«Относительно Уорхола»

Когда в конце 60-х прошлого века популярная в Нью-Йорке, да и во всей Америке газета так коротко и определённо оценила то место, которое в американском искусстве заняла многообразная деятельность Энди Уорхола, буча поднялась страшнейшая. Почему? Во-первых, оттого, что слова эти многими – и теми, кто к Энди и его окружению относился иронично, и истовыми его поклонниками – приняты были буквально.

 

Между тем, под бедствием подразумевался художником понятый и в многогранном новаторском его творчестве, а более всего в аналитичной портретной живописи отражённый тот конгломерат всяческих гибельных в жизни человека обстоятельств, которые рождают и сомнения, и неуверенность, и отчаяние, а порой и желание недобрый этот мир покинуть. И ошибки, друг на друга нанизывающиеся.

 

Ну, а банальность... Способность Уорхола самые обыденные вещи оборотить  предметом искусства, завуалировано, а значит, куда более действенно, подать торговую рекламу как творческую находку стала легендой. Пачки сигарет, аптечные упаковки, всем нам знакомый порошок для чистки посуды, банка не слишком-то вкусного, но ставшего благодаря  пропаганде Энди сверхвостребованным супчика Кэмпбелл... Дизайн Уорхола заложен был в конструкцию пылесоса. И т.д. и т.д... Чуял Энди, где и как можно делать деньги, а способностей, напористости и инициативы было ему не занимать. К тому же, главным его талантом было то, что улавливал не просто веяния эпохи, но требования того дня, в котором жил. И творил, как говорил он сам, «в капсуле времени».

 

Из задымленного промышленного Питсбурга, где родился в совсем небогатой иммигрантской семье и где реализовать себя молодому художнику с большими амбициями было трудновато, ринулся в Нью-Йорк. Тут для тех, кто хочет, умеет и не страшится трудностей, – простор. Заявил о себе как оригинальный идееспособный иллюстратор и график. Работал много. Честно признавался позднее: «Зарабатывание денег – вот чем было для меня искусство». Впрочем, денежный фетишизм Уорхола не покидал и тогда, когда он открывал и бросал в пучину искусства новые течения и новые имена – художников, которым дал мощный толчок, чтобы смогли они состояться.

 

Он (безусловно!) был крупномасштабной личностью, к тому же, личностью харизматической, людей, причём не только людей искусства, к себе подобно магниту притягивал. Создал вокруг себя эдакое внутриамериканское «уорхоловское» пространство, втягивавшее в свои пределы самых разных художников и делавшее их единомышленниками. Десятками. Если не сотнями. Шутя, говорили про схожесть его с чёрной дырой. А ведь что-то в этой шутке есть.

 

Сейчас, через 25 лет после смерти Уорхола (а умер он, не достигнув и шестидесяти), в нью-йоркском музее Метрополитен открылась любопытнейшая и очень зрелищная выставка «Относительно Уорхола: 60 художников, 50 лет». Самоценность этого собрания в том, что представлены не только 45 лучших из всегда узнаваемых произведений самого Уорхола, работ, которые ни с кем и ни с чем не спутаешь, но и сотня картин, фотографий, скульптурных композиций, клипов шести десятков  его соратников и последователей, а в их числе Польке, Хааке, Мюниц, Кунс, Гобер, Хёрст... Не обошлось, естественно, и без откровенных подражаний.

 

Конечно же, для нас, неофитов, очень важно, что дана нам возможность познакомиться с творчеством современников Уорхола, американских шестидесятников, увидеть живопись таких выдающихся мастеров портретного искусства, как Алекс Кац, Элизабет Пейтон, Джин-Мишел Бэсквит, фотошедевры Ричарда Аведона, Кэтрин Опи, Роберта Мэпплетхорпа... И через хронику творческих исканий Энди Уорхола попытаться понять, правомерно ли возвели его в ранг иконы американского искусства ХХ века. Но сделать это должен каждый самостоятельно, без подсказки, не занимая ни чужого мнения, ни чужих восторгов, ни резкой критики, а то и полного неприятия – тоже чужих. Музей Метрополитен возможность собственной оценки такой неоднозначной фигуры, как Уорхол, нам предоставляет.

 

Не станем останавливаться на сугубо коммерческой стороне его деятельности, на всех этих банках, склянках, куреве и байках, с невероятным тщанием собранных в музейных залах. Но не сказать о новаторских открытиях Энди, об этих множащихся образах, о фотомеханическом шёлковом экранировании, об особой, миром модерна подхваченной и присвоенной стилистике резонирующих с жизнью уорхоловских работ нельзя. А уж тем более невозможно умолчать, каковы созданные им портреты, каждый из которых – образец глубочайшего анализа личности  персонажа и умения художника заставить зрителя ощутить себя с этим человеком рядом. И рядом с автором тоже.

 

Да, он мастер портрета. Отличающегося оригинальным композиционным и колористическим решением, но, главное, глубиной проникновения в самое нутро модели. Знаменитая его Мэрилин – разве кто-то так, до дна, распознал её характер и её трагедию и смог отразить их столь выразительно и достоверно, как сделал это в сериальной симфонии повторяющихся, вроде бы одинаковых, но неслышно звучащих всё громче, завершаясь оглушающим стоном, портретах. «Марлон», шедевр «Трижды Элвис», «Алая Джекки», «Серебряная Лиз» – только ему, художнику, доверенная тайна её женской и человеческой привлекательности, её артистизма, её надприродной сексуальности.

 

А автопортреты? Тут Энди превзошёл себя. А уж особенно в том двуцветном, 1967 года,  портрете-исповеди из детройтского Института искусств – ему 40, зрелый мужчина, полный нарастающей уверенности в своём предназначении, но и сомнений, сомнений, сомнений... И в другом, в канун смерти, в колористике камуфляжа написанном, итоговом автопортрете. Фон – время. Неодолимое и неумолимое.

 

Думаю, вы знаете, что расположен музей Метрополитен на углу манхэттенской 5 авеню и 82 улицы, куда домчат вас поезда метро 4, 5, 6 (остановка – 86 Street). Я даже завидую, что вам только предстоит увидеть такие замечательные работы, как портреты – «Друга» Мэттью Барни, писателя Трумена Капоте Ричарда Аведона, композитора Филиппа Гласа Чака Клоса... И расчетверённый «Портрет американца», в котором Уорхол собрал воедино чисто американские национальные черты – редкостную работоспособность, здоровую инициативу и неумение сдаваться. Мне и моим ровесникам, увы, стать настоящими американцами не успеть, а дети и внуки наши ими уже стали. Спросите у них, каково их мнение об Уорхоле и его эпохе.