джулиани все почистил, Блумберг продолжает чистить. Когда я приехала, при Коче было все иначе. Сплошной беспорядок. Посмотри, как 42-я изменилась - cовсем не та улица. Снесли много зданий. А Colmbus Cirle. Я ужасно за него переживала. Там выставки проходили промышленные, я и смотреть ходила, и выставляла расписную одежду. Построили много чего симпатичного.
Город изменился. То, что было заброшено, пирсы, если ты помнишь, на Вест-сайде...Пустые бутылки валялись. Никто там не ходил, бомжи сидели, ноги полоскали. Теперь парки разбили, все культурно, все чисто, аккуратно.
На Баури лучше было не появляться. Сейчас все изменилось. Теперь там открыли музей.
Мне очень нравится паром на Стэйтен-Айленде. На закате. Ты приезжаешь, когда все светится огнями.
И наш район Вашингтон-Хайтс тоже начал меняться. От Вест-сайда начинаются новые дома, современные. Со швейцарами. Стало меньше русских, появилось больше молодых американцев. Кафе открылись, японские рестораны.
НШ.: Ты вполне самостоятельный человек. Это связано с твоей профессией, с тем, что ты художница?
КГ.: Наверное... наверное... Когда я не рисую, настроение портится. Начинаешь работать - начинаешь кайфовать. Немножко поработал, и лучше стало на душе.
НШ.: Как на тебя влияет окружающая обстановка? Среда?
КГ.: Среду я создаю сама. Это прежде всего музыка... Музыка для меня важна. Какая музыка звучит? Что я хочу рисовать?.. Могу и Моцарта поставить. Но не только классику. “Gypsy King”. Или какую-нибудь французскую музыку. Итальянскую и русскую, но не народную, а попсу. Все зависит от настроения. Чтобы восприятие настраивалось на какую-то определенную волну. В тишине я никогда не работаю. Мне нужно, чтобы что-то звучало: или телевизор, или музыка.
Выставка Ксении Голубковой
15 мая, 5-9 РМ.
11 1 Lenox Ave # 4
(646) 707-0923
