Белая железная дорога

Как-то раз один Взрослый проснулся утром и понял, что если он сегодня куда-нибудь не уедет – хоть куда! ненадолго! во что бы то ни стало! – с ним случится что-то нехорошее.
Может быть, он разругается с начальством... Или еще с кем-то... Или вообще уволится с работы... Или...
Такое настроение у взрослых иногда бывает. Оно называется «надо сменить обстановку».[!]
Наш Взрослый ходил по квартире, бормоча странное слово «вочтобытонистало». С ним он умывался, завтракал, одевался, запирал дверь и спускался по лестнице.
И все время перебирал в уме города, куда ему хотелось поехать.
Поехать ему хотелось туда, где он оставил – там какой-то свой день, там – неделю, а там – даже несколько лет жизни. Тот город, надеялся сейчас Взрослый, вернет ему хоть немного из того, что он в нем оставил. В том, оставленном там и сям, была сегодня нужда.
Ну и вот, почти уже решив, куда он поедет, и сказав про свою работу «Будь что будет!», Взрослый ступил на крыльцо дома, где он жил. И остановился. Потому что на крыльце был нарисован меловой круг, а в середине его написано слово «Кишинев».
И прямо от крыльца начиналась железная дорога, она – рельсы и частые шпалы поперек – была нарисована мелом на асфальте. Дорога сворачивала в проход между домами и исчезала за поворотом.
Оказывается, чуть сделав шаг во двор, Взрослый очутился на вокзале!
Оставалось сесть в поезд.
Так он и сделал. И через мгновение двинулся по белой железной дороге, не зная, куда она его приведет и чем окончится его путешествие.
Через тридцать шагов (а может, через триста километров?) он увидел Киев. Это был меловой кружок, в котором было написано «Киев».
Взрослый остановился над кругом. Этот город он знал и ему всегда хотелось побывать в нем еще.
Он стоял над кругом и видел то знакомую улицу, то дом, то блеск широкой реки и далекую желтую полоску пляжа, то брусчатую мостовую... Киев был то летним солнечным, то зимним снежным; перед нашим Взрослым вдруг открывалась дверь в знакомом доме, в прихожей загорался свет и его друг, удивляясь и улыбаясь, протягивал ему руку...
Он снова был в Киеве. К нему привела его белая железная дорога...
Потом рельсы свернули на мостовую. Они нырнули под автобус, стоящий на улице, - Взрослому пришлось его обойти, - и пролегли (так, кажется, принято говорить о рельсах?) пролегли дальше.
За автобусом путешественник увидел «Ригу». В Риге он не бывал, Риги он не видал.
Тогда Взрослый, стоя над «Ригой», вспомнил товарища по службе на флоте.
Его звали Ивар. Он не был похож на других прибалтов, которые стояли на правом фланге роты, - здоровенные, не очень складные, медленно и неправильно, но верно говорящие парни. Ивар не был похож на них – небольшого роста, изящный, быстрый на ум и на слово... Если он возвращался в часть после увольнения подвыпив, он переходил на латышский, бешено сужая глаза... Взрослый повспоминал, стоя над меловым кругом, и себя заодно, свою службу на море...
Сразу за Ригой был Львов. Львов он знал, там он боролся на больших юношеских соревнованиях по классической борьбе. Он занял тогда второе место.
Взрослый остановился над «Львовом». Его взгляд бегал по улицам города, похожий, может быть, на солнечного зайчика.
Второе место... из семнадцати, между прочим. Он проиграл только Зимину, по очкам, и то свалил его под конец, тот еле выкарабкался, а в остальные минуты стойки грубо «оттолкался». А он еще не знал, что «оттолкаться» - тоже прием борьбы...
Но не это, не второе место (хотя оно тоже важно) было главным тогда.
На соревнования во Львов его провожала Она. Та самая, в кого он был впервые и сильно... Он учился в девя...
-Дядя, скажите, пожалуйста, который час?
Взрослый оглянулся. На железной дороге стоит мальчишка, локти его прижаты к бокам, он чуфыкает – спускает излишки пара. Он паровоз, поезд и пассажир.
-Двадцать минут девя...
-Спасибо!
Мальчишка зачуфыкал чаще – чуф! чуф! – и поехал; ранец на его спине запрыгал.
А следующий город был Москва! Москва у нас и позади, и всегда впереди – ведь мы в ней обязательно еще побываем, поэтому Взрослый улыбнулся, помахал рукой Москве и поехал дальше, прямо в знакомый ему Петербург, который, конечно, был в десяти шагах.
В «Петербурге» его ожидал всего один вечер – но зимний, на катке, и песенка его ждала, которую он там впервые услышал... Взрослый оглянулся и тихонечко ее спел – не всю, два куплета...
После Петербурга дорога сворачивала к школе.
Вот оно что!
Кто-то, какой-то человек. которому скучно просто так, пешком идти в школу, взял да и провел к ней железную дорогу. Белую железную дорогу со множеством шпал. Теперь он ездит туда на поезде! И останавливается в знакомых городах.
Взрослый свернул к школе. Здесь дорога заканчивалась. Она упиралась в круг, а в нем было написано «Каменка».
-Тим-там! - сказал Взрослый. Он теперь знал, кто нарисовал дорогу. Это Максимка, его сосед. Третьеклассник. Он уже давно в Кишиневе, но о своей Каменке помнит. Чуть что:
-А вот у нас в Каменке...
Или:
-А! Вот у нас в Каменке...
Взрослый остановился над меловым кругом и подумал, что Максимкина маленькая Каменка значит для него ничуть не меньше, чем его Львов и другие города, и что десятилетний мальчишка тоже кое-что оставил в своей Каменке – то, что ему время от времени остро необходимо.
А по его белой железной дороге проехался и другой человек. И может даже не один, совершенно случайно навещая заветные уголки...
Наш Взрослый пришел на работу, опоздав на каких-то полчаса, но пришел с такой улыбкой, что начальству и в голову не пришло спрашивать его об опоздании.
А спросить об улыбке начальство не догадалось.