ПУТЕШЕсТВИЕ с ТЯЖКИМ ГРУЗОМ
Не принижая значения круглой даты и преклоняясь перед экранными раритетами, в данных заметках я позволю себе обратиться к фильмам новым - тем, которые должны быть максимально интересны массовому зрителю. (О том, имеет ли право на существование подобное прилагательное - «массовый», спорить нет необходимости. Не впервые, но на всякий случай настаиваю на том, что никакого негативного оттенка в этом определении не подразумеваю: массовый - значит, основной, а не единичный представитель племени кинокритиков).
Фильм Веры Сторожевой «Путешествие с домашними животными» получил «Золотого Георгия» на Московском международном кинофестивале 2007 года и, что называется, ввинтился в прокат - при том, что прессу получил довольно кислую. Отчего-то задел многих российских критиков тот факт, что замысел картины не вполне однозначен, концепция противоречива, от подлинного реализма она вроде как далека.
Так ли?
...Молодая, но при этом очень похожая на бабульку в своем деревенском платке Наталья (Ксения Кутепова) доит корову под свирепым взглядом небритого мужика - мужа не мужа, работодателя не работодателя, но явно хозяина. Потом он без слов подхватывает бидон, тащит его к проходящему поезду, но, передав молоко проводнице и получив деньги, вдруг падает лицом вперед на сыру землю: преставился. Так для Натальи (как потом выясняется, отданной замуж в подростковом возрасте из детдома и оказавшейся сельхозрабыней) начинается новая жизнь. Работать теперь не к спеху, сквалыга-муж накопил достаточно денег - и отмучившаяся вдова с легкостью продает корову, чтобы приобрести плазменный телевизор и массу ярких нарядов. Носить их особо некуда, вся компания - коза да собака, но бывают случаи, когда молодая вдруг вырядится в ярко-красный костюм да выбежит к проходящему поезду, а то и прокатится с народом - чтобы, однако, вовремя соскочить с подножки: это ее добрые люди кинули на произвол судьбы, а животных бросать не полагается. Или наденет натуральное свадебное платье - и вперед через сельские пейзажи на дрезине: смотрится диковато, но мечтать, понятно, не запретишь. Естественным образом в ее жизни возникает мужчина - шофер Сергей (Дмитрий Дюжев). Он - особь с шармом, местный плейбой, оставивший семью ради гулянок, но к дикарке Наталье вроде прикипает. И тут, с точки зрения отдельных российских критиков, начинается несуразица: после акта любви Наталья, до того явно жаждущая пойти под венец (зачем же тогда белое платье?), приказывает, чтобы справный кавалер ушел - прямо среди ночи. А когда он сомневается в серьезности ее требования, палит из ружья - правда, для начала в пол. Вот так нескладно дальше и пойдет: он будет периодически наезжать, то один, то с пятилетней дочкой, строптивой маленькой принцессой - но Наталья окажется еще строптивей и в итоге прогонит завидного ухажера навсегда. По причине прозаической: детей от него не завелось. Сергей явно не виноват, дело в бедолаге Наталье - но ее сердца этот факт не смягчает. Дальше все разовьется по простой мелодраматической схеме: героиня явится в свой бывший детдом, одарит всех из щедрых продуктовых запасов и углядит среди сироток такого особого мальчика - диковатого и рыженького, как она сама. Ну и, конечно, заберет в свою глушь.
Я, признаться, не очень понимаю, что так смутило российских киножурналистов: фильм абсолютно, редкостно прозрачен. Конечно, свадебное облачение не стыкуется с желанием пристрелить кавалера, но чего уж тут не понять: властность Сергея угадывается сразу. («Подай соль!» - резко произносит он за столом, тут же раскрывая карты и достаточно живо напоминая о муже, но не для того же судьба преподнесла закрепощенной душе радость избавления от зверя, чтобы лезть в другой хомут...)
Амазонок-феминисток откровенно не люблю: бряцать принадлежностью к слабому полу как доспехами - дело глупое и жалкое. Но у героини Веры Сторожевой не та гордость и цели вовсе не те: совершенно очевидно, что она хочет проснуться, достучаться до себя. Веснушчатый заморыш получил право быть женщиной - потому и с тертым-битым Сергеем она ведет себя отнюдь не как детдомовская зашоренная девочка. А то, что цель конечная вроде банальная, бабская - завести ребеночка, - так все живое на этой «банальности» стоит, куда деваться.
Конечно, при желании можно придраться к некоторой искусственности, рафинированности обстоятельств: героиня оказывается свободна, одна, при доме, при деньгах, в то время как большинство нестоличных россиян сейчас мается в провальной нищете. Но ведь художественное кино не обязуется поставлять зрителю исключительно правду, замешанную на правдоподобии. Нынешнее российское киноправдоподобие - это по большей части бандитские разборки, потому экранная жизнь, свободная от коммерции и стрельбы, может показаться кому-то надуманной либо пресноватой. Между тем как она у Сторожевой - просто жизнь, на которую очень неплохо делать ставку. Для иного зрителя, подуставшего от надменного «авторского кино» с его запрограммированной скукой и ложной многозначительностью, картина Веры Сторожевой может оказаться просто-таки отрадой.
Не бывает?
...Советское захолустье образца 1984 года. В районной клубной дискотеке танцуют подростки, вид которых резко контрастирует с вызывающе обшарпанными стенами. Молодой, слегка подвыпивший человек Валерий приглашает на танец подругу своей девушки Анжелику (Агния Кузнецова), потом спешно «добирает» из плоской фляги в мужском туалете, но и этого оказывается мало, и он везет новую приятельницу на своей машине на некий заброшенный хутор, где можно разжиться бутылкой. А там - персонажи один странней другого. Умный и злой хозяин Алексей (Алексей Серебряков) ненавидит советскую власть и мечтает о Городе Солнца на одном отдельно взятом клочке земли - своем. Дорвавшись до любимой темы социальной справедливости, он вусмерть разит крамольными речами случайного гостя - преподавателя атеизма Ленинградского университета, придурка-коммуняку Артема Николаича (Леонид Громов) , боящегося за свое кресло, как за собственную жизнь. Молчаливая жена хозяина Антонина (Наталья Акимова) кормит всех грибным супом, явно никому из пришедших не радуясь. Откуда бы ему тут взяться, но наличествует и симпатичный работник-вьетнамец Сунька (Михаил Скрябин), который без слов берется за любое дело и среди ночи в охотку чинит машину профессора-атеиста. Есть и еще один персонаж - бессловесный и безымянный, с болезненным костистым лицом, который окажется...
Наслышанный зритель уже готов к сценам насилия и ужаса - и ожидания не обманут, хотя лучше бы обманули. Бессловесный Журов (Алексей Полуян) окажется большим милицейским чином, это выяснится через весьма короткое время, за которое рухнет былой мир глупой доверчивой Анжелы, кончится жизнь добряка-вьетнамца и сделает крутейший кульбит судьба хозяина хутора. Доморощенный Кампанелла отбывал на зоне срок с костистым, чего-то ему задолжал и сильно недоучел, что при нынешнем запредельно высоком положении бывшего лагерного дружка нельзя, никак нельзя в его присутствии класть глаз на красивенькую дуреху-девчонку...
В титрах режиссер Алексей Балабанов (он же сценарист) благоразумно обозначил историю как правдивую, основанную на реальных событиях, ожидая, видимо, что в него полетят камни. За что? За то, что зрителям предлагается увидеть изнасилование девственницы бутылкой, потом - надругательство над ней же, прикованной к кровати, где лежит разлагающийся труп ее жениха, доставленный в цинковом гробу из Афганистана - к великой радости маньяка-мучителя... Такие архетипы, и после этого зрителю предлагается жить дальше... С подлинным верно - и подлинность действия подтверждает телехроника с маразмирующим Черненко, чередующаяся с ангельским пением «Песняров», «Ариэля» и Юрия Шевчука (попавшего в фильм по хронологической ошибке, но суть не в этом). Далее придет мстительница Антонина, порешит нетопыря-мента, но девчонку не освободит, оставит прикованной при трех трупах: третий - зек-алкаш (в невероятном исполнении Александра Баширова), использованный маньяком-импотентом в жуткой оргии и им же застреленный. А в кухне будет блаженно улыбаться испитая бабка, ментова мамаша: Хичкок просто отдыхает...
Описанную выше сцену назвали квинтэссенцией советской эпохи, ее визуальным портретом - и это чистейшая правда, хотя и очень, очень страшная, и вряд ли кто из наших соотечественников, не забывших империи и ее нравов, скажет, что наверчено. Беспомощное «Не бывает!» может вырваться не из претензии к неправдоподобию - от отчаяния перед черным провалом Вселенной, именуемой «гомо советикус». Придумать пересказанное выше достаточно сложно: самые жуткие сцены, как показывает жизнь, она сама и режиссирует... До какой крайности прогнил перед распадом совок, до какого отчаяния и осатанения дошли люди и в каком количестве расплодились при этом беспределе нелюди - известно.
Но почему же в зрителе, даже не любителе слащавых мелодрам, даже серьезно «насмотренном», вызревает стихийный протест? Да потому, что живой российский классик Балабанов верен себе: он совершенно очевидно любуется злодействами. Тот, кто не творит масштабное зло, у него словно стерт - а маньяк велик и могуч. И идейный герой Серебрякова силен - только он никакой не Кампанелла, а чистой воды обитатель зоны, «блатота»: в его Городе Солнца словно никогда не наступает рассвета, и выражение лица у него волчье, и таковы же намерения попользоваться глупой девкой, не обращая внимания на жену. А спирт льется рекой не от ненависти к коммунистам-погубителям, не потому, что надо заливать какое особое горе, а потому, что это товар, и потому, что напиваться и спаивать ему нравится. Вот и вся высокая идейность якобы просветленного утописта.
Но где же катарсис, во имя которого создаются произведения высокого искусства? А нет его, катарсиса, видимо, потому, что ни один из героев не является носителем света в конце тоннеля. Равно как и сам режиссер Балабанов - человек, безусловно одаренный, но открыто тенденциозный в преклонении перед силой и величием в сравнении с ничтожеством прочего дохленького мира (один «Брат-2» чего стоит...). Но в кинематографической зоркости ему не откажешь. Нет очищения - зато есть жуткая и точная метафора, из брюха самолета выносятся гробы - и тут же по команде в то же отверстое жерло бегут новобранцы, очередное пушечное мясо. По времени данный эпизод относится примерно к середине действия, но никакого разделения на «до» и «после» не происходит: жизнь еще не подсказала.
...Величественная русская бабушка (восьмидесятилетняя оперная звезда Галина Вишневская) приехала в Чечню навестить внука-офицера, находящегося в действующей федеральной армии. Она устраивается на ночлег в месте дислокации части, потом ходит среди солдат, требует, чтобы ей показали чистку оружия, дали проехаться на танке. Странная, не характерная для места военных действий свобода передвижений приводит бабушку на базар, где она знакомится с туземным населением, заводит интеллигентную подругу из местных, гостит в ее доме. Потом бабушка с внуком заведут беседу, где прозвучит намек на их сильную породу. В итоге бабушка Александра (нарциссизм режиссерского упоения собственным именем - или совпадение?) уедет.
Все, да не все. В аннотации к фильму говорится буквально следующее: «Ни один из живущих кинорежиссеров не был так одержим состоянием русской души, как Александр Сокуров. Внутренняя мощь «Александры» - размышление о цене войны. Александра - это сама мать-Россия, прямая и резкая, с мрачным юмором, совершенно не запуганная...».
В особое состояние души главной героини очень хочется верить, но говорит она какими-то обрывочными неестественными фразами, вроде: «А-а, это, да...», «Вон, там, огни...», «Грязно там...», «Покажи ребят, мне это важно...», «Ну, давай-давай...» - в смысле подсоби влезть на танк. Ни одного естественного для бабушки вопроса внуку не задается - с самого начала поездка Александры весьма походит на инспекцию большого, но несведущего начальства или на неуместную экскурсию. Лояльному отношению местного населения к родственнице оккупанта можно только дивиться - чистой воды инсценированная братская дружба образца еще живой империи.
Фирменная сокуровская мета весьма ощутима: сцены донельзя затянуты, камера зависает на одном предмете или плане, герои говорят или как, простите, подвыпившие, или донельзя казенно. И чеченцы, и русские то и дело используют в разговоре старомодную частицу «-то». Мальчик-подросток Ильяс обращается к Александре со странной для ребенка заданной фразой: «Отпустите нас. Мы больше не можем!» Сама Александра, до того ведущая с внуком разговоры совершенно беспредметные, выдает ему под конец совершенно сокрушительное: «О Родине думать надо!» В контексте миссии, исполняемой Денисом в Чечне (он приходит с задания с характерно отбитыми костяшками пальцев), это звучит чудовищной двусмыслицей, вызывая отвращение, - таким подкисшим кажется этот малоубедительный винегрет из специфического чеченского свободолюбия и российской великодержавности, традиционно рядящейся в тогу защиты слабых...
В ночном диалоге бабушка намекает на некую прошлую жизнь, когда она, похоже, была сильно занята, а теперь хочет «пожить для себя». Не очень понятно, почему для изречения подобных мелковатых сентенций надо ехать в воюющую Чечню. Собственно, военных действий в картине нет - не любит Сокуров батальных сцен, он занят внутренним миром героев. Но ничему из происходящего на экране не веришь - все донельзя натужно, неправдоподобно и безжалостно узнаваемо по прошлым, так напоминающим одна другую лентам мэтра. Дежурный образ матери родины с самого начала приобретает выраженную злую карикатурность, как тут не вспомнить «Родина-мать зовет»: конечно, зовет - тех своих детей, кого еще не сожрала...
Американцы себе верны: они всякий раз пускают по поводу Сокурова пузыри и с почти детской готовностью принимают его длинноты за философские глубины. Вот и на этот раз «Нью-Йорк таймс» назвала «Александру» «концептуально неистовой, беспрецедентно прямой и увлекательной историей». Словно иллюстрируя этот щедрый аванс, на пресс-просмотре солидный американский дяденька, сидящий рядом со мной, явственно всхрапнул. Миловидная дама с другой стороны не храпела, но глаза ее были однозначно закрыты. Я не вру и не передергиваю. Впрочем, следите за афишами и, если есть желание, убеждайтесь сами.
Мелодрама, чернуха, притча... И это все о нем - о российском человеке, которому как-то по-особому не везет на нормальную, достойную жизнь. Одни повествуют об этом честно, другие - пугающе, третьи - лакировочно. На мой взгляд, нехитрая «бабская» мелодрама Веры Сторожевой говорит о душе куда внятней Балабанова и явно достойней Сокурова. Но есть ли у рецензента право упрекать устроителей программы в неком «неправильном» выборе картин? Я себе такого права не даю: и отрицательный результат - результат. Правды российской энтропии в карман не спрятать даже в декорированной притче. Несчастная, вечно подопытная личность вышла из клетки привычного советского микрокосма «человек - коллектив - общество» и попала в полный вакуум, сравнимый разве с цветаевским страхом о неприкаянности души, летящей во вселенском холоде. Пристанет ли эта истерзанная душа к берегу обетованному?
Об этом будет другое кино. Давайте надеяться.
comments (Total: 1)