Дмитрий Хворостовский: На сцене чувствую себя оголённым нервом

Культура

Представлять читателям Дмитрия Хворостовского по меньшей мере наивно. Современное искусство без этого имени просто немыслимо.
- Дмитрий Александрович, для начала хочу процитировать вас, “интернетовского”: “Все знают, что перед выступлением меня лучше не трогать...” Ваш ближайший концерт состоится в Большом зале Московской консерватории 3 октября, правильно? Вы согласились побеседовать со мной, значит, это интервью - не перед выступлением? Это я подстраховываюсь на всякий случай... Итак, первый вопрос: ваши предки - сибиряки по рождению или, как это часто бывало, ссыльные польские революционеры и тому подобное?
- Я и перед выступлением вполне контактный человек, так что зря подстраховываетесь (смеется). Сибиряков по рождению среди моих родственников довольно мало, разве что со стороны одной из моих прaбабушек, потомственной казачки. Отец другой бабушки был из немцев Поволжья, в приснопамятные годы его сослали в Сибирь. Есть в нашем роду (со стороны мамы) и татары, и упомянутые вами поляки. А с отцовской стороны – украинцы и поляки, а фамилия наша – украинская.
- У известного поэта Риммы Казаковой есть относящаяся к сказанному вами строчка: «Интернационал у нас в крови»... В концерте 3 октября вы исполните Сюиту Шостаковича на стихи Микеланджело Буанаротти. Вы будете петь по- итальянски или в переводе на русский язык?
- Шостакович написал музыку на русский текст, и традиционно эта сиюта исполняется по-русски. Лишь один раз известный немецкий певец Дитрих Фишер – Дискау пел Микеланджело по- итальянски. Не могу сказать, что это было очень хорошо.
- Коль скоро мы заговорили о стихах, вы пожаловались как-то, что для вас каторга их запоминать. При вашем-то необъятном репертуаре - не наговариваете ли вы на себя?
- Одни стихи отличаются от других своей доступностью, значимостью, художественной ценностью. Я сделал несколько песенных программ. Стихи довольно многих песен, увы, не слишком высокого качества, поэтому совершенно не лезут в голову. Вообще куплетная форма стихотворений меня не очень-то вдохновляет.
- Вы даете немало благотворительных концертов, в том числе минувшей весной в Карнеги-холл вместе с Анной Нетребко. Интересуетесь ли вы, куда, кому конкретно идут собранные средства? Ну если не вы – человек очень занятой - то ваши помощники?
- В 90-е годы, вернее, до конца 90-х годов, практически все концерты, которые я давал в России, были благотворительными. Но прослеживать, куда пошли собранные деньги, я не люблю, потому что... Ну просто не хочу расстраиваться. От концерта в Карнеги-холл с Аней Нетребко деньги, вероятнее всего, попали по назначению, потому что организовала концерт очень приличная фирма.
- В минувшем сезоне в Метрополитен-опера вашей партнершей в “Евгении Онегине” была Рене Флеминг. А нам, русско- американской публике, слышался в партии Татьяны голос Анны Нетребко - с её неподдельным драматизмом и актерским мастерством... Нет такого проекта – Дмитрий Хворостовский и Анна Нетребко в “Евгении Онегине” или другой опере?
- О таком проекте со стороны моего менеджмента я не слышал. Аня, скорее всего, предполагает спеть эту партию, но говорить с полной уверенностью о её репертуаре я просто не могу, не имею права. Аня прекрасно справилась бы с этой ролью - и в голосовом, и в драматическом плане она была бы очень органична в роли Татьяны. В общем, давайте вместе наберёмся терпения.
- Хорошо. Для вас существуют профессиональные музыкальные барьеры, которые вы, на ваш взгляд, пока что  не преодолели? 
- Конечно, есть масса непреодоленных вещей – это во-первых. Во-вторых, каждый выход на сцену – это бой с открытым забралом. Никакие твои регалии, заслуги, записи, недавний успех ни в коем случае не должны влиять на твоё состояние на сцене в данный момент. Туда ты выходишь, как оголенный нерв, а представить себе нерв, увешанный орденами, медалями, грамотами довольно трудно, согласны? (Смеется).
- Да уж, хотя Леонид Ильич, говорят, петь любил... Как вы преодолеваете проблемы интерпретации, например, в дуэте? Пересматриваете свою трактовку или стараетесь убедить партнера в своей правоте? Как приходите к соглашению?
- Это происходит автоматически - как в любом человеческом  диалоге. Если со стороны партнёра идет иное восприятие, то твоя интерпретация меняется в том же ключе. Конечно, какой-то определённой концепции, которую ты хорошо знаешь, продолжаешь придерживаться, но случается, что новый партнер тебя приятно огорошивает, ты начинаешь искать новое, от чего тебе делается по-настоящему, по-музыкантски и по-актерски, интересно. 
-Вы с женой Флоранс уже дебютировали, кажется, как дуэт? Ваше совместное творчество продолжится?
- Сейчас нам с женой надо встать на ноги – и в прямом, и в переносном смысле слова: у нас три месяца назад родилась дочь Ниночка. И жена, конечно, сейчас  занята. Но о дуэте мы  не забываем. К сожалению, от концерта, который должен был состояться в Москве, Флоша, в силу своего тогдашнего положения, отказалась. Его пришлось перенести. Жена уже давно начала заниматься с известным нью-йоркским педагогом, и я уверен, что скоро она достигнет вполне профессиональной кондиции, и мы сможем с ней вместе выступить. Скорее всего, это случится уже в Соединённых Штатах.
- Какая партия для вас самая трудная с эмоциональной и технической точек зрения?
- Пожалуй, назову все-таки оперу “Риголетто”. Не только для меня, но и для многих баритонов эта опера наиболее трудная, наиболее энергоемкая. Петь необходимо с какой-то долей холодного расчёта, потому что пение с полной отдачей может тебя просто измотать – и морально, и физически. Не исключены просто физические повреждения голосовых связок. Я спел три или четыре постановки этой оперы и не могу сказать, что делаю это легко: всегда нужно быть настороже, не отпускать свои эмоции – это, повторяю, может закончиться плачевно. Я, если угодно, даже побаиваюсь этой оперы.
- Галина Павловна Вишневская открыла в Москве оперную студию. Не хотите ли последовать ее примеру? География значения не имеет...
- Не имею на такой поступок ни времени, ни права. Пока что всё моё время принадлежит моей певческой деятельности. Даже на мастер-класс у меня нет времени. А чтобы заниматься такой подвижнической деятельностью, как Галина Павловна, мне нужно просто уйти на пенсию, то есть подождать лет двадцать (смеется).
- Но в принципе вы такой деятельности для себя не исключаете?
- Все-таки певческий век недостаточно долог и достаточно непредсказуем. Всякое может статься - со здоровьем, с голосом и так далее. И придётся пересматривать свои позиции, заняться деятельностью такого рода, о которой ты раньше и не помышлял. Я даже немного суеверно побаиваюсь всего этого.
То, что делает Галина Павловна Вишневская, - великое подвижническое дело. Деятельность школы довольно успешна. Я пел в ней сразу после её открытия... Школа продолжает бурлить, функционировать. Надеюсь, так будет всегда.
- Вы, я думаю, встречались с Лучано Паваротти. Говорят, он был замечательным человеком, а не только великим певцом?
- Об этом я могу говорить только понаслышке, поскольку мы не были друзьями, часто не встречались. Я остаюсь почитателем его огромного, непревзойдённого таланта. С самого детства был заворожен красотой и удивительной чистотой, искренностью его голоса. Всегда ловил себя на мысли, что мне не хочется с ним знакомиться, чтобы, не дай Бог, не разочароваться. Я был просто слепым обожателем его таланта. Я поистине скорблю о его уходе. Знаю многих людей, которые были освещены светом его личности. Он дарил им своё тепло, любовь. Они – мои друзья, поэтому я могу сказать, что мы с Лучано тоже отчасти были друзьями. Он знал обо мне, мы с ним вместе пели, он следил за моим искусством, за моей карьерой. Подобного феноменального голоса, искреннего, чистого артистизма, пожалуй, не было ни в ХХ веке, ни в текущем ХХI.
- Дмитрий Александрович, выслушав ваш взволнованный монолог памяти великого артиста, я подумал: почему бы вам не начать писать вот такие портреты, возможно, даже книгу воспоминаний?
- Об этом мне, честно говоря, даже не думается. Я не нахожу в себе того о чем мог бы рассказать людям. Хотя встречи с выдающимися людьми и были, и продолжаются. Но я никогда не писал – ни в детстве, ни в другие периоды моей жизни, никогда ни о чём не рассказывал, за исключением тех случаев, когда меня очень об этом просили. Поэтому пока что мой рот закрыт на замок (смеётся).
- Какие виды искусства, кроме музыки, вас вдохновляют? Какие книжки вы читаете, любите ли спорт?
- Безусловно, я гуманитарий, меня интересует литература, живопись, скульптура. В детстве я ею занимался, и с тех пор немного отношу себя к людям этой творческой профессии. Спорт? В последние годы я начал заниматься им очень активно, многое пересмотрел в своем отношении к спорту и к его значению в моей жизни. В последний год я очень изменился благодаря спорту. Много времени провожу в джиме, бегаю, плаваю. Мне даже кажется, что я потихоньку превращаюсь из артиста в спортсмена (смеется).
- Будем за вас болеть, Дмитрий Александрович. Что значит для вас семья, дружба, простые человеческие проявления сердечности, демократичности, благожелательности?
- Дружба, искренность, любовь, чистота отношений - для меня все. Любого вида предательство повергает меня в абсолютный шок. Еще - неискренность, которую в нашем деле встречаешь сплошь и рядом. Чистые, искренние люди для меня гораздо желаннее остальных. Наши с женой отношения – самое сокровенное, чем я дорожил и продолжаю дорожить.
- Ну и последний вопрос, Дмитрий Александрович: когда мы увидим и услышим вас в Соединенных Штатах?
- В конце октября или начале ноября начинается мой огромный американский тур, который называется “К России с любовью”. Программа интереснейшая, обширная, представляющая все жанры российской классической музыки. Я прилечу с семьей, оставлю её в Нью-Йорке, а сам проеду по всей Америке.