Лето любвиВыставка-воспоминание о психоделической эре

«Мы хотим расширить сознание, бомбардируя чувства», - таков был лозунг апологетов нового, так называемого психоделического искусства, воплощенного в жизнь молодыми художниками-шестидесятниками всего, пожалуй, мира, кроме достопамятной одной шестой, где оно было под строжайшим запретом.
Границы психоделической эры определяют 1965-1975 годами. Конечно же, десятилетие это выбрано весьма условно: разного рода попыток продуцировать отступающий от нормы психический эффект в музыке, в литературе, а уж особенно в изобразительном искусстве было и до этого множество, но именно в середине шестидесятых психоделика выделилась в специфическое направление, оказывавшее влияние на умы, поведение молодёжи, искусство всех родов и видов, даже на политику. Совпала она и была тесно связана с началом эпидемии наркомании.
Длинный след оставил безумный этот период в новейшем искусстве, американском, разумеется, тоже. И, увы, в американской жизни. Потому-то нынешняя выставка в музее Уитни очень своевременна.
Итак, мы в музейном зале, и перед нами отличное наглядное пособие по теме «Искусство психоделической эры» с его бьющей через край колористикой, орнаментальными формами, навязчивой идеей подробной деталировки, провокативным трансцендентным видением... Айзек Эбрамс «Космические орхидеи», Лукас Самарас «Превращение стула», Мати Клервейн «Песчинка» - издали напоминают многоцветные натюрморты. Но внимательный взгляд различит, как целое распадается на элементы, точно так же, как дробится проблема, когда мы мучительно ищем путь к её разрешению, когда подменяем реальность придуманными, надуманными образами и событиями, полубредом...
Бонни Мак Лин «Билл Грэм дарит Жар-птицу...» Очень яркая, какая-то летняя и очень суровая вещь, психический эффект её – удар. По нервам, по мозгам, по сердцу. И ещё эдакая неореалистическая психоделика у Альберта Алотты и у Джина Энтони – потрясает!
А двумя этажами выше - экспозиция противоречивой живописи Рудольфа Стингела. Там есть несколько работ высочайшего класса. Не оговорюсь, назвав их шедеврами. Это два воистину исповедальных, с шагаловским «копанием в естестве», автопортрета. Чёрное масло с растушёвкой. Как они написаны, как они выстраданы! Как много должен был вынести и пережить художник! Какая мера отчаяния!
А за стеной в соседних залах нечто декоративное. Мило и со вкусом. Так, кажется, говорят о хорошо подобранных обоях? «Очччень бы пригодились в моём домике в горах», - подслушала я разговор.
Впрочем, прикладное искусство не менее важно, чем изобразительное. Но вот что поразило: весь этот оптимистичный декор показался мне камуфляжем, под которым кроется глубоко запрятанное страдание и неуверенность в себе.
И вдруг – будто удар. Снова чёрно-белый, маслом писанный портрет альпиниста. Увлечённый и обречённый, слишком мягкий и добрый для такого сурового, требующего стойкости и жёсткости спорта. И для нынешнего бытия тоже.
Куратор назвал Рудольфа Стингела великим американцем из Чикаго. Не знаю. Но то, что великий портретист, - это точно. Очень хорошо он понимает, какая это сложная штука – жизнь. Спирально закрученные линии, в лабиринте которых блуждают ищущие любви, чтобы наконец в итоге своих исканий, прийти к слиянию и к счастью, к лету любви.
Уитни-музей находится на углу Мэдисон авеню и 75-й улицы в Манхэттене (поезд метро 6 до остановки «77-я улица»).