ДАЙТЕ ГЕНИЮ ВАННУ...
Культура
Увидев в электронной почте приглашение на пресс-просмотр нового фильма обожаемого мною финского режиссера Аки Каурисмяки, почти подпрыгнула. Но, взглянув на дату, приуныла: самый загруженный рабочий день... Однако соответствующая служба манхэттенского киноцентра IFC (Independent Film Channel) оперативно среагировала на нижайшую просьбу. Когда из бандероли выглянул уголок серебристого DVD, я возликовала, как ребенок, которому подарили шоколадку. Шоколад, надо заметить, предпочитаю исключительно горький...
Классику современного финского кино Аки Каурисмяки пятьдесят. Он плодовит и славен. Гран-при Каннского фестиваля 2002 года за фильм «Человек без прошлого» узаконил и звание мэтра, и лавры. Но если даже в один непрекрасный момент он решит бросить все и укатить на необитаемый остров, никто не упрекнет: вот, мог бы сделать еще то-то... Аки уже сделал в жизни и на экране невозможное, соединив несоединяемое: изнеженность одних и горькое прозябание других, блеск городской жизни и деревенскую беспросветность. Все это помножилось на совершенно уникальное чувство его собственного юмора, позволившего затронуть вечные темы без запрограммированного к ним почтения. Как любой постмодернист, Каурисмяки откровенно цитатен, специалисты-кинокритики сразу прослеживают аллюзии: вот Бунюэль, а вот Брессон, а это вовсе Пудовкин... Зрители без багажа академических знаний просто наслаждаются - потому что и мелодрамы, и «дорожные фильмы», и даже страшненькие «филм-нуар», застывшие в былых жанровых рамках, становятся у Каурисмяки иронической противоположностью - своего рода изображениями кривого зеркала: он мастерски выявляет смехотворность эксплуатируемых экранных клише. А что тут первично, типажи или форма, сказать трудно - потому что и то и другое блистательно.
Финляндия - уникальная страна: современнейшие европейские достижения сочетаются в ней с тягой жителей к старому провинциальному укладу - и тягу эту не выбросишь за окошко. Герои Каурисмяки - безнадежные провинциалы, где бы ни жили. Они же - запрограммированные страдальцы, как бы ни рыпались. Вспомнить ту же Марию (Кати Ойтинен), героиню совершенно замечательного фильма «Юха» (1998): неброская, типично деревенская, она продает вместе с мужем сельхозпродукцию, ведет хозяйство и не предъявляет своему увальню никаких претензий - чтобы в одночасье сбежать с заезжим бизнесменом и остаться в вожделенном городе одной, на жутком краю. Или безымянного мужчину (Маркку Пелтола) из «Человека без прошлого» (2002): этот явный провинциал приезжает в Хельсинки в поисках работы - чтобы тут же быть ударенным дубиной по голове и полностью потерять память. Даже яркие и живые герои лихой кинотриады, экстравагантные «Ленинградские ковбои» (в жизни - знаменитая финская рок-группа, на экране - крутая и неудачливая рок-группа из Сибири) шатаются по миру и постоянно бедствуют. Да, у них прически «единорог» и туфли с носками в полметра, да, все очень круто - но в этих туфлях никак не сбежишь ни от безденежья, ни от кровососа-менеджера, ни от проклятой текилы, которой так много в стране их дохлых гастролей - такой же, как они, многострадальной Мексике...
Реальность, в ее первичном смысле, предметом искусства сегодня не является: над ней, над ее ужасающей повторимостью осталось только смеяться. В самом деле, чего в этой жизни еще не было - любви, предательства, одиночества, тоски, самой смерти? Все уроки пройдены, трагедии отыграны, чеховский герой еще когда юродствовал: «Охмелия, иди в монастырь...» Остались трагикомедии. Это хорошо понял режиссер, уроженец небольшого финского городка Ориматилла, мывший в свое время посуду, разносивший почту, а потом учившийся в киношколе и благополучно оттуда вытуренный. Видимо, тогда он и отвык делать из личных неурядиц вселенские катастрофы, тогда и усвоил основы юмора как высшей стадии развития человека, научился здоровой шутке. Такой, например: «В юности я сидел в ванне и в голову мне лезли новые идеи. Теперь юность позади - и я просто сижу в ванне»... Или еще веселей: «Столько хороших фильмов - и я их все посмотрел. И они все такие хорошие, а я такой плохой... В начале своей так называемой «карьеры» я сразу понял, что шедевра не создам. Потому решил наделать как можно больше приличных картин...» У человека, при жизни переведенного в разряд классиков, полностью отсутствует преувеличенное представление о собственной значимости - редкость в храме искусства невероятная.
У его героев с юмором похуже: кислое бытие определяет заторможенное созанние. Все они - откровенные «лузеры», лишенцы с задворок, их довольно часто избивают, грабят, совращают. По своей готовности стать жертвами («виктимность» - новомодное словечко) персонажи Каурисмяки весьма напоминают образы Достоевского в интерьерах нового времени (кстати, одна из первых работ режиссера - именно «Преступление и наказание» - правда, с переносом действия в Финляндию двадцатого века). Но его «достоевщина» - это не революционные обличение социального зла и поэтизация бедненьких, иначе все опошлилось бы еще на стадии замысла. Это доброта режиссерского сердца и поэтизация человечности, проглядывающей сквозь любую зачуханность.
Это смех сквозь любые слезы. Это многозначительность экранных пауз, которые дают возможность и всхлипнуть, и рассмеяться, и нечто вспомнить, и додумать самому. Бедолаги у Каурисмяки не произносят обличительных деклараций, у них вообще с открыто выраженными эмоциями небогато, речь откровенно скупа: так говорят деревенские, но не у себя на завалинке, а в большом городе - от испуга. Режиссер не щедр и на показ всех и всяческих красот, у него практически отсутствуют пейзажи, панорамы, а уж постельные сцены - боже избави! «Туфли с высокими каблуками падают на пол. Шелковое белье, путешествие по женской ноге... Увижу это в кинотеатре - брошусь на экран!» - это тоже одна из его шуток. Кадры статичны, очевидное не живописуется - обозначается: типичная постмодернистская язвительность, насмешка над экранным надрывом и страстями напоказ. Человека ведут избивать - камера застывает в четырех опустевших стенах комнаты. Главарь банды говорит своей наложнице: «Иди сюда!» - все, конец цитаты, смена кадра. Но если кто решит, что персонажи холодны, как финская зима, пусть обратит внимание на то, что они безумно много курят. Значит, волнуются. Тоже шутка.
Новый фильм «Огни городской окраины» (2006) завершает трилогию о безработице и бездомности, начавшуюся «Дрейфующими облаками» и продолженную «Человеком без прошлого». Безработица и бездомность отражены более чем адекватно - теперь очередь одиночества.
Голубоглазый, странно молчаливый парень по фамилии Койстинен (Янне Хюютиайнен) работает сторожем в фирме. У него есть планы более яркой жизни - но он, к сожалению, единственный из тех, кто наивно верит в их воплощение. Банк брезгливо отвергает прошение о займе под будущий бизнес: у «ничьего» соискателя нет гарантов финансовой состоятельности. Койстинен абсолютно, экзистенциально одинок: девушка-буфетчица Айла из ближайшей забегаловки (Мария Хейсканен), которой он механически докладывает о нехитрых событиях очередного дня, не в счет: как-то не идет у него за человека... Но, как выясняется, некто наблюдает его жизнь и вычисляет, на чем парень может попасться: на жажде настоящей любви, на тяге к истинно родной душе. Босс местной банды подсылает к нему роковую женщину по имени Мирья (Мария Джарвенхелми). Ее задача - узнать коды замков в ювелирном магазине, где Койстинен несет службу, и выкрасть у него ключи.
Образ роковой женщины, многократно запечатленный в мировом кинематографе, высмеивается Аки Каурисмяки вроде без откровенной едкости - но стандарты опрокидываются с легкостью карточного домика. Дама, подсевшая к парню в дешевом кафе, не намного красивей серой мышки из закусочной: глазки маленькие, лоб морщинистый, губы толстоватые, вывороченные - та еще аристократка. Но она уверенней в себе и упакованней, чем первая, у нее повадки и наработанный шарм, потому сторож ловится сразу: пришла судьба. И никаких полутонов: медленная речь, короткие фразы, сугубо конкретное мышление. Подошедшую белокурую судьбу нужно только спросить - с крестьянской прямотой: «Зачем села сюда? Мест много...» Получив вполне вразумительный ответ («Подумала, что тебе нужна компания...»), не стоит медлить со следующим вопросом: «Теперь мы должны пожениться?»
Бандиты все сделают как по нотам - но арестованный Койстинен, прекрасно понявший, что его предали, сам свою «подставу» не предаст. Главарь банды, вурдалак Линдхольм (Илкка Койвула) , на содержании у которого и находится Мирья, охарактеризует Койстинена выразительней некуда: «Преданная собака, романтичный дурак!» Он недоучел еще одной важной черты - профессионализма: люди, правящие ремесло сторожа, не болтают.
А дальше для героя-бедолаги все пойдет совсем плохо - тюрьма, а после нее - еще хуже: репутация вора, которую бандиты, словно не натешившись, сами подогреют. И он, заточив о чашку простой кухонный ножик, пойдет резать главаря. Открыто, подняв свое орудие мести. В результате совсем плохое станет абсолютно безнадежным: его очень жестоко изобьют и не прикончат чудом. И вот тут протянет руку матерь-надежда в лице, в бедненьком личике Айлы, которая ждала, смолила свои сигареты, писала в тюрьму письма, не обижалась на молчание и готовилась все простить.
В одной из российских газет фильм «Огни городской окраины» был назван «очередной депрессивной сказкой» и охарактеризован пренебрежительно. Дело вкуса - точнее, его отсутствия.
Образы у Каурисмяки - богатейшее собрание живейшего и непридуманного человеческого материала. Эти лица сослуживцев, бандитов и честных милиционеров, судей и сокамерников носят на себе каждое такую антикинематографическую печать - залюбоваться! Что ни лик - то явная недоработка природы, словно резца не хватило: если не пропойца с дурковатой физиономией, то тупица, если не чурбан без намека на эмоции, то держиморда без намека на наличие сердца . Заметим: у доброго режиссера нет ни одной ярко выраженной ледяной сволочи - есть просто близкие герою люди, коллеги и стражи порядка. Однако их «мессидж» недвусмыслен: пропадаешь - пропадай.
А вот и смешинка - особый подарок нам, русскоязычным. В творчестве Аки Каурисмяки явно присутствует «русская грусть». От близости ли бывшей империи-колосса, от индивидуальной ли увлеченности реалиями совка - право, сказать мудрено. Но на экране эта этнически окрашенная грусть получает весьма колоритное воплощение. Вспомним еще: свое «Всеобщее балалаечное шоу» (1993) Аки сделал на сумасшедшем, несочетаемом материале: прибабахнутые «Ленинградские ковбои» выступили в большом концерте... с Краснознаменным имени Александрова ансамблем песни и пляски Советской Армии. В фильме «Побереги свою косынку, Татьяна» русская тема зазвучала еще раз. «Огни городской окраины» ее продолжают: герой наблюдает на улице троицу, которая идет соображать соответственно и обсуждает нечто на чужом языке: российская блатота говорит перед возлиянием о Толстом, Гоголе и Пушкине - правда, без литературоведческих тонкостей и в сильно траурном ключе: двое умерли быстро, а третий, Алекснадр Сергеевич, просто-таки не успел родиться, как сразу же и того... Увертюра вполне достойная широких и загадочных натур, которые без обращения к великой литературе стакана не опрокинут! А теперь попытайтесь отгадать, с кем именно банда Линдхольма проводила ограбление магазина. Верно, с любителями великой словесности: миф о бездонной и кристально чистой русской душе с лебединой легкостью становится самопародией... Хохот продолжается: пока буфетчица Айла пишет на экране свое выстраданное письмо в тюрьму, за кадром некто с сильным акцентом, но на нашем родном языке поет «На позицию девушка провожала бойца...»
Можете удивляться, но некоторым интернетовским корреспондентам фильмы потрясающе смешного Каурисмяки кажутся скучными. Не зажигают их эти увальни-неудачники, эти вечные «двадцать два несчастья» с их уродливыми бабами, как не для кино подобранными.
Но кому хочется дразнящей эротики, знойных красоток и щекочущих нервы погонь, тому, боюсь, мало что или кто поможет. Каурисмяки уж точно нет, он из своей ванны кричит: «Увижу путешествие по женской ноге - брошусь на экран!»
Фильм «Огни городской окраины» будет демонстрироваться начиная с 13 июня в кинотеатре IFC Center по адресу:
323 Avenue of Americans at west 3rd Street, New York NY
Классику современного финского кино Аки Каурисмяки пятьдесят. Он плодовит и славен. Гран-при Каннского фестиваля 2002 года за фильм «Человек без прошлого» узаконил и звание мэтра, и лавры. Но если даже в один непрекрасный момент он решит бросить все и укатить на необитаемый остров, никто не упрекнет: вот, мог бы сделать еще то-то... Аки уже сделал в жизни и на экране невозможное, соединив несоединяемое: изнеженность одних и горькое прозябание других, блеск городской жизни и деревенскую беспросветность. Все это помножилось на совершенно уникальное чувство его собственного юмора, позволившего затронуть вечные темы без запрограммированного к ним почтения. Как любой постмодернист, Каурисмяки откровенно цитатен, специалисты-кинокритики сразу прослеживают аллюзии: вот Бунюэль, а вот Брессон, а это вовсе Пудовкин... Зрители без багажа академических знаний просто наслаждаются - потому что и мелодрамы, и «дорожные фильмы», и даже страшненькие «филм-нуар», застывшие в былых жанровых рамках, становятся у Каурисмяки иронической противоположностью - своего рода изображениями кривого зеркала: он мастерски выявляет смехотворность эксплуатируемых экранных клише. А что тут первично, типажи или форма, сказать трудно - потому что и то и другое блистательно.
Финляндия - уникальная страна: современнейшие европейские достижения сочетаются в ней с тягой жителей к старому провинциальному укладу - и тягу эту не выбросишь за окошко. Герои Каурисмяки - безнадежные провинциалы, где бы ни жили. Они же - запрограммированные страдальцы, как бы ни рыпались. Вспомнить ту же Марию (Кати Ойтинен), героиню совершенно замечательного фильма «Юха» (1998): неброская, типично деревенская, она продает вместе с мужем сельхозпродукцию, ведет хозяйство и не предъявляет своему увальню никаких претензий - чтобы в одночасье сбежать с заезжим бизнесменом и остаться в вожделенном городе одной, на жутком краю. Или безымянного мужчину (Маркку Пелтола) из «Человека без прошлого» (2002): этот явный провинциал приезжает в Хельсинки в поисках работы - чтобы тут же быть ударенным дубиной по голове и полностью потерять память. Даже яркие и живые герои лихой кинотриады, экстравагантные «Ленинградские ковбои» (в жизни - знаменитая финская рок-группа, на экране - крутая и неудачливая рок-группа из Сибири) шатаются по миру и постоянно бедствуют. Да, у них прически «единорог» и туфли с носками в полметра, да, все очень круто - но в этих туфлях никак не сбежишь ни от безденежья, ни от кровососа-менеджера, ни от проклятой текилы, которой так много в стране их дохлых гастролей - такой же, как они, многострадальной Мексике...
Реальность, в ее первичном смысле, предметом искусства сегодня не является: над ней, над ее ужасающей повторимостью осталось только смеяться. В самом деле, чего в этой жизни еще не было - любви, предательства, одиночества, тоски, самой смерти? Все уроки пройдены, трагедии отыграны, чеховский герой еще когда юродствовал: «Охмелия, иди в монастырь...» Остались трагикомедии. Это хорошо понял режиссер, уроженец небольшого финского городка Ориматилла, мывший в свое время посуду, разносивший почту, а потом учившийся в киношколе и благополучно оттуда вытуренный. Видимо, тогда он и отвык делать из личных неурядиц вселенские катастрофы, тогда и усвоил основы юмора как высшей стадии развития человека, научился здоровой шутке. Такой, например: «В юности я сидел в ванне и в голову мне лезли новые идеи. Теперь юность позади - и я просто сижу в ванне»... Или еще веселей: «Столько хороших фильмов - и я их все посмотрел. И они все такие хорошие, а я такой плохой... В начале своей так называемой «карьеры» я сразу понял, что шедевра не создам. Потому решил наделать как можно больше приличных картин...» У человека, при жизни переведенного в разряд классиков, полностью отсутствует преувеличенное представление о собственной значимости - редкость в храме искусства невероятная.
У его героев с юмором похуже: кислое бытие определяет заторможенное созанние. Все они - откровенные «лузеры», лишенцы с задворок, их довольно часто избивают, грабят, совращают. По своей готовности стать жертвами («виктимность» - новомодное словечко) персонажи Каурисмяки весьма напоминают образы Достоевского в интерьерах нового времени (кстати, одна из первых работ режиссера - именно «Преступление и наказание» - правда, с переносом действия в Финляндию двадцатого века). Но его «достоевщина» - это не революционные обличение социального зла и поэтизация бедненьких, иначе все опошлилось бы еще на стадии замысла. Это доброта режиссерского сердца и поэтизация человечности, проглядывающей сквозь любую зачуханность.
Это смех сквозь любые слезы. Это многозначительность экранных пауз, которые дают возможность и всхлипнуть, и рассмеяться, и нечто вспомнить, и додумать самому. Бедолаги у Каурисмяки не произносят обличительных деклараций, у них вообще с открыто выраженными эмоциями небогато, речь откровенно скупа: так говорят деревенские, но не у себя на завалинке, а в большом городе - от испуга. Режиссер не щедр и на показ всех и всяческих красот, у него практически отсутствуют пейзажи, панорамы, а уж постельные сцены - боже избави! «Туфли с высокими каблуками падают на пол. Шелковое белье, путешествие по женской ноге... Увижу это в кинотеатре - брошусь на экран!» - это тоже одна из его шуток. Кадры статичны, очевидное не живописуется - обозначается: типичная постмодернистская язвительность, насмешка над экранным надрывом и страстями напоказ. Человека ведут избивать - камера застывает в четырех опустевших стенах комнаты. Главарь банды говорит своей наложнице: «Иди сюда!» - все, конец цитаты, смена кадра. Но если кто решит, что персонажи холодны, как финская зима, пусть обратит внимание на то, что они безумно много курят. Значит, волнуются. Тоже шутка.
Новый фильм «Огни городской окраины» (2006) завершает трилогию о безработице и бездомности, начавшуюся «Дрейфующими облаками» и продолженную «Человеком без прошлого». Безработица и бездомность отражены более чем адекватно - теперь очередь одиночества.
Голубоглазый, странно молчаливый парень по фамилии Койстинен (Янне Хюютиайнен) работает сторожем в фирме. У него есть планы более яркой жизни - но он, к сожалению, единственный из тех, кто наивно верит в их воплощение. Банк брезгливо отвергает прошение о займе под будущий бизнес: у «ничьего» соискателя нет гарантов финансовой состоятельности. Койстинен абсолютно, экзистенциально одинок: девушка-буфетчица Айла из ближайшей забегаловки (Мария Хейсканен), которой он механически докладывает о нехитрых событиях очередного дня, не в счет: как-то не идет у него за человека... Но, как выясняется, некто наблюдает его жизнь и вычисляет, на чем парень может попасться: на жажде настоящей любви, на тяге к истинно родной душе. Босс местной банды подсылает к нему роковую женщину по имени Мирья (Мария Джарвенхелми). Ее задача - узнать коды замков в ювелирном магазине, где Койстинен несет службу, и выкрасть у него ключи.
Образ роковой женщины, многократно запечатленный в мировом кинематографе, высмеивается Аки Каурисмяки вроде без откровенной едкости - но стандарты опрокидываются с легкостью карточного домика. Дама, подсевшая к парню в дешевом кафе, не намного красивей серой мышки из закусочной: глазки маленькие, лоб морщинистый, губы толстоватые, вывороченные - та еще аристократка. Но она уверенней в себе и упакованней, чем первая, у нее повадки и наработанный шарм, потому сторож ловится сразу: пришла судьба. И никаких полутонов: медленная речь, короткие фразы, сугубо конкретное мышление. Подошедшую белокурую судьбу нужно только спросить - с крестьянской прямотой: «Зачем села сюда? Мест много...» Получив вполне вразумительный ответ («Подумала, что тебе нужна компания...»), не стоит медлить со следующим вопросом: «Теперь мы должны пожениться?»
Бандиты все сделают как по нотам - но арестованный Койстинен, прекрасно понявший, что его предали, сам свою «подставу» не предаст. Главарь банды, вурдалак Линдхольм (Илкка Койвула) , на содержании у которого и находится Мирья, охарактеризует Койстинена выразительней некуда: «Преданная собака, романтичный дурак!» Он недоучел еще одной важной черты - профессионализма: люди, правящие ремесло сторожа, не болтают.
А дальше для героя-бедолаги все пойдет совсем плохо - тюрьма, а после нее - еще хуже: репутация вора, которую бандиты, словно не натешившись, сами подогреют. И он, заточив о чашку простой кухонный ножик, пойдет резать главаря. Открыто, подняв свое орудие мести. В результате совсем плохое станет абсолютно безнадежным: его очень жестоко изобьют и не прикончат чудом. И вот тут протянет руку матерь-надежда в лице, в бедненьком личике Айлы, которая ждала, смолила свои сигареты, писала в тюрьму письма, не обижалась на молчание и готовилась все простить.
В одной из российских газет фильм «Огни городской окраины» был назван «очередной депрессивной сказкой» и охарактеризован пренебрежительно. Дело вкуса - точнее, его отсутствия.
Образы у Каурисмяки - богатейшее собрание живейшего и непридуманного человеческого материала. Эти лица сослуживцев, бандитов и честных милиционеров, судей и сокамерников носят на себе каждое такую антикинематографическую печать - залюбоваться! Что ни лик - то явная недоработка природы, словно резца не хватило: если не пропойца с дурковатой физиономией, то тупица, если не чурбан без намека на эмоции, то держиморда без намека на наличие сердца . Заметим: у доброго режиссера нет ни одной ярко выраженной ледяной сволочи - есть просто близкие герою люди, коллеги и стражи порядка. Однако их «мессидж» недвусмыслен: пропадаешь - пропадай.
А вот и смешинка - особый подарок нам, русскоязычным. В творчестве Аки Каурисмяки явно присутствует «русская грусть». От близости ли бывшей империи-колосса, от индивидуальной ли увлеченности реалиями совка - право, сказать мудрено. Но на экране эта этнически окрашенная грусть получает весьма колоритное воплощение. Вспомним еще: свое «Всеобщее балалаечное шоу» (1993) Аки сделал на сумасшедшем, несочетаемом материале: прибабахнутые «Ленинградские ковбои» выступили в большом концерте... с Краснознаменным имени Александрова ансамблем песни и пляски Советской Армии. В фильме «Побереги свою косынку, Татьяна» русская тема зазвучала еще раз. «Огни городской окраины» ее продолжают: герой наблюдает на улице троицу, которая идет соображать соответственно и обсуждает нечто на чужом языке: российская блатота говорит перед возлиянием о Толстом, Гоголе и Пушкине - правда, без литературоведческих тонкостей и в сильно траурном ключе: двое умерли быстро, а третий, Алекснадр Сергеевич, просто-таки не успел родиться, как сразу же и того... Увертюра вполне достойная широких и загадочных натур, которые без обращения к великой литературе стакана не опрокинут! А теперь попытайтесь отгадать, с кем именно банда Линдхольма проводила ограбление магазина. Верно, с любителями великой словесности: миф о бездонной и кристально чистой русской душе с лебединой легкостью становится самопародией... Хохот продолжается: пока буфетчица Айла пишет на экране свое выстраданное письмо в тюрьму, за кадром некто с сильным акцентом, но на нашем родном языке поет «На позицию девушка провожала бойца...»
Можете удивляться, но некоторым интернетовским корреспондентам фильмы потрясающе смешного Каурисмяки кажутся скучными. Не зажигают их эти увальни-неудачники, эти вечные «двадцать два несчастья» с их уродливыми бабами, как не для кино подобранными.
Но кому хочется дразнящей эротики, знойных красоток и щекочущих нервы погонь, тому, боюсь, мало что или кто поможет. Каурисмяки уж точно нет, он из своей ванны кричит: «Увижу путешествие по женской ноге - брошусь на экран!»
Фильм «Огни городской окраины» будет демонстрироваться начиная с 13 июня в кинотеатре IFC Center по адресу:
323 Avenue of Americans at west 3rd Street, New York NY
