Пират

(Рукопись, найденнаЯ в старинной бутылке)

«... дверцы шкафа противно заскрипели, и усатая физиономия уставилась на меня налитыми кровью глазами.
- Так вот, где ты, каналья, спрятался, - зловеще проговорила физиономия и протянула огромную руку.
- Не убивайте его, супруг мой! - заверещала Розалинда, бегая за его спиной в платье с незатянутым корсетом.
- Как не убивать? - возмутился супруг и развернулся лицом к жене. - Он мне рога... вот такого размера... а я его не убивай! Я и тебя убью, неверная!
Господин дю Труа качнулся в сторону супруги, ухватил ее за юбку и потянул на себя. Что-то затрещало, Розалинда охнула и осталась стоять в прутьях кринолина. Ткань, обтягивавшая обручи, шелковым штандартом поникла в руке господина рогоносца. Перед нашим взором предстали розовые ляжки мадам в чулках с подвязками.
- Ах, бесстыдница, без панталон шастаешь! - проревел ревнивец, набычил шею и громко засопел.
Розалинда взвизгнула и проворно юркнула за полог кровати, а я воспользовался всеобщим замешательством и бросился к окну. Снежным барсом я перемахнул через горшки с геранью и шлепнулся на булыжную мостовую, вознося благодарственную молитву Пресвятой Деве Марии за спасение. Но молитва моя была преждевременной. Горшки с геранью посыпались с подоконника, и господин дю Труа вывалился вслед за мной.
- Ну, каналья, берегись! - заорал он, выхватывая нетвердой рукой шпагу из ножен.
Запоздалые пешеходы шарахнулись в стороны. Я вскочил и понесся по улице молодой ланью. Тяжелые шаги преследователя бухали за моей спиной. Страх гнал меня во всю прыть, не разбирая дороги. Господин дю Труа грязно ругался сзади и время от времени делал выпад шпагой, нанося мне чувствительные уколы в одно деликатное место.
Улица петляла между домами, становясь все уже и темнее. Респектабельные кварталы сменились ночлежками и подозрительными притонами. Пахло помоями и тухлой рыбой. Людей прибавилось, но вид их не внушал доверия. Господин дю Труа не отставал. Я задыхался от ужаса и мысленно прощался с дорогой матушкой. Но тут Пресвятая Дева Мария сжалилась надо мной. Преследователь поскользнулся и растянулся в зловонной луже во весь рост. Я же ловко проскочил в какую-то подворотню, протиснулся в дыру в деревянном заборе, проскакал по штабелям бревен, споткнулся и ухнул в неглубокий колодец.
Нервная дрожь сотрясала мои члены, слезы безостановочно орошали лицо, а деликатное место и сбитые в кровь ноги саднило. Вот так я и оказался один-одинешенек в бочке из-под вина, по недосмотру оставленной открытой на территории портового склада. Несчастный горемыка, в одних исподних кюлотах, без чулок и башмаков, без камзола, шелкового жилета, рубашки с кружевными манжетами и галстука. И без единого медяка. Жалкий скиталец...
... очутился на пиратском корабле. Черный флаг с черепом и перекрещенными костями взвился на мачте, и последние надежды растаяли туманом. По молодости лет и скудности мускульной силы меня определили юнгой.
Ах, как опечалилась бы матушка, увидев меня в компании людей грубых, дурно пахнущих и без изящных манер. Готов побиться об заклад, ни один из них не знаком с трудами великого Вольтера. Матросы разговаривали на мало понятном языке, который изобиловал словами, не предназначенными для уха молодого человека благородного происхождения. Мне удалось запомнить несколько: «рангоут, фор-бом-брамсель, фор-бом-брам-стеньга, кливер, косая бизань, склянки, гальюн, камбуз».
Капитана нашей баркентины «Черная каракатица» я видел только один раз, но и этого было достаточно, чтобы понять безнадежность моего положения. Худой верзила на деревянной ноге и с глазами хладнокровного убийцы лично наблюдал за казнью судового лекаря. Я заметил сладострастную улыбку на его зловеще перекошенном лице, когда беднягу сбросили за борт. Жалобные крики жертвы, казалось, доставляли ему радость. Капитан в притворной скорби перекрестился, но вдруг издал нечеловеческий стон, ухватился за щеку и скрылся в своей каюте.
Но поистине страшным существом на корабле был боцман. Его огромная фигура, волосатые руки, маленькие глазки и оттопыренные уши наводили на меня мистический ужас. Пронзительные трели боцманской дудки пригвождали мои ноги к палубе, руки вытягивались по швам, а язык прилипал к нёбу. Не иначе как в звуках обыкновенного свистка имелась чародейская сила. Боцман носился по палубе, как коршун, раздавая тумаки нерадивым матросам. Не дай Бог, увидеть его во сне! Но особенно жуткое впечатление он произвел на меня вчера вечером, часов в восемь, когда выскочил из палубной надстройки кормовой части корабля и истошно заорал, перекрывая шум снастей, команды и ветра:
- Собачье отродье, кто спер сигнальные флажки?!!
Конечно, никто не ответил на столь невежливое обращение. Матрос с круглой серьгой в ухе, который стоял рядом со мной, с большим вниманием проверял качество заплаты на рукаве. Именно тогда меня посетило видение, будто несчастный скиталец...
... пристально вглядывался в морскую даль. Трехмачтовая шхуна с косым парусным вооружением и с флагом нейтральной страны на грот-мачте двигалось на зюйд-зюйд-вест проворными галсами.
Капитан, стоя на квартердеке, не отрываясь, смотрел в подзорную трубу. Мрачная усмешка освещала его лицо, перекошенное уже в другую сторону, дьявольским светом. «Черная каракатица» под гротом, фоком и брамселями неслась вслед за торговым судном. Матросы точили сабли и забивали пули в пистоли, предвкушая жаркую потасовку и богатую добычу.
До «торговца» оставалось всего пару кабельтовых, когда тот повернул оверштаг, привел в крутой бейдевинд, лег контргалсом и дал залп из пушек. К счастью, ядра перелетели через борт и не причинили баркентине ущерба.
- На абордаж!!! - взревел боцман и первым подал пример, раскрутив над головой конец с кошками и ловко метнув его на палубу противника.
- На абордаж!!! - подхватили матросы во всю мощь своих глоток.
Я тоже хотел присоединиться к атакующей стороне, но почувствовал настоятельную необходимость наведаться в гальюн. Мой нежный организм намекнул, что кок опять сунул в матросский котел несвежую солонину. Кто-то возился в соседнем отсеке. Выходит, не я один стал жертвой недобросовестности и разгильдяйства. С палубы доносились крики, стоны, пистольные выстрелы, ругань и звон сабельных ударов.
Мой организм почувствовал себя лучше, и я покинул убежище. К сожалению, сражение уже завершилось. Из трюма «торговца» вырывались языки пламени и черные клубы дыма. Пленных не брали по причине экономии съестных припасов. Мы на всех парусах двигались в сторону захода солнца, с минуты на минуту ожидая взрыва пороха на тонущей шхуне. Матросы бинтовали друг другу конечности. Три тела, зашитые в парусину, спустили за планширь. После второй полувахты боцман распределил добычу (мне достался чей-то ночной колпак), и мы отпраздновали победу доброй чаркой грога.
Веселье было в самом разгаре, матрос с круглой серьгой в ухе исполнял жалостливую мелодию на губной гармонике, зрители смахивали со щек скупые мужские слезы и шмыгали носами. Наш куртуазный отдых нарушил боцман. Он выбежал с полуюта, страшно вращая глазами.
- Собачье отродье! - грозно потрясал он кулаками. - Кто спер у капитана подзорную трубу?!!
Никто не отозвался на столь грубый выпад человека, не знакомого с изящными манерами и вежливыми оборотами речи. Матрос с круглой серьгой в ухе усердно продувал отверстия в губной гармонике. Знала бы матушка, в каком обществе вынужден коротать дни ее единственный сын! Одинокий скиталец...
... уныло драил палубу. Уже неделю стоял полный штиль, судно медленно дрейфовало в безбрежном океане. Солнце палило немилосердно, команда от безделья роптала.
Пробило восемь склянок, и на полубаке показался боцман. Он заливисто просвистел в дудку и объявил, что завтра наша «Черная каракатица» пересечет экватор. Что тут началось! Лень и недовольство сменились бурной деятельностью. Я носился по палубе, поднося бумагу, чернила, рыболовную сеть, иголки, нитки, ножницы, парусину и прочая, наливал в бочку из-под вина забортную воду и выполнял другие бессмысленные поручения.
Утро началось с появления на судне постороннего человека. Он вскарабкался на борт и прямо в мокром наряде, состоящем из лоскутов разрисованной ткани и мочала, отправился на квартердек, имел там приватную беседу с капитаном, который находился в добродушном настроении. В пришельце я с трудом признал матроса с круглой серьгой в ухе.
Дальнейшие события не поддаются пониманию моим мыслительным веществом. Судите сами. Из трюма вышла целая группа людей в самодельных маскарадных костюмах. Процессию возглавлял незнакомец с веревочной бородой, в жестяной короне и мантии из рыболовной сети. Рядом с ним находился некто, изображавший особу женского пола. Сия «дама» с нарумяненными щеками, фальшивым бюстом и пышным париком из мочала держала в руках сверток, из которого раздавался поросячий визг. Сопровождавшие персонажи также выглядели премерзко.
Незнакомец в короне уселся в кресло, вынесенное из кают-компании, назвался Нептуном и повелел крестить новичков соленой водой. Нескольких матросов, в том числе и меня, под хохот и улюлюканье безжалостно окунули прямо в одежде в бочку с водой. Сам капитан, подвязав распухшую челюсть шарфом, наблюдал возмутительный фарс, кривя тонкие губы в мерзкой ухмылке.
Досаду от бесцеремонности обращения с моим единственным костюмом скрасила чарка грога, выданная команде сверх положенной. Я завернулся в кусок парусины, а куртку и штаны разложил для просушки на бухте каната. Матрос с татуировкой по всему торсу весело отплясывал чечетку, когда на палубе появился боцман.
- Собачье отродье! - побелевшими губами проговорил он. - Кто спер секстан?
В ответ на его бестактный выпад поднялся легкий ветерок, предвещавший полные паруса и бурную струю кильватера. Матрос с круглой серьгой в ухе внимательно следил за полетом альбатроса. Вот, сильная птица, гордый скиталец...
... кричал во все горло:
- Земля!!!
Мы, наконец, оторвали взгляд от боцмана и недоверчиво уставились на впередсмотрящего. Тот приплясывал от радости и тыкал пальцем справа по борту. Оцепенение все еще не покидало команду. Мы не знали радоваться нам или горевать. Страшные несчастья обрушились на «Черную каракатицу» в одночасье.
Все началось с того, что у капитана опять разболелись зубы. Он рычал раненым зверем и безостановочно бегал по квартердеку. На судне царили образцовая дисциплина и гробовая тишина. И вот, когда боль была особенно нестерпимой, капитан так разогнался на своей деревянной ноге, что не успел дать задний ход у борта и упал в воду.
Вахтенный, конечно, закричал: «Человек за бортом!». Все бросились спасать капитана, образовалась неразбериха, кто спускал шлюпку на воду, кто бросал конец или спасательный круг. Наши старания оказались тщетными. Помощь капитану не потребовалась. Его участь решили кровожадные создания, вот уже несколько дней сопровождавшие баркентину. Акулы преследовали судно в надежде на новое угощение после того, как четыре самых прожорливых матроса покинули нас в парусиновых саванах, а вслед за ними очутился в воде кок с остатками вконец протухшей солонины.
Треугольные плавники зловеще кружили вокруг деревянной ноги, тихо покачивавшейся на волнах. Вот так наше судно осиротело.
- Кха, - прочистил горло боцман. - Назначаю капитаном корабля себя! - заявил он, но некоторые матросы посчитали такое действие грубым нарушением пиратского устава.
На палубе произошла небольшая перестрелка, и смутьяны оказались в меньшинстве. Их быстро усмирили и отправили за борт вслед за безвременно усопшим капитаном. Нас осталось всего пятнадцать человек команды. Боцман велел всем раздать по чарке грога и удалился под полуют. Однако через непродолжительное время вернулся на палубу, нетвердо держась на ногах. Он привалился к переборке и помассировал тельник с левой стороны груди.
- Собачье отродье, - просительно взглянул он на изумленных пиратов. - Кто спер компас?
Все молчали, не в силах постичь столь разительную перемену в поведении боцмана. Матрос с круглой серьгой в ухе с интересом рассматривал брам-стеньги. Именно в этот момент и раздался крик впередсмотрящего: «Земля!!!». Неужели Пресвятая Дева Мария услышала наши молитвы? Всего один день перехода и «Черная каракатица», как усталый скиталец...
... оказался необитаемым.
Мы пришвартовались в маленькой бухточке с подветренной стороны острова. Трое остались на вахте. Остальные матросы во главе с боцманом переправились на берег. Мы несли три тяжеленных сундука, набитые золотом, деньгами и драгоценностями.
Безымянный остров встретил нас неприветливым шелестом девственного леса, рыком диких зверей, шипением ядовитых гадов, безумолчным гомоном птиц и звоном надоедливой мошкары. С огромным трудом, испытывая невероятные лишения, потеряв половину людей, мы добрались до вершины горы, напоминавшей жерло вулкана. В маленькой пещере, рядом с входом в которую росло кривое дерево, боцман распорядился спрятать сокровища. Как самому грамотному матросу, он доверил мне важное дело: составить зашифрованную карту.
Я не стану описывать наш обратный путь. Скажу лишь, что мы заблудились и угодили в непроходимое болото, кишевшее гигантскими пиявками. До бухты смогли добраться лишь боцман и я. Жестокая лихорадка трепала его некогда сильный организм. Он опирался на мое плечо и с трудом передвигал ноги.
На берегу боцман обессилено повалился на песок. Мелкие волны ласково шелестели в бесконечном движении, баркентина мирно поскрипывала снастями. Чайки кружили в голубой выси, и соленый ветерок приятно остужал мое загорелое лицо.
- Собачье отродье, - прохрипел боцман из последних сил. - Кто спер мою дудку?
Я ничего не ответил ему, так как не понял, к кому он обращался. Матрос с круглой серьгой в ухе еще на первой половине пути нашел свое успокоение в глубокой расселине, неловко споткнувшись об мою ногу.
Боцман закатил глаза, дернулся и затих. Я прикрыл ему веки и прочитал молитву. Вот и еще одна душа, как бесплотный скиталец...
... поразил меня тишиной. Чайки тревожно кричали в вышине, и бегучий такелаж зловеще позвякивал, отчего спина покрылась мурашками.
Я нашел их на полубаке. Все трое были мертвы. Тщательно обследовав «Черную каракатицу», я понял причину их гибели. Матросы нарушили устав и вскрыли замок ахтерлюка. Бочка с ромом была пуста. Очевидно, пираты напились, поссорились и подрались. Все они скончались от смертельных ран.
О, горькая моя судьба! Как опечалилась бы матушка, увидев меня в столь безвыходном положении! Обладатель несметного богатства, я был вынужден влачить нищенское существование посреди океана. О, если бы Пресвятая Дева Мария сжалилась надо мной и послала какое-нибудь судно для моего спасения!
Чтобы чем-то занять себя, я достал свой рундук, откинул крышку и выложил на палубе свои сокровища: самый красивый из сигнальных флажков, чей-то ночной колпак, подзорную трубу, секстан, компас, боцманскую дудку и зашифрованную карту тайника. По какому-то наитию я приложил подзорную трубу к глазу и ахнул. В сторону острова двигалось судно. Трехмачтовый военный фрегат с французским флагом на гроте, на всех парусах мчался со скоростью не менее восьми узлов. От радости я вскочил на ноги и запрыгал, как сумасшедший бабуин. Спасен!!!
Фрегат уже был в нескольких кабельтовых от входа в бухту, когда я опять поглядел в трубу и охнул. На квартердеке рядом с капитаном стоял мужчина в шляпе с богатым плюмажем. Он опустил свою подзорную трубу и злорадно ухмыльнулся. Усатая физиономия господина дю Труа подмигнула мне правым глазом!
Неужели вновь, как Агасфер, как вечный скиталец...»