В гостях у герцогини Альба

«Я ни за что не отдам на выставку эти портреты, потому что не хочу новых издевок над памятью моих великих предков!» - так или примерно так сказала однажды герцогиня Альба, и всемирно известные полотна остались висеть на стене ее спальни. А совсем недавно, в ноябре этого года, случился скандал. Необычный и громкий. В знаменитом мадридском музее Прадо открылась долгожданная выставка работ «Женщины кисти Гойи», на которой выставлено 120 портретов, один знаменитее другого. Знатоки огорчились, поскольку не «досчитались» нескольких выдающихся картин, в том числе – двух портретов герцогини Марии Терезы Каэтаны Альба, написанных великим испанским художником в самом конце 18 века.
Нынешний скандал – пустяк по сравнению с теми, что возникали двести лет назад, когда пришедший в замешательство испанский мир искусства ломал себе голову над вопросом: неужели Маха обнаженная и Маха одетая написаны мэтром с герцогини Альба?!? Кто-то считал, что нет, не может быть, чтобы герцогиня позировала ему обнаженной, наверное, это была натурщица Пепита Тудо... Однако, первые, кажется, были ближе к правде: почему бы герцогине не позировать великому художнику обнаженной, если она – его... любовница?! Франсиско Гойя просто чуть-чуть изменил на портрете черты лица своей пассии, и не стоит забывать: он жил в те времена, когда люди знали совершенно все о тех, кто жил рядом. Скрыть связь герцогини с Гойей было так же невозможно, как сдержать насмешки над ее мужем, герцогом Альбой, который, кажется, легко и беззлобно отзывался на кличку «рогоносец»...
Все это было давным-давно, но ведь было, и – вечная слава великим художникам, донесшим до нас образы людей, чьи судьбы по сей день так интересны людям иных эпох... Я прочитал о скандале с выставкой в Прадо и вдруг вспомнил, что портреты, которые так и не увидят на стенах музея, я однажды не просто видел, но даже фотографировал их... во дворце герцогини Альба, с ее великодушного разрешения, в ее приятном присутствии. Вы понимаете, конечно, что я говорю о нынешней герцогине, пра-пра-правнучке любовницы Франсиско Гойи, первой леди Испании, - ведь по аристократической линии род Альба имеет чуть ли не тысячелетнюю историю, а род нынешней королевы Софии вообще не имеет своей «громкой» геральдики.
«Вы были в гостях у герцогини?» - спросил меня один живущий в Нью-Йорке испанец, и когда я утвердительно кивнул, он посмотрел на меня, как на сумасшедшего: в это невозможно поверить. Он отчасти прав – в личном дворце нынешней герцогини, «Паласио Де Лириа», никогда не бывал (это общеизвестно!) в качестве гостя ни один журналист, тем более чужестранец, возможно, и мало кто из простых смертных. Вот почему день встречи с герцогиней стал для меня совершенно уникальным, ведь я далеко не испанский аристократ... Как же это чудо случилось со мной? Почему вдруг я был удостоен такой чести?
Всегда печально, когда умирают близкие или родные. Не менее печально, когда из жизни уходят знакомые, тем более, когда это – выдающиеся люди. Вот таким печальным днем стал для меня один из дней мая 2001 года, когда я прочитал в «Нью-Йорк Таймс» скромный некролог: «Герцог Альба, 66...». Я видел его лишь раз, да и то мельком - герцог был болен и все же удостоил меня минутой знакомства. Случилось это почти тринадцать лет назад в Мадриде, в личном, старинном дворце династии Альба, стоящем недалеко от площади Сервантеса. Идущие мимо люди вряд ли догадываются (если, конечно, не знают!) о том, что здесь живет семья первых аристократов и богачей Испании.
«Герцогиня ждет Вас!». Признаюсь, когда я услышал эти слова, стало немного не по себе. Но дверь отворилась, и я оказался на дорожке, ведущей к старинному четырехэтажному зданию дворца. Я шел и думал: для нас такие слова, как «король» или «герцогиня» были с детства абсолютно неземными, ирреальными, они по сей день кажутся лишь музейными, историческими терминами. Многие ли из нас лично встречались с королевскими особами? И вот, через минуту-другую мне предстояло поздороваться с первой леди этой страны, одной из знаменитейших гранд-дам Европы, герцогиней Альба Восемнадцатой. Вообще-то у нее более сорока разных титулов и позже, когда мы уже хорошо разговорились, она пыталась пояснить мне, что все они значат. Запомнить нюансы титулярных отношений и связей в одном из старейших государств Старого Света было невозможно. Зато я запомнил (не сразу, но навсегда!) ее настоящее полное имя: Мария дель Росариа Каэтана Фитц Джеймс Стюарт Силва и Фалко. Когда я, не имеющий понятия о тонкостях этикета в таких дворцах, наивно спросил хозяйку дома: «Как я могу Вас называть?», она сказала: «Просто Герцогиня».
Собираясь в тот раз в Испанию, я мечтать не мог о возможности такой встречи. Идею подсказал мне наш замечательный ( к сожалению, уже покойный) друг, художник Михаил Вербов, который был дружен с семьей Альба с начала тридцатых годов, когда получил высочайшее приглашение написать портрет герцога Альба, отца Марии дель Росариа... «Давайте попробуем, - сказал мне Михаил Александрович, - я дам Вам рекомендательное письмо, а вдруг поможет? Если Герцогиня в Мадриде, скорее всего, Вы получите у нее аудиенцию»...
Когда я показал главному менеджеру отеля письма, написанные Вербовым ( герцогине по-английски, ее давнему мажордому Дону Эмилио по-испански), он сначала не мог понять, чего я от него хочу. Я спокойно повторил просьбу.
- Видите ли, сэр, сказал я ему, - у меня есть рекомендательные письма во дворец Де Лириа. Пожалуйста, позвоните туда и договоритесь о моем визите, я ведь не говорю по-испански...
- Вы не ошибаетесь, сэр? – спросил он, внимательно глядя мне прямо в глаза. – Этот дворец – святыня для любого испанца, туда не может попасть никто из простых людей.
Он оглядывал меня с головы до ног, и по выражению его лица я понимал, что никак не гожусь в посетители Де Лириа. Одет я был просто, приехал из далекого Нью-Йорка... Он взял у меня оба письма и внимательно прочитал.
- Скажите, пожалуйста ( он на глазах становился все более любезным), а кто такой Мигель Вербофф?
- Это – большой русский художник, который писал портреты членов семьи герцога еще пятьдесят семь лет назад.
- А что, у русских тоже есть имя Мигель?
- Нет, по-русски его зовут Михаил, но в паласио Де Лириа его издавна считают своим человеком и называют на испанский манер. И потом, Мигель Вербофф – тоже мировая знаменитость, например, в вашем музее Прадо висит портрет герцога Альба его работы, и выходит, что он – единственный живой автор работы, выставленной в вашем знаменитом музее.
Менеджер тут же подозвал двух своих коллег, и они о чем-то говорили несколько минут, потом один из куда-то позвонил, видимо, чтобы узнать номер телефона дворца. Еще через несколько минут он говорил с Доном Эмилио, и тут по выражению его глаз я понял, что мне крупно повезло. Лицо менеджера быстро теплело и расплывалось в широченной улыбке, как будто это не я, а он получал личное приглашение во дворец. Он был так счастлив, что, казалось, не хотел класть трубку на рычаг.
- Завтра в пять часов вечера Вас ждут во дворце. И, пожалуйста, если Вам позволят сделать там хоть какую-нибудь фотографию, пришлите мне ее в отель, мы сделаем увеличение, повесим снимок на главной стене холла и напишем, что у нас останавливался американец, получивший личное приглашение от герцогини Альба.
Я пообещал. Назавтра, ровно в пять я позвонил у входа. Паласио Де Лириа и вся придворцовая территория отделены от улицы Калле де Принцесс старыми деревьями и высоким, сплошь увитым плющом забором. Проходя по улице, вы не можете видеть сам дворец, он спрятан в тени старинного парка, знавшего членов рода Альба за последние триста с небольшим лет. Меня вышел встретить Дон Эмилио, мажордом, служащий в доме Альба верой и правдой около полувека, вот почему он хорошо помнил и знал Михаила Вербова, который с тех давних пор, с 1931 года, бывал здесь еще только раз. Мы сразу нашли с Доном Эмилио общий язык, хотя мой и его английский были языками с разных планет. Жест и эмоции – вот что помогало нам прекрасно обходиться без языковых нюансов. Пока мы медленно шли по дорожкам парка ко дворцу, мой мозг лихорадили шальные мысли: как быть при полном незнании этикета? Как меня встретит Герцогиня? Сколько минут уделит нашей встрече?.. Но Дон Эмилио быстро погасил пожар моего волнения несколькими словами и «дирижерскими» жестами, мол, раз я с Вами, не волнуйтесь, все будет хорошо.
Мы прошли через вестибюль, поднялись по парадной лестнице на второй этаж и вошли в просторный холл. Герцогиня вышла мне навстречу из двери, которую я сначала не заметил, и тут же начали рушиться все мои, собранные в памяти, осколки романтического, кино-книжного представления о том, как должны выглядеть люди высшего европейского света. Первая аристократка и богачка Испании, представительница древнейшего рода, была одета в скромное и элегантное серое платье, ее лицо было слегка тронуто косметикой. На вид герцогине было лет пятьдесят пять, не больше, хотя я знал, что ей шестьдесят два. Я пожал протянутую мне руку, и начались расспросы. Конечно, она сначала спросила о Вербове, о его здоровье и успехах, потом – о том, нравится ли мне Мадрид, что успел увидеть и узнать... Она поинтересовалась тем, давно ли мы дружны с Вербовым, спросила о том, чем я занимаюсь, и лишь после этого прочитала принесенное мною письмо.
Она читала, предложив мне сесть в стоящее почти рядом кресло. На стене, у которой мы сидели, висел громадный гобелен, изображающий сцены рыцарских турниров. Между мной и герцогиней стоял рыцарь в блестящих доспехах, его грудь была повязана широкой алой лентой с какими-то старинными наградами. На других стенах висели щиты, мечи и разные по размеру картины с теми же, рыцарскими, сюжетами. Она дочитала письмо и высказала восхищение тем, что Вербов в свои 92 года продолжает активно работать и даже путешествует. Я слушал, пытаясь удержать в памяти вопросы, приготовленные заранее, но верно говорят мудрые люди: удача редко бывает долговечной... Я это понял, как только герцогиня начала искренне сетовать на болезнь мужа. И тут вдруг появился он, Герцог. Хозяйка дома познакомила нас, но по всему было видно, что он не в лучшем состоянии. Герцог что-то сказал жене по-испански, и она поднялась. Конечно, я был счастлив и тому времени, что она смогла уделить мне, и тут Герцогиня сказала: «Я постараюсь вернуться к Вам через полчаса, а если задержусь или буду слишком занята, то заранее пожелаю успехов. И, пожалуйста, передайте от нас горячий привет Мигелю Вербову, мы его всегда помним»...
Сказав несколько фраз Дону Эмилио, они исчезли за той же дверью, откуда появились. Он тут же пересказал мне ее слова и объяснил ситуацию: Герцогиня велела показать мне все самое интересное во дворце и разрешила фотографировать то, что мне понравится. Наверное, на моем месте каждый бы огорчился ее уходом, но мне почему-то вдруг стало легче, ушли неловкость и скованность, тем более, что Дон Эмилио, видимо, соскучившийся в тиши дворцовых покоев, заговорщически подмигнул мне и пригласил жестом к путешествию. Он оказался прав: в конце концов, все мои надежды оправдались.
Позже, за чаем, Дон Эмилио рассказал мне «по секрету» о том, что уже второй год хозяйка страдает от сильных мигреней, и ни один врач не в силах помочь. А тут еще болезнь мужа...
Здание дворца, построенное в классическом стиле, имеет более пятидесяти комнат и залов, и живут в нем четверо – она, муж да две дочери, это и есть вся семья Герцогини. Муж был когда-то иезуитским священником и большим поклонником и знатоком музыки, одно время он являлся ее личным духовным советником, а потом, видимо, так понравился герцогине, что вскоре после падения режима Франко, в 1978 году, она сначала сделала его директором департамента музыки в испанском министерстве культуры, а потом – своим мужем. Только таким образом Джезус Агуирре Ортиз де Заратто стал, наконец, Герцогом Альба.
Дон Эмилио и еще несколько старших, приближенных слуг, имеют квартиры в двухэтажном особняке, стоящем в парке, сразу за дворцом. Мы зал за залом начали обходить здание. Мне казалось, что оно необитаемо, ниоткуда не было слышно и звука. Представьте себе такую картину: впереди шел Дон Эмилио, он открывал очередную дверь, зажигал свет и вот тут-то все оживало – картины, декор, скульптуры, гобелены, бесчисленные драгоценные «безделушки», какие, судя по всему, очень любила хозяйка дворца. Мой спутник сказал мне, что сеньор и сеньора уехали, и мы можем быть предоставлены сами себе. Думаю, для Дона Эмилио жизнь настолько давно превратилась в сплошную рутину, что даже мое краткое появление во дворце было для него своеобразным развлечением, точнее, отвлечением от привычных дел. За чаем, сервированном в одной из небольших гостиных, он рассказал мне, что посетители бывают тут крайне редко, дети большей частью живут своей жизнью, отдельно от родителей. «Герцогиня уже не любит устраивать приемы здесь, как бывало когда-то, - сказал мой спутник. – Мой дом не для чужих людей, не раз повторяла она. Ведь у нее есть и отдельный, официальный Дом приемов. Видимо, она очень высоко ценит Мигеля Вербофф, если решила принять его друга здесь, в Паласио»... Он был тоже счастлив получить письмо от Вербова, ясно, что его давно уже никто не балует личными письмами, как , впрочем, и любого из нас ( признаемся! – многие ли получают сердечные, приятные письма, как бывало когда-то?)... Не сомневаюсь, что именно письмо от Вербова так расположило его ко мне.
В самом начале нашего разговора с герцогиней я немного удивил ее вопросом о происхождении слова «Альба». «Что это значит по-испански? - спросил я. - Может быть, это старинное имя?»... Она рассказала, что «альба» - слово из староиспанского языка и означает «рассвет». Даже не просто рассвет, а время, когда особые трубадуры-стражники в средние века обходили город и звуками рожков предупреждали любовников о том, что пора расходиться. Это было время между четырьмя и пятью часами утра. Рассказала она мне кратко и об основателе их главной ветви рода, Герцоге Альба Первом, Фернандо Альваресе де Толедо, рожденном в 1507 году в Испании и умершем в 1582 году в Португалии. Это был отчаянно храбрый человек, каких обычно боятся, а значит – не любят. Поэтому король всегда отправлял его на самые опасные военные кампании в надежде, что тот, в конце концов, погибнет в бою или попадет в плен. Но Альба не проиграл ни одной битвы, это он завоевал и «бросил к ногам» короля Филиппа Второго Голландию. Когда однажды какой-то рыцарский орден отбил у него часть завоеванной территории, король отозвал герцога домой и посадил под домашний арест. Зато когда королю понадобилось идти войной на Португалию, он послал туда... 70-летнего Альбу, и тот победил снова. Немилость и неприязнь во все века не знали срока давности, поэтому вскоре Альбу снова посадили под домашний арест. За что? Да просто за то, что его сын женился без высочайшего дозволения короля. Однако, герцога освободили снова и тут же отправили на очередную войну с той же Португалией. Старик выиграл битву при Лиссабоне, но вернуться домой уже не смог, слишком много было у него незаживающих ран и огорчений. Там, в Португалии, он и умер, зато его род стал считаться самым важным и заслуженным в Испании.
Дон Эмилио вел меня по дворцу, открывая одно чудо за другим. Где еще, в каком «жилом доме», я мог бы увидеть столько полотен Эль Греко и Гойи, Рубенса и Рембрандта, такое множество античных и более поздних шедевров скульптуры, и ведь я мог не только свободно и подробно их разглядывать, но даже фотографировать. Поначалу я не понимал, почему возле дворца, буквально начиненного бесценными сокровищами искусства и истории, не видно никакой серьезной охраны. Позже Дон Эмилио ответил и на этот вопрос. Функции охранников с собаками выполняют надежные электронные приборы, включая аппараты ночного видения, да и территория дворца обнесена с двух сторон настоящей крепостной стеной...
Входя в каждый новый зал, Дон Эмилио лукаво поглядывал на меня: мол, как, ничего?!? Погодите – еще не то будет! И был прав: каждый зал, каждая комната поражали чем-то новым, неожиданным. Конечно, полотна Мастеров прошлого были феноменально хороши, такое остается в памяти навсегда – ведь видишь многие, знакомые издавна работы в непривычной, немузейной остановке - это поражало меня больше всего. Но, признаюсь, даже эти несравненные шедевры вдруг отошли на второй план, когда мы вошли в библиотеку Герцогини. В центре просторного зала, стены которого облицованы чистым малахитом и уставлены дубовыми, резными книжными шкафами, стояли четыре небольших горизонтальных стенда и несколько письменных столов. Стенды были накрыты тяжелыми, как биллиардное сукно, покрывалами изумрудного цвета. Мой проводник запросто снимал их одно за другим и внимательно следил за моей реакцией, для Дона Эмилио это была неожиданная игра, и мне нравилось, что на каждом шагу он получает такое удовольствие от произведенного впечатления... Как бы вы, дорогой читатель, реагировали на увиденное, если я скажу, что под стеклами на стендах лежали уникальнейшие книги и письма: кое-что из личной библиотеки Леонардо да Винчи ( один из анатомических трактатов), письма Микеланджело... Но два стенда, стоявшие поближе к окнам, просто потрясли меня. «Смотрите, Альфредо, - сказал Дон Эмилио, указывая на неплохо сохранившийся лист охристой бумаги, - это – самый первый рисунок, набросок, сделанный Колумбом, когда он пристал к берегу Америки. Это тот кусочек суши, на который упал его первый взгляд... А вот здесь, рядом, лежат письма-донесения Колумба королеве Изабелле»...
Было от чего голове пойти кругом! Я сфотографировал и это уникальнейшее свидетельство истории, жаль только что типографская техника пока не позволяет донести до читателя все увиденное в мельчайших подробностях. Ведь все это документы, каким уже не один век завидуют крупнейшие музеи мира. Рисунок, сделанный рукой Колумба! – разве можно найти хоть какой-то денежный эквивалент этой вещи?!? Хотя я, наверное, остаюсь слишком романтичным – каталожную цену наверняка уже имеет и этот листок.
- А теперь пойдемте, я покажу Вам личный штандарт Кристобаля Колона, которого у вас там почему-то зовут Колумбом, - сказал Дон Эмилио и повел в другой конец зала второго этажа. Там на стене висел очень большой, исполненный в технике гобелена, личный герб адмирала Колона, подаренный ему королевой Изабеллой и королем Фердинандом после возвращения из первого, победного плавания. Конечно, уникальность судьбы Колумба неоспорима. Подумать только! – в четырнадцать лет он стал пиратом, в сорок – великим мореходом, в сорок два – адмиралом и национальным героем страны, в которой не родился, а лишь работал «по найму». Этот великий мореплаватель мог позволить себе спутать Японию с Кубой, но по сравнению с его главной победой эти промахи казались тогда просто мелочью... Я уже не говорю о том, что Колумб стал первым знаменитым человеком на Земле, чьи останки захоронены... по частям в четырех местах.
Едва мы подошли к штандарту, вдруг появилась Герцогиня. Она пришла попрощаться, еще раз пожелать мне интересного путешествия, но при этом не преминула сказать несколько восторженных слов о висевшем перед нами крупном гобелене, который, по ее словам, был одним из самых ценных экспонатов личной коллекции. Когда я сказал, что понимаю, насколько сложно ей выделить что-то из сонмища собранных шедевров, она скромно заметила: « Я рада, что вы меня понимаете». И ушла.
На штандарте (вы видите его на соседнем снимке) между лапами изображенного слева льва золотом выткано бессмертное имя «Колон». По словам хозяйки дворца двадцать мастеров ткали этот штандарт, эскиз которого был сделан самой королевой Изабеллой.
По ходу нашей захватывающей «экскурсии» у меня возникала масса вопросов, но я не решался слишком перенапрягать Дона Эмилио, и спросить, например, о том, почему первый рисунок, дневник и первые письма Колумба не видели люди Земли... Я все понимаю: иметь такие шедевры в своем доме - сильнейший бальзам на душу, на «эго» властной и влиятельной Герцогини. Но и оспаривать величие этой женщины было бы смешно: первая леди в Испании только одна!
Дон Эмилио предложил мне прогуляться по парку. Он был небольшим, но изящным в своей простоте и давней обжитости. В какой уж раз я поразился увиденному: мы пришли к кладбищу любимых собак клана Альба, захороненных здесь в течение минимум трехсот лет. Я насчитал тридцать семь каменных надгробных плит с именами четвероногих любимцев герцогов и герцогинь ( часть из них вы видите на снимке)... Мы шли по парку, и мне все еще с трудом верилось, что Паласио де Лириа и его тишайшее зеленое окружение находятся совсем недалеко от центра Мадрида: сюда вовсе не долетали звуки улицы. Интересно было бы узнать, как семья Альба умудряется жить в такой перенасыщенной тишине, но ответа я не услышу: видимо, такова планида наивысшего света – жить по непонятным нам законам, продолжая быть одновременно и Избранными, и Смертными. Мы обошли весь парк и остановились у главного входа, откуда началось мое путешествие. Вдруг Дон Эмилио сказал:
- Может быть, вернемся не минутку во дворец, вы забыли сфотографировать зеркало, подаренное Наполеоном семейству Альба, считается, что оно приносит удачу.
Мы вернулись, зеркало было и вправду великолепным, я даже снял Дона Эмилио рядом с ним. А потом медленно пошли к выходу. Мы сердечно попрощались, и он взял с меня слово, что я обязательно пришлю ему его фотографию. Я пообещал и, кстати, слово свое сдержал. Мы пожали друг другу руки, и он сказал:
- Жаль, что герцогиня была сегодня не в лучшем своем состоянии, она бы Вам все показала и рассказала лучше, чем я.
- Что вы, Дон Эмилио, - сказал я, - вы были сегодня великолепным гидом...
- Уж не знаю, что я за гид, но одно запомните, когда в следующий раз прилетите в Мадрид, рекомендательное письмо уже не понадобится. Звоните прямо ко мне, вот карточка. И еще – передайте мой огромный привет Мигелю Веробфф, он чудесный человек.
Я пообещал. Было без четверти семь. Выйдя за ворота, я тут же перенесся из дворцовой безмятежной тишины в суету громадного города. Я шел по Калле де Принцесс, а в памяти продолжался круговорот увиденного и услышанного в гостеприимном дворце. В гостинице меня с нетерпением ждал главный менеджер, ему не терпелось узнать из первых рук, как все было в Паласио де Лириа, как выглядела Герцогиня... И когда я ответил на его вопросы, он засиял пуще прежнего. А когда я показал ему подаренную мне визитную карточку Герцогини, он впал в состояние почти религиозного экстаза. Мария дель Росариа Каэтана, - читал он громко, как по слогам, - Фитц Джеймс Стюарт Силва и Фалко... Мария дель Росариа... Я смотрел на пожилого человека, на глазах превратившегося в восхищенного мальчишку, причем, волшебной палочкой было не его приключение, а – чужого человека. И все равно он чувствовал себя причастным. Причем, вполне заслуженно. А если состояние причастности и интереса передастся еще и читателям после прочтения рассказа об одном из самых необычных и памятных визитов всей моей жизни, то я буду весьма рад! Ведь для того мы и двигаемся по белу свету, чтобы как пчелы собирать самое интересное и делиться им с теми, кто умеет не просто читать и смотреть, но понимать и видеть!!
Единственное, о чем я сожалею, - что мне не удалось сфотографировать саму Герцогиню. В ответ на мою просьбу сделать ее фотографию «на память Вербову», она сказала:
- У меня не лучший вид, я сегодня не готова. В следующий раз мы это обязательно сделаем.
Когда я рассказал об этом эпизоде Вербову, он улыбнулся и сказал:
- Полвека назад я хотел нарисовать ее, юную девушку, она готовилась три дня , но сеанс не состоялся: что-то ей в себе и тогда не понравилось.
Зато могу сказать, что имя Герцогини сыграло и продолжает играть в моей жизни необычную и полезную роль: нет ничего лучше для тренировки памяти, чем каждое утро повторять на тощак какие-то сложные сочетания слов или имен. Лет десять назад я начал повторять ее имя по утрам, и продолжаю до сих пор: Мария дель Росариа...Мария дель Росариа Каэтана... Мария дель Росариа Каэтана Фитц Джеймс Стюарт Силва и Фалко... Почему именно имя Герцогини? Да потому, что я жизни не встречал человека с более сложным именем. А вот все ее сорок титулов, конечно, перечислить уже не смогу.