только про любовь

Этот фильм я знаю и люблю с юности. Я его видела в Москве на большом экране. Много раз просматривала на видеокассете. Несколько лет назад посмотрела его снова на ньюйорской ретроспективе режиссера-автора этого фильма – Макса Офюльса. И вот сейчас еще одна возможность – фильм «Серьги мадам Де...» снова вышел на ньюйоркский экран на Форуме фильмов. Я знаю этот фильм наизусть, но каждый раз смотрю как бы заново, открывая все новые и новые нюансы – словесные, режиссерские, операторские, музыкальные. В этот раз я заметила, например, как героиня Луиза, убегая от любви, слишком непосильной ее слабому сердцу, едет в поезде «все равно куда», рвет на мелкие клочки письмо от любимого человека и выбрасывает их в окно поезда. И эти белые клочки письма летят и летят, повисая на оснеженной елке, и вот, неприметно для глаза, превращаются в снежинки, в снег, который застилает зимний пейзаж и дает нам, зрителям, представление о времени фильма и об оживленной переписке любовников.
Фильм сделан в 1953 году, но действие происходит в конце XIX начале XX века. Офюльс отодвигает действие своих фильмов еще дальше в прошлое, в ту мирную и зажиточную эпоху, которую французы назвали «la belle epoque».Офюльс, специалист по любовной тематике, чувствовал себя как режиссер уютно и плодотворно в эпоху, когда история не вмешивалась насильственно и грубо в жизнь его любвеобильных героев. Для сценариев своих фильмов Офюльс выбирал писателей, застрявших в этом блажненом времени: Ги де Мопассан (фильм «Удовольствие»), Артур Шницлер («Хоровод» и «Флирт»), Стефан Цвейг («Письмо незнакомки»). А вот сценическим подмалевком фильма «Серьги мадам Де..» оказалась скучноватая новелла «Мадам Де» без особых проблесков литературного таланта. “Еаrrings of...” были добавлены английскими дистрибьюторами фильма. И фильм пошел гулять по экранам с названием «Серьги мадам Де...»
В повести «Мадам Де» не указано ни время действия, ни место действия, и три главных героя безымянны. Мосье Де (его фамилия сокращена, чтобы создать впечатление, столь дорогое писателям XX века, что характеры основаны на реальных людях) – богатый джентльмен с небольшим интересом к военным делам и с красивой женой, самой элегантной и самой пустоголовой из женщин. Её случайные флирты и ребяческие обманы муж уже давно научился прощать. Но когда мадам Де осознает, что её увлечение дипломатом пробуждает в ней глубокие незнакомые чувства, мосье понимает, что что-то серьезное произошло, и принимает все меры, вплоть до последней, чтобы разбить эту любовную связь.
В повести мадам безымянна. В фильме ее зовут Луиза – по имени автора «Мадам Де» Луизы де Вильморин, которая и сама была прославленная красавица – не только ее героиня. Дочь богатого мануфактурщика, она была невестой Сент-Экзюпери, приобрела парочку аристократических мужей и позднее стала любовницей Андре Мальро.
Фотографии показывают ее в компании с Вивьен Ли и Лоуренсом Оливье: изящная, круглолицая, безупречно манерная, позирующая на фоне нарядных залов, заполненных дорогими безделушками и барочной мебелью, которая бы пришлась по вкусу самой мадам Де. Офюльс был частым посетителем её воскресного, по вечерам, салона, где встречался с Жаном Кокто, Полем Мёризом, Лео Ферре и другими знаменитостями того времени. «Мадам Де», как Офюльс должен был догадаться, - в значительной степени автопортрет.
Он обратился к повести своей подруги, как только его долговременный проект о другой кокетке-аристократке, преображенной любовью, сорвался. (Там в главной роли снималась Грета Гарбо. Пробный тест Гарбо в этой роли сохранился, ее последнее профессиональное появление перед камерой).
«Мадам Де» читается как заявка, почти как сценарий к фильму «Серьги мадам Де...» - с разработанными ходами сюжета и с уже готовой симметрической структурой. Сюжет книги, как и фильма, вращается вокруг пары сережек, которые переходят из рук в руки, от любовника к любовнице, всегда возвращаясь к семейному ювелиру, который услужливо продает их снова и снова мосье Де. Но это только сюжетная схема, здесь мало заветных деталей, и как раз в разнице между «Мадам Де» и «Серьгами мадам Де...» отчетливо и ярко выступает гений Офюльса.
Несмотря на великолепную актерскую тройку (Шарль Буйе, Даниель Дарье и Витторио де Сика), это очень авторское, режиссерское кино, все части которого подчинены замыслу постановщика. Это фильм настроений, изменчивых и капризных настроений, тончайших нюансов, богатого спектра любовных эмоций. Здесь нет прямоговорения. «Я не люблю тебя, не люблю», - говорит Луиза своему возлюбленному барону Донати, и оба понимают, что это – страстное объяснение в любви.
Все в этом фильме подвижно, изменчиво, противоречиво.Эмоциональная палитра необычайна богата. Нет застывшего психологического рисунка. Пустышка и кокетка, влюбившись, превращается в трагическую героиню. Солдафон муж типа Скалозуба оказывается глубоко чувствующим и сочувственным человеком. И дипломат-барон, которого играет де Сика, под влиянием любви превращается из красавца Дон Жуана в драматическую персону и отдает свою жизнь за любовь.
Весь фильм строится на таких превращениях, совпадениях, символах. И главное, сюжет – флирт, любовная интрижка, адюльтер – оказывается трагическим и опасным чувством, которое грозит смертью любовникам.
Все в этом фильме окольцовано, построено на тончайших параллелизмах. Те же серьги, к примеру. В самом начале фильма Луиза отбирает, что бы отнести ювелиру, чтобы оплатить долги. Ни меха, ни шляпки, ни золотой крест, ни колье, а только самое ничтожное и недорогое для нее – подаренные нелюбимым мужем сережки. А в конце фильма она отдает и меховое манто, и шляпку, и крест – за те же самые сережки, но подаренные уже любимым человеком – с тем, чтобы отдать их в церковь и отмолить возлюбленного от смерти. Эти серьги играют свою самостоятельную роль, а люди – свою, связанную накрепко с приключениями серег. Серьги эти – вроде хрестоматийного чеховского ружья: если оно висит в первом акте, то в пятом должно обязательно выстрелить.
Самые художественно сильные и новаторские кадры в фильме – вальс, который Луиза танцует с бароном Донати. Кажется, что это один и тот же вальс,но уходит усталый скрипач, не выдержав вальсовой пытки, а главное – на Луизе все разные платья. Тот же вальс – но разные наряды. Танец один, а платье и ощерелье разные. Вальс – это время. Это – метафора времени, формула протяженности времени, образ протекания времени – того времени, над загадкой которого бились Бергсон, Эйнштейн и Пруст. Уловленное художественными средствами время – две недели отсутствия генерала, мужа Луизы, на маневрах.
Показать время – это надо уметь сделать. Я не знаю, кому принадлежит эта идея – Офюльсу или художнику по костюмам Юрию Анненкову.Но даже в последнем случае Анненков исполнил волю режиссера так безукоризненно и с таким блеском, что его, как и в случае с поэмой «Двенадцать» Блока, которую он оформлял, можно назвать истинным соавтором Офюльса. Платья, созданные Анненковым, изумительны, прелестны, воздушны. За них он получил – первый из русских – “Оскара”. Особенно хорошо бальное платье, в создании которого Анненков отдал дань своей кубистской молодости.Решенное в черно-белых тонах, с разрывом ткани на отдельные фигуры, эта работа художника поражает своим изяществом и – несмотря на черно-белую строгость – ослепительной нарядностью.
Несмотря на пристрастие Офюльса к «прекрасной эпохе» и в особенности к жизни Вены времен императора Франца Иосифа в фильмах «Письмо незнакомки» и «Хоровод», он не имеет ничего общего с этой реальностью. Сын богатого мануфактурщика по фамилии Оппенхаймер, он родился в немецком индустриальном городе Саарбрюкене недалеко от французской границы. В Вене он провел только несколько месяцев, с успехом работая театральным режиссером. Но наступала отнюдь не прекрасная эпоха, и Офюльс как еврей был вынужден блуждать по свету – ставил фильмы в Италии, Голландии, Франции и даже в Америке.
Так что Париж в «Серьгах мадам Де...» не более реален, чем Вена во многих его фильмах. Это мир, вымечтанный самим Офюльсом, искусственный мир, управляемый строгим кодом приличий, ритуальными жестами и врожденными манерами. Это – время, когда внешность была всем, когда поверхность была более значительна, чем то, что под ней скрывалось. Это было время перед тем, как истый венец Зигмунд Фрейд распахнул двери и выпустил секреты наружу.
Левая французская кинокритика, настроенная на социальный кинематограф, не признавала психологическое кино Офюльса, которому были по барабану все эти социальные проблемы. Его интересовали только человеческие взаимоотношения вне социального контекста. И – поразительная вещь! – победителем во времени оказался он. Кому сейчас интересно смотреть французские фильмы о стачках? Устарел итальянский неореализм. А изысканные киноэкзерсисы Макса Офюльса волнуют зрителя и сейчас, спустя полвека после их создания.
Да, Офюльс ставил фильмы только про любовь, извлекая из этого феномена целый спектр разнообразных чувств. Его психологическое тонкачество изумительно. Его камера никогда не остановится на грубом, резком факте судьбы. Результат дуэли, к примеру. В «Серьгах мадам Де...» муж убивает на дуэли соперника не за флирт с женой, но за то, что тот её разлюбил, и она от этого страдает.
Камера Офюльса никогда не остановится на грубом, резком факте судьбы. Результат дуэли, к примеру, дается опосредованно и страшно просто. Муж Луизы вызывает на дуэль ее любовника, и ему принадлежит право первого выстрела. Узнав о месте дуэли и приехав туда, Луиза пытается остановить дуэль, но опаздывает. Раздается выстрел. И вот тянутся долгие секунды.
- Где второй выстрел? – слышим мы отчаянный возглас.
Ее возлюбленный погиб.
В конце фильма ничего не остается от мадам Де – только пара серег-бриллиантов, вырезанных в форме сердечек. Это ее приношение в мрачный храм, когда она пыталась отмолить жизнь своему возлюбленному. Но пока камера Офюльса, кружа по пустой церкви, приближается к стеклянному футляру, где лежат серьги и где гравировано серебром ее имя, мы видим, как бриллианты словно бы становятся самой мадам Де. Сверкающие, прозрачные, холодные и прекрасные, они сейчас освещены мерцающей свечой – дрожащий дух, который ничто не может стереть. Эта концовка, одна из самых прекрасных в мировом кинематографе, не имеет ничего общего с повестью Луизы де Вильморин. В ней – личная печать Офюльса. В этой концовке – художественная суть его искусства.