Немец

Литературная гостиная

Немец, тощий и худой,
Подавился колбасой.
Дразнилка.

На нашей улице, носившей громкое название Советская (Дедушка, вспоминая Шолом-Алейхема, называл её Касриловкой), жили вернувшиеся из эвакуации евреи. В детстве плохое забывается быстро, особенно если оно осталось позади. Забыв об эвакуационных невзгодах, мы рассказывали друг другу истории об удивительных местах, где нам пришлось побывать, спасаясь от немцев. Во всей нашей компании единственный, кто никогда ничего не рассказывал был мой дядя Генах, сын младшей бабушкиной сестры Двоси. Был он почти мой одногодок, поэтому дядей я его не называл. Для меня он был Генах и все. Мой закадычный друг.
 Двося не уехала с нами в эвакуацию, а осталась в Краснополье. Я тогда не мог понять почему она осталась. Спрашивал об этом бабушку, но она мне ничего толком не объяснила, сказав непонятное:
-Зи форштейт мор фор андэрэ!? Она понимает больше других!?А нарэшэ идинэ! Глупая еврейка! Зи глэйбт!? Она верит!?
 Когда мы вернулись в Краснополье, то узнали, что всех евреев немцы убили. И Двосю. И Генаха.
 И вдруг, где-то на второй месяц после нашего возвращения, под вечер, мой дядя, мой друг Генах появился на пороге нашего дома. Оборваный, худющий, повзрослевший. Мы смотрели на него, не узнавая, - тогда много бездомных бродило по местечку. И только бабушка вдруг закричала и бросилась к нему:
-Геначке, зуналэ, киндалэ!
Он прижался к ней и по его щекам потекли слезы. Я никогда не видел таких больших слезинок. Они катились по щекам, как мамины стеклянные бусинки...
Он поселился у нас и бабушка строго-настрого запретила нам расспрашивать его о прошлом.
-Кам цайт - ер ал дэрцейлт! Придет время- он все расскажет!- сказала она.- Алэйн! Сам!
И как мне ни хотелось его расспросить, я терпел.
Генах всюду ходил со мной как привязанный, словно он мой младший брат. Замкнутый тихоня, он никогда не ввязывался в драку, несмотря ни на какие обиды. Однажды, во время игры в ножик, он выйграл у Есика-Агоза пуговицу. Эта была хорошая пуговица, военная, со звездой. Игра есть игра и любой бы из нас, как ни жалко, отдал бы пуговицу. Но Еська на то и агоз (заяц)! Он неожиданно отскочил от Генаха и закричал:
-Ты немец! А немцам красную звезду никогда не получить! Немец! Немец!
Тощий и худой, подавился колбасой!
Генах побледнел, у него задрожали губы, несколько секунд он стоял, широко раскрыв глаза, потом внезапно закрыл их руками и побежал к дому.
Мы могли обзыватся любыми словами, но слова “немец” в наших дразнилках не существовало. Это было невозможное прозвище для еврея! Я сжал кулаки и бросился на Есика, и тот помчался от меня, как настоящий заяц, петляя с одной стороны улицы на другую. Я его почти догнал у ворот его дома, но тут выскочила его мама тетя Зина. Она набросилась на меня с криком:
-Хулиган, бандит, ройбер (разбойник)! Я все расскажу твоему папе! Это называется - сын учителя? Хорошенькое воспитание!
И тогда я ей все рассказал про Есика. Я ожидал, что она меня поймет. А она, подперев бока, хмыкнула:
-А что такого сказал мой Есик? Генах и есть немец! Самый настоящий! Можешь спросить у бабушки! –сказала она и, хлопнув калиткой, гордо скрылась за ней.
Я всегда верил взрослым, но на этот раз я не поверил тете Зине. Какой Генах немец? У меня не укладывалась это в голове. Это было невозможно. Мы все евреи. И Генах еврей. Другого и быть не могло. Это просто тетя Зина со зла сказала. Но почему-то после ее слов мне не захотелось возвращатся к ребятам. Мне захотелось увидеть Генаха. И я пошел домой.
Дома, кроме бабушки, никого не было. Бабушка удивленно посмотрела на меня: ведь Генах всегда ходил за мной, как хвостик.
 Я долго искал его, лазил в погреб, заглянул в сарай, в туалет за сараем, осмотрел все наши пряталки и наконец, наткнулся в огороде. У забора, за горой картофельной ботвы, которую за день до этого скосил папа. Неестественно скрутившись в комок он плакал, громко, навзрыд, вздрагивая, как малыши от раскатов грома. Я тихонько дотронулся до него:
-Ты что? Было бы с чего плакать? Мало что сказал Еська! Ему просто жалко было пуговицу. Но мы ее все равно отберем! - я секунду подумал, что еще сказать и добавил как можно увереннее:-Ты еврей! У бабушки можешь спросить!
 Генах повернулся ко мне и, не отнимая рук от лица, прошептал:
-Я-немец.
-Не ври!- возмутился я. - Какой ты немец?!
И тогда он поклялся:
-Честное сталинское и всех вождей!
Честному Сталинскому я не поверить не мог. И растерянно спросил:
-Если тетя Двося немка, значит и бабушка немка?
От собственных слов у меня дрожь пошла по телу. Ведь тогда выходило, что и я немец!
-Мамка не немка,-сказал Генах-Это татка у меня немец.
Я привык к его белорусским словам, но в ту минуту почему-то переспросил по-еврейски:
-Татэ?- и не дожидаясь ответа тут же добавил:-А ты его видел?
-Нет,- сказал Генах.-Но мамка мне его карточку показывала. Он летчик.
-Фашистский? - спросил я, будто это и так не было ясно.
-Фашистский кивнул Генах.-. Мамка говорила, его наши летчики учили.
-Какие наши?- совсем очумел я.
-Советские,- сказал Генах.
-Советские летчики фашистов учили?!- не поверил я.
-Он тогда не был фашистом,- сказал Генах и добавил,- а мамка там в столовой работала. Мамка тогда не в Краснополье жила, а в другом городе. Мамка говорила, что этот город называется Липецк. Я запомнил. И назвала она меня в честь его. Его так звали.
-Генахом?- ойкнул я.-Не ври! Немец от такого имени удавится.
-Генрихом,- сказал Генах. -Генрихов у фашистов ого-го сколько!
-Откуда ты все это знаешь?- спросил я. -Тебя же тогда на свете не было.
-Мамка рассказывала,- он отнял руки от глаз и, глядя куда-то поверх меня, добавил:- поэтому мы и не уехали с вами. Мамка говорила, что он приедет за нами. Как немцы пришли, мамка его фотокарточку на стол поставила. Рядом с дедом Нисаном.. И даже немцам ее показывала. А те смеялись. И она спрятала ее.
Он повернулся ко мне, как -то совершенно по-взрослому вздохнул, и сказал:
-А потом всех евреев расстреляли. И мамку, и меня.
-И тебя?- я вздрогнул.
-И меня,- повторил он.-Но пуля только плечо расцарапала. Семен-душегуб стрелял. Какой из него стрелок? Слепундра! И я ночью выполз. И все время бродил по деревням. Попрашайничал. Даже до Пропойска дошел. И вот вас дождался. Я знал, что вы вернетесь...
Его глаза опять стали влажными. Он прижался ко мне, и прошептал:
-Я не хочу быть немцем! Не хочу. Немцы плохие!
Я не любил до этого дня немцев, я ненавидил их,и если бы мне за день до этого кто-нибудь сказал, что я буду жалеть немца, не поверил бы. Но передо мной был самый настоящий немец и в тоже время мой друг, моя родня, немец, которого убивали немцы! И я сказал, неожиданно для Генаха и для себя:
-Бабушка знает, что ты немец, и любит тебя. У нее немцы убили двух братьев и сестру, а она все равно тебя любит. А любит она тебя потому, - я глотнул воздух, ища подходящее слово, и оно пришло ко мне и я буквально выкрикнул его:- Потому, что ты ХОРОШИЙ немец! Немцы бывают разные! И хорошие и плохие! - Я сказал даже больше, я сказал, что и евреи тоже бывают плохие и хорошие.
Я долго успокаивал его. В те минуты я сам верил и не верил в свои слова. Но мне очень хотелось в них верить. Очень. И ему хотелось верить мне...
Я старался его убедить, что немцы бывают разные и мне показалось, что он согласился со мной. Но когда через какое-то время ему понадобились метрики для школы и бабушка пошла получать новые, так как старые потерялись во время войны, Генах упросил её записать его евреем. И бабушка сделала это. Правда, вместо Генаха записала его Геннадием. Чтобы было более по-русски. Генах целый месяц носил метрики в кармане и всем показывал их, чтобы все знали, что он еврей. Он очень удивлялся, почему никто не разделяет его радость.
-В наши времена наш Генах - единственный еврей в СССР, который радуется, что он еврей,- грустно шутил дедушка.
.А времена и вправду были не простые. Шел тяжелый, страшный, последний сталинский год...

Рис. М. Беломлинского